Эрик-Эмманюэль Шмитт
Гость
Театр-студия Аквариум
перевод с французского — Наталья Мавлевич
Действующие лица:
Зигмунд ФРЕЙД.
АННА Фрейд, его дочь.
ОФИЦЕР Гестапо.
НЕЗНАКОМЕЦ.
Кабинет доктора ФРЕЙДА в Вене на Берггассе, 19. Комната в строгом стиле, с панелями темного дерева по стенам, начищенными до блеска бронзовыми статуэтками, тяжелыми двойными шторами. Главенствуют два предмета: письменный стол и диван.
Предельная реалистичность декорации, однако, нарушается в самой верхней части. Над книжными полками раскинулось огромное небо в звездах, которое словно подпирают темные контуры наиболее примечательных зданий Вены. Кабинет ученого распахнут в бесконечность.
Сцена 1
ФРЕЙД, АННА.
ФРЕЙД медленно расставляет по полкам книги, грубо сброшенные кем-то на пол. Он уже в годах, но черные глаза его живо блестят. Старость не вяжется с такой неукротимой энергией, кажется каким-то недоразумением. Всю ночь он будет покашливать, несколько раз, не сдержавшись, скривится — его уже терзают боли в горле, разъедаемом раковой опухолью.
АННА выглядит более утомленной, чем отец. Она сидит на софе с открытой книгой в руках и зевает. Это типичная ученая женщина образца начала века, суровая на вид, с несколько комическими замашками «синего чулка». Внешность ее была бы карикатурной, если бы не детский взгляд и не выражение глубокой, бесконечной любви к отцу, которая читается на лице.
ФРЕЙД. Поди отдохни, АННА.
АННА слабо качает головой.
Я же вижу — ты хочешь спать.
АННА, подавляя зевок, снова отказывается.
С улицы через открытое окно все слышнее становится пение нацистских солдат. ФРЕЙД инстинктивно отшатывается от окна.
(Про себя.) И ведь не скажешь, что плохо поют…
АННА уронила голову на книгу. ФРЕЙД подходит к ней сзади и обнимает.
Моей девочке пора спать.
АННА (просыпаясь, удивленно). Где я была?
ФРЕЙД. Не знаю… Во сне…
АННА (тем же удивленным тоном). Куда мы уходим, когда засыпаем? Когда все проваливается и даже ничего не снится? Куда мы уносимся? (Мечтательно.) Скажи, папа, где мы очутимся, если вдруг проснемся и окажется, что все это: Вена, твой кабинет, книги и эти… вон там… — было только сном?
ФРЕЙД. Ты так и осталась маленькой девочкой. Дети — стихийные философы, они всегда задают вопросы.
АННА. А взрослые?
ФРЕЙД. Взрослые — стихийные болваны, они на них отвечают.
АННА снова зевает.
Ну иди, иди же спать! (Настойчиво.) Теперь-то ты уже взрослая!
АННА. А ты — уже нет.
ФРЕЙД. Как это?
АННА (с улыбкой). Ты уже не взрослый.
ФРЕЙД (улыбаясь в ответ). Ну да, я уже стар, это правда.
АННА (ласково). И болен.
ФРЕЙД (эхом). И болен. (Словно сам себе.) Возраст… это что-то такое неосязаемое… абстрактное, как сами цифры… Пятьдесят, шестьдесят восемьдесят два — что это значит? Голые, ничего не значащие числа — они что-то говорят о других, но к нам самим не имеют никакого отношения. Никто не умеет считать собственные годы.
АННА. Можно забыть о возрасте, но моложе от этого не станешь.
ФРЕЙД. Человек не меняется, Анна, меняется мир вокруг него: люди быстрее ходят и тише говорят, зимы становятся все холоднее, а лета — все жарче, ступеньки — все выше, а буквы в книгах — все мельче, суп теряет аромат, любовь теряет вкус… все сговорилось против тебя, а внутри-то ты такой же, как был. (С наигранной веселостью.) Видишь ли, трагедия старости в том, что она всегда обрушивается на молодых! Иди спать.
АННА зевает.
АННА (раздраженная пением). И откуда их столько — разгуливают тут целыми оравами и дерут глотку.
ФРЕЙД. Это не здешние. Немцы самолетами привозят своих людей, вот они и шляются по улицам. (Упрямо.) Своих нацистов в Вене нет.
Он натужно кашляет. АННА хмурит брови.
АННА. Да, конечно… Но здесь грабят и измываются над людьми почище, чем в Германии. Я сама видела, как штурмовики волокли старого рабочего с женой, чтобы заставить их стирать с тротуаров надписи в защиту Шушнига. Толпа орала: «Пусть жиды поработают! Давно пора!», «Спасибо фюреру — нашел им работенку!» Тут же, в двух шагах, избивали хозяина бакалейной лавки на глазах у жены и детей… А еще подальше лежали тела евреев, которые не стали дожидаться, пока за ними придут, и выбросились из окна… Ты прав, папа, нацистов в Вене нет… для этой мрази надо придумать словечко посильнее.
