Алекс ТарнПереводы из Рахели
Настроение
А.Д.Гордону
День съежился и потемнел,
в себя ушел.
В смурное золото небес,
в тумана шелк.
И почернел простор полей,
простор немой,
прибавив дальности тропе -
пустой, прямой.
А ты молчишь, моя судьба,
ярмо и кнут.
Все, что назначено, приму,
все, что дадут.
Ожидание
Вонзать свой взор в густой туман небес,
рукой ласкать пространства пустоту,
прислушиваться к павшему листу,
и ждать знамений, и просить чудес.
Семь раз уверовав, отчаяться, пропасть
и вновь поверить в тайну и в ответ,
нырнуть во тьму и вынырнуть на свет,
благословить судьбу, судьбу проклясть.
Бежать, спасаться в тень прошедших дней,
в их трепетный, отзывчивый мираж,
дрожать от слез и до рассветных страж
пьянеть от горькой сладости твоей.
Ко мне пришел ночной гонец...
Ко мне пришел ночной гонец,
у изголовья сел.
Во тьме белел его крестец,
провал глазниц чернел.
И стало ясно мне без слов,
что рухнет до утра
тот мост, что время возвело
меж завтра и вчера.
Кулак костлявый погрозил,
прошелестел смешок:
Ты пишешь из последних сил
последний свой стишок!
Сафиах
Я не полола, не боронила
и не молила послать дождя.
И вдруг - смотри-ка: желтеет нива,
стоят колосья среди репья.
Зерно прошедшей, забытой жатвы -
веселой, пышной, обильной той -
теперь вернулось в мой мир ужатый,
взошло упрямо в душе пустой.
А ну, колосья, налейтесь в теле,
тяните в небо земную нить!
Я точно помню, что мне велели
жить самородным, дареным жить.
И даже отзвук смолк...
И даже отзвук смолк... Ни слитков, ни монет
из тех, былых пещер и кладов, и ларцов.
Без них увял мой дух, без них угас мой свет,
мой день - свинцов.
Как это пережить? Как пересилить их -
сегодняшний отврат и завтрашний отказ -
без мыслей о былом, и чудных, и простых,
без памяти о нас?.
Поражение
Умирает мой бунт бестолковый,
был он весел, и молод, и крут...
Поражения черные вдовы
в мои комнаты тихо бредут.
Успокоят усталых героев,
разожмут, не спеша, кулаки
и пригоршнями пепла покроют
уцелевших костров угольки.
А потом, как вернувшись с погоста,
сядут на пол, белея лицом...
И тогда я пойму: эти гостьи
не покинут уже мой дом.
Не встреча даже - миг...
Не встреча даже - миг, один короткий взгляд,
нелепый мусор слов - и всё...
И вновь вскипает рай и вновь клубится ад,
и вновь меня волна - несет.
Для этих страшных сил все стены и стихи,
все дамбы и валы - пустяк.
Колени преклоню на берегах стихий -
пускай свершится всё - пусть так.
Тель-Авив, 13.4.25
http://www.youtube.com/watch?v=Z3GHxmtOfAU
Песня на музыку Х.Йовеля в исполнении Ханаха Йовеля, Дорит Реувени и Дани Каца
Эхо
Залману
Я помню тот высокий пик
свечой - в долинной тьме
и свой задорный, юный крик
с вершины, миру: "Эй, старик!" -
и эха смех.
Прошли года, сменился вид,
и нету прежних гор,
но эхо... эхо всё звенит,
как прежде - острием в зенит -
с тех самых пор.
С печальной ярмарки разлук,
с поникших, прошлых вех
забрать с собой хоть этот звук
хоть этот взмах незримых рук,
хоть эха смех.
Эйн-Харод, 13-го Эяра.
Вот она, радость, вот!..
Вот она, радость, вот!.. Близко, в твоих руках...
Можно потрогать? - Нет!.. Можно обнять? - Назад!
Ну отчего, скажи, холоден так твой взгляд,
так неприятен смех, так равнодушен страх?
Брат страданью - не брат! Чужой, возьми мою боль!
