Записки путешествующего провинциала
Вы никогда не запомните свой самый лучший день просмотра телевизора. Путешествуйте…
Владимир Бумаков
Фотограф Владимир Бумаков
Фотограф Илья Бабенко
© Владимир Бумаков, 2017
© Владимир Бумаков, фотографии, 2017
© Илья Бабенко, фотографии, 2017
ISBN 978-5-4483-9678-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Державное захолустье…
Моей незабвенной бабушке, Зинаиде Зиновьевне, посвящается…
«Блиин! Даже смотреть паскудно, до чего докатились! Допобеждались!» Это мой дружище материться, глядя из окна моего джипчика на неторопливо протягивающиеся мимо нас застывшие панорамы нашего родного себежского края. Мы с ним потихоньку тащимся по слегка отгрейдированной грунтовке подальше от города, в глушь, за раками и за «поесть картошки с салом из костра».
Наш родной, всего-то в 9 с небольшим тысяч населения Себеж для нас уже Город! Не в плане габаритов, огромности населения – Город, а в том, что там работа и некоторые доступные в псковской провинции элементы общественного комфорта и современной цивилизации.
Нам, родившимся в уже далекие 50—60 годы прошлого столетия, да что там – столетия; в другой исторической эпохе, такими выбегами в природу удается не впасть в крайность современной цивилизации – «человек для комфорта». В Себеже у каждого из нас есть свое, достаточно приличное и обустроенное жилье, есть чистый воздух, настоящие озера прямо перед домами и прочие атрибуты того, что столичный житель давно бы назвал Природой в его асфальто-бетоно-стеклянном понимании.
Для нас в Городе подчас становится шумно. Это, конечно, не московский, питерский и даже не псковский шум. Он не раздражает постоянно, как там. Просто через какое-то время мы начинаем ощущать вибрации внутри своей биологической оболочки, подсказывающие, что в нас накапливается излишнее количество «тёмного шума», т.е. обобщенного негатива от рабочих забот, тривиальных бытовых хлопот, общения с людьми, требующего внутреннего контроля и прочего «взвода», без которого не получиться жить в объективной реальности.
Когда «тёмные» вибрации становятся достаточно противными, мы с удовольствием жертвуем рядом несрочных домашних забот, облачаемся в так уважаемые нами камуфляжные комбезы и вываливаемся в совсем близкий, но совершенно иной мир хаотично зарастающих полей, речушек, наступающих лесов и навеки оставшихся среди них умерших деревенек.
Мы, современные человеки, совершенно чужды этой реальности, стремительно разрастающейся вокруг наших очагов комфорта. Мы, где самостоятельно, где по воле наших глуповатых, амбициозных и уж точно не компетентных правителей бросили в бесхозное небытие огромные территории, на которых наши родители бились сначала за Победу, потом за урожаи. При нас чистые ранее речки стали зарастать и укрылись за широкими плантациями камышей и осоки. При нас без войны вымерли деревеньки, столетиями создававшие русский колорит и вместе с их жителями составляющие «соль земли Русской».
Мы едем по грунтовой дороге вдаль от Города. Кусты, подступающие вплотную в обочине, затемняют прилегающую местность. Их не вырубали уже лет «…цать». Да и кому это сейчас надо, на третьестепенные дороги силы тратить. Те, в чьем ведении эти дороги находятся, по ним не ездят. Они ими только владеют.
Из-под гравийного покрытия иногда проглядывает каменная подложка старинной, еще досоветской дороги. Как уложили тогда наши предки эти камушки, так они и лежат недвижимые. Ни время их не подвинуло, ни танковые гусеницы, ни дожди со снегами.
Лес, лентами тянущийся по обеим сторонам дороги слегка отступает в стороны и рядом с дорожкой появляется деревенька. Всего-то 30 километров от Себежа, а уже совершенно иная жизнь, скорее ее отсутствие.
Мы остановились, чтобы просто посмотреть на этот символ великого позора нации, предательство памяти наших предков, давших нам эту землю. Два домика с едва заметными признаками обитаемого жилья, укрыты массивными зарослями когда-то ухоженного шиповника вперемешку с сиренью. В воздухе, практически неосязаемый, витал дымок, присущий человеческому жилью. Мы неторопливо разглядывали полуразрушенный колодец, давно захиревший без хозяйского догляда и ремонта, обвалившиеся в многолетнюю траву заборчики из полуистлевшего хвороста, покосившиеся, с обрезанными проводами деревянные столбы линии электропередач. Несмотря на подсвечивающее нам из-под облаков вечернее августовское солнце, было тоскливо. Не столько от увиденного. Такое мы видели не раз во многих местах. От этой деревеньки практически осязаемо шла волна какой-то обреченной, спокойной грусти. Мы как будто сидели рядом с древней умирающей старухой и чувствовали, что приближается ее последний судорожный выдох, после чего наступит вечный Покой.