ФРЕЙД захлебывается кашлем.
Подпиши эту бумажку, папа, чтобы мы могли уехать!
ФРЕЙД. Это подлая бумажка.
АННА. Благодаря твоим связям за границей у нас есть возможность выехать из Вены, причем легально. В нашем распоряжении не больше месяца. Не дожидайся, пока станет слишком поздно!
ФРЕЙД. А как же солидарность, Анна?
АННА. С кем, с нацистами?
ФРЕЙД. Нет, с нашими братьями, которые остаются здесь. С теми, кого грабят, унижают, убивают. Уехать — значит постыдно отречься от них.
АННА. По-твоему, лучше быть мертвым евреем, чем живым? Прошу тебя, папа, подпиши!
ФРЕЙД. Ну хорошо, я подумаю. А теперь иди спать.
АННА мотает головой.
Упряма, как осел!
АННА. Упряма, как сам Фрейд.
ФРЕЙД (глядя в окно, внезапно оставляет ласково-шутливый домашний тон). Ты обращаешься со мной как с приговоренным к смерти.
АННА (живо). Папа!
ФРЕЙД. Конечно, все мы приговорены к смерти, а я так и вовсе отправляюсь с первым эшелоном. (Поворачивается к Анне, подходит к ней.) Не из-за нацистов ты сидишь здесь каждый вечер, и не судьбы Австрии тебя тревожат, ты не отходишь от меня, как будто я вот-вот свалюсь без сознания, вздрагиваешь, стоит мне закашляться, словом, дежуришь около меня. (Целует ее в лоб.) Но… не будь слишком заботливой, дочка. Вы обе, ты и твоя мать, так ласковы со мной… не надо этого, а то… а то я прилеплюсь к жизни так сильно, что будет трудно уходить.
АННА поняла и быстро встает.
АННА. Спокойной ночи, папа. Мне действительно хочется спать.
Подходит к отцу, ФРЕЙД снова целует ее в лоб.
Сцена 2
ОФИЦЕР ГЕСТАПО, ФРЕЙД, АННА.
Резкий стук в дверь. Грохот сапог.
Не ожидая ответа, в кабинет врывается гестаповский ОФИЦЕР.
ОФИЦЕР. Гестапо! (Через плечо, своим людям.) Стойте там!
Сапоги грохочут уже в коридоре.
Глаза ФРЕЙДа полыхают гневом.
ОФИЦЕР по-хозяйски, не спеша прохаживается из конца в конец кабинета.
Я зашел к вам просто так, чисто по-дружески, доктор Фрейд… (Смотрит на полки.) Ага, мы тут, я вижу, книжечки расставляем. (Как ему представляется, с тонкой иронией.) Кажется, я в прошлый раз нарушил порядок у вас на полках, виноват! (Сбрасывает новую порцию книг.)
ФРЕЙД (в тон ему). Ничего-ничего, пожалуйста! Всегда приятно пообщаться с эрудированным человеком!
ОФИЦЕР придирчиво оглядывает полки.
АННА. А что, интересно знать, вы сделали с нашими книгами? Сожгли, как все труды моего отца?
ФРЕЙД. Чем ты недовольна, Анна, скажи спасибо прогрессу! В Средние века меня самого сожгли бы на костре, а теперь жгут всего лишь мои книги!
ОФИЦЕР (сквозь зубы). Сделать доброе дело никогда не поздно.
АННА инстинктивно подается к отцу, словно желая его заслонить.
ФРЕЙД (все так же насмегиливо, пропустив угрозу мимо ушей). Вы нашли, что искали? Документы, подрывающие режим? Как, разве они не были спрятаны между страниц в тех книгах, которые вы унесли? (ОФИЦЕР раздраженно отмахивается. ФРЕЙД понимающе кивает.) Ну-ну… Ладно уж, признаюсь… вы их и не могли найти… потому что… (переходит на шепот) самые важные документы такого рода хранятся… да-да… (ОФИЦЕР, заинтригованный, подходит поближе.) Я вам скажу где… (Помедлив.) Они хранятся… (ФРЕЙД тычет себя в грудь) вот здесь!
АННА (указывая на себя). И здесь!
ОФИЦЕР угрожающе переводит взгляд с одного на другую.
ОФИЦЕР. Это, надо полагать, еврейский юмор?
ФРЕЙД (все так же вызывающе). Конечно! Правда, я давно забыл, что я еврей, но нацисты мне напомнили. И я им очень благодарен: быть евреем перед нацистами — самая достойная позиция! Если б я и не родился евреем, то захотел бы им стать! Назло вам! Берегитесь, вы разбудите в людях потаенные силы!
ОФИЦЕР швыряет на пол еще несколько книг. Потом хватает старинную статуэтку. ФРЕЙД предостерегающе протягивает руку.