Спрячь, забери, утоли, - даром ее отдам...
Ну отчего, скажи, так одинок Адам?
Навзничь - один!.. один!.. - в серу брошен и в соль!
Бессонная ночь
Бормотало сердце в бессонну ночь,
а на сердце - камень давил-душил...
мне носить тот камень давно невмочь,
оборвать бы нитку души.
А наутро - утро - и вскачь, и впрыть -
полыхнуло светом в окне, в груди -
не спешите, руки, не рвите нить,
потерпи, душа, погоди...
Протяженным прижатьем, без движения, жестов, слов...
Протяженным прижатьем,
без движения, жестов, слов,
я к тебе прижата
в мягкой жалости вечеров.
Отдохну, пожалуй,
обожженная в жаркий зной, -
посижу устало
в безмятежной тиши лесной.
Позабуду даже
униженья судьбы хромой,
что скорбями мажет
каждый крохотный праздник мой.
Я к тебе прижата
милосердием вечеров,
сопряженьем жадным,
без движения, жестов, слов.
Свободна вновь!
Свободна вновь! - Кандальные оковы,
которым не страшна топорная вражда,
напильник скуки пересилил без труда...
Конец, конец! - К которому готовы,
боясь его втайне, и сердце, и душа,
не радуясь ему, но плакать не спеша.
Его жена
Как уверенно голос ее
его имя поет...
Мне же - голосу верить нельзя -
выдает.
Ей - по улице рядом идти,
на глазах, на свету.
Мне же - крадучись, стежки плести
в темноту.
Ей - колечка красивого блик -
отраженьем венца.
Мне же - тяжесть чугунных вериг,
до конца.
Тель-Авив, 5686
Напев тоски
Ты услышь меня, незабвенный мой,
Ты услышь меня - где б твой ни был кров -
Как летит поверх пустоты земной
Мой тоскливый плач, мой тоскливый зов.
Необъятен мир, в нем дорог не счесть,
На глоточек встреч - океан потерь,
Горячи мольбы, беспощадна весть,
Не сыскать того, кто шагнул за дверь.
Мой вечерний луч все видней, видней,
Близок смертный час - не боюсь его...
Буду ждать тебя до скончанья дней,
Как ждала Рахель своего.
http://www.youtube.com/watch?v=LDArv5nUWRA
Музыка Йоси Мустаки, исполняет Офра Хаза
http://www.youtube.com/watch?v=9nkCDDaMEh0
Исполняют Арик Айнштейн, Шмулик Краус и Джози Кац
Крохотки радости, счастья...
Крохотки радости, счастья - как ящерки хвост:
Моря клочок в городском загустевшем дыму,
Краски заката на скуке оконных корост -
Рада всему.
Рада, как птичьему пению рад птицелов,
Рада всему, что свершилось, случилось, сбылось,
Рада нанизывать бусы сияющих слов -
Все, что взбрелось.
Тель-Авив, 5686
Обнажить все синяки...
Обнажить все синяки и снова
золотые раненой души
на гроши сочувствия пустого
раскрошить?
Ну уж нет - еще достанет силы
в свой последний спрятаться окоп
и, как прежде, улыбнуться мило:
"Дальше - стоп"...
Вернуться в странный мир давно отцветших слов...
Вернуться в странный мир давно отцветших слов
и выцветших чернил,
где лист, хоть пожелтел, но формы не сменил,
где запах прежних снов.
Как властен их диктат, как ласков их привет,
как страшен их кулак!
Как будто подан знак - всего лишь подан знак -
и нет прошедших лет.
Весна
Саре
То ли ставни захлопнуть забыла,
то ли дверь не закрыла на ключ,
но весна в одночасье пробила,
раздробила, сорвала сургуч.
Мне ли, тихой, ее разноцветье,
ее звонких ночей серебро?
Ей ли, буйной, осенние клети,
где мое плесневеет добро?
Прогоню ее прочь, потаскушку,
в шею, в спину, подальше от глаз...
Или, может, признаю подружкой
хоть на этот, единственный раз?
Тель-Авив, Нисан 5686
Они умрут весною этой