От предпоследнего к подступившему лесу домика в нашу сторону вышла пожилая женщина. Выйдя немного из-за кустов, она остановилась и спокойно смотрела на нас, как будто пытаясь на расстоянии понять наши намерения. Ей, естественно, было интересно, зачем это два дядьки на красивой большой машине остановились в этом забытом Богом месте.
Я смотрел на неё и, понимая, что банальная вежливость обязывает сказать этой женщине хоть что-то доброе, не мог решить, с чего начать разговор с ней. Что я хочу узнать от неё об этой деревне? О ней самой? Мне и так ВСЕ ПОНЯТНО. Я четко уяснил еще несколько лет назад, что страна потеряна нашими поколениями навсегда. Без войны. Эти огромные территории, бывшие когда-то полями, кормившими моих родителей, родителей моих родителей, дававшие им работу все еще находятся внутри периметра наших государственных границ. Но эта земля нами брошена. Сдана безвременью и запустению в оккупацию.
Эти деревеньки, в которых живут ГРАЖДАНЕ страны, не нужны хозяевам государства. Это реальность, воспринимаемая нами с обреченностью.
Я смотрел на эту женщину и не мог понять, сколько ей лет. А она разглядывала меня и, скорее всего, боялась заговорить первой. Мысленная вата, образовавшаяся у меня в голове в этот момент, сама по себе переварилась в грустную, заунывную мелодию, которая потоком минорных нот потекла по моим нервам. Настроение стало еще хреновее.
В жизни периодически случаются вот такие моменты истины, которых и не ждешь вовсе и не готовишься к их наступлению. Картины, подобные этой, я не раз встречал во время своих путешествий по просторам моей любимой Псковщины. Видел я деревушки и в более плачевном состоянии и их жителей наблюдал неоднократно. Но в тех, предыдущих случаях, атмосфера умирающей русской провинции не проникала мне под кожу так осязаемо.
Я молчал.
Ситуацию разрядил мой друг. Не сокращая расстояния, чтобы не напугать, он поприветствовал селянку банальным «Доброго вечера! Как живы – здоровы?!»
«И вам здрасьте. Ништо, живем» бодро отозвалась женщина.
Дальнейший краткий разговор дал нам знать, что в деревне этой в советские времена было два с половиной десятка дворов, две животноводческие фермы, тракторная мастерская и свой клуб. Сейчас – только три дома: в двух живут эта и еще одна женщина, обе – вдовы; в третьем живет дачник из Питера. Приезжает один-два раза в год.
Остальные дома – какие сгорели, какие сгнили и развалились. И все. Ни тебе клуба, ни мастерских. Только почерневшие бревенчатые останки в зарослях крапивы и ивняка. А прошло-то всего 25 лет, как взрослые московские дяди начали разваливать не ими созданное без понятия о том, что хотят создать взамен.
Как обслуживают себя эти селянки-вдовы в таких примитивных условиях, мы могли только догадываться. Что показательно! За полчаса нашего общения собеседница ни разу не пожаловалась на свою жизнь. Не то, чтобы НАМ не пожаловалась! Она не серчала на свою жизнь в принципе. Проработав с совхозе 40 с лишним лет, пережив Перестройку, по результатам для села, сравнимую с проигрышем в войне; похоронив мужа, эта женщина живет одна на нищенскую пенсию и все делает сама. Заготавливает дрова, носит воду, лечит свои болезни. Она самодостаточна. Она не нужна государству, но и государство не нужно ей. Перестанут завтра ей платить её пенсионные копейки, она в итоге уйдет из жизни спокойно и безропотно. Потому, что в ней присутствует, на подсознательном уровне, знание её предков о том, что человеческая судьба и сама жизнь на Руси ничего не значит. И она ничего не сможет сделать, чтобы жить по-иному. Вот как сама умеет, так и существует. А больше ни от кого ничего не ждет. Она работала всю свою жизнь, а в результате чужых действий все пошло прахом для ее малой родины.
