Няня для дракоши
Ульяна Гринь
Глава 1. Маша, Паша и питбуль
Телефонный звонок разбудил меня на два часа раньше, чем полагалось по мнению будильника. Нащупав мобильник, я с секунду тупила, глядя на экран, а потом просто сбросила звонок. Откинувшись на подушку, услышала ворчливое:
— Опять звонят. Опять. Опять звонят.
— Отстань, Паша, — пробурчала и накрылась одеялом с головой.
— Звонят. Опять.
— Спи!
Трындит только без толку… Но поспать нам не удалось. Телефон настойчиво запиликал опять. Я застонала. Да что ж такое? Неужели даже в воскресенье нельзя выспаться?! А от окна снова раздалось противное:
— Звонят-звонят-звонят!
И дьявольский хохот. О Господи… Я откинула одеяло и взяла трубку, приняла звонок:
— Слушаю…
— Машенька, дорогая, прости, пожалуйста, что беспокою так рано в выходной, но ты сама понимаешь, у нас ни выходных, ни отпусков, ни праздников!
— Елена Сергевна, ничего страшного, — пробормотала я, пытаясь разлепить веки. — Что случилось?
— Золотце, мы на объекте как раз! Блин, тут такое… В общем, изымаем, как обычно, сама понимаешь, ну тут мелочь — йорки, шитцу, чихуашки, мопсы… Это мы пристроим, это ничего, но тут питбулиха на цепи сидит! С течкой! А куда я её с течкой дену? Мои с ума сойдут, ты же знаешь, а девочкам уже звонила, нигде нет свободной клетки, только коллективные, а куда её в коллективную… Может, возьмёшь, Машенька?
Я села на кровати, свесив ноги. В тапки не попала и поджала пятки, спасаясь от холодного пола. Питбулиха с течкой. Только этого мне и не хватало!
— Машенька, стерилизуем, вот течка пройдёт, и сразу на операцию, а держать пока негде, помогай, золотце, я тебе за это корма привезу! Машунь!
— Елена Сергевна, у меня же Малыш… Ну, вы же в курсе…
— Малыш дурик! — отозвался Паша.
— Пашке привет от меня! — снова зачастила Елена Сергеевна. — Слушай, ну подержи эту красотку на цепи пока, я же видела у тебя цепь от старых хозяев осталась.
— Вы живодёр, знаете ли… На цепи!
— Машенька, лучше у тебя на цепи, чем в приюте она всех порвёт, а в клетке дома держать не могу, понимаешь? Не мо-гу!
Я понимала. У Елены Сергеевны четыре кобеля дома, и все не маленькие. В двушке. И пять с половиной кошек, если считать месячного котёнка, выкормленного из пипетки. А у меня кисы — свободные, гулящие дамы, да и Малыша можно ограничить. Подниму заборчик, который сняла. Цепь… Да, цепь висит, я к ней шину для Малыша привязала.
— Ладно. Когда привезёте? — сдалась я, нагнувшись в поисках тапочек. Их под кроватью не оказалось. Опять Цезарь спёр! Вот зараза…
— Сегодня к вечеру нормально будет? У нас этой мелочи целая стая, просто не представляешь себе ужас, который тут творится! Вот как разгребёмся — я к тебе сразу, договорились?
— Договорились, — со вздохом ответила я, сбрасывая звонок. Спать сегодня уже не придётся.
Поднялась, выпрямившись, и погладила потревоженную Касю. Чёрная кошка лениво подняла голову, зевнула и повернулась на спину. Лапы в стороны, хвост верёвочкой, поза зю. Артистка! Ладно, где же мои тапочки?
Накинув халатик, завязала поясок, огляделась. Бася на кресле, розовый нос в белое брюшко — прямо Уроборос кошачий какой-то. Мисс Гранжер — в лукошке у печки. Любимое место. Тепло, светло, вся комната как на ладони. Где же тапочки? Дверь-то закрыта.
— Где мои тапочки? — спросила в воздух. Пашка отозвался немедленно:
— Цезарь мелочь пузатая. Цезарь. Цезарррррь, ко мне!
— Ты уверен? — я, поджав губы, уставилась на него. Попугай встопорщил остатки перьев на загривке, встряхнулся, совсем как собака, и сообщил:
— Цезарь, опять украл тапочки. Цезарь мелочь пузатая. Фу, нехорошая собака.
А потом наклонил голову, кося выпуклым чёрным глазом, и осведомился ласково:
— Яблочко будешь?
— Не буду. Мне надо кофе, — вежливо отказалась я. Пашка фыркнул моим голосом:
— Макария-Швейцария! Кофе. Фу какая гадость.
Фейспалм летучий, а не попугай! Я похлопала по плечу:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ладно, пошли, дам яблочка.
Пашка распустил крылья, словно чайка на взлёте, нерешительно потоптался по своей жёрдочке и тихонечко пропел:
— Ма-а-ашенька, хорошая Ма-а-ашенька!
— Подлиза, пошли уже. Ногам холодно!
В доказательство я переступила пятками по крашеным доскам пола. Пашка резво запрыгнул мне на плечо, почти не помогая себе крыльями, уцепился за ткань халатика когтями и принялся нежно перебирать мои волосы из-за уха:
— Ма-а-ашенька. Яблочко будешь?
— Отстань, — открыв дверь в кухню, я ступила на старенький тканый половик, доставшийся от старых хозяев.
— Цезарь мелочь пузатая. Каська, пусти попугая! Рыжая зараза. Малыш. Р-р-рав! Ав-ав!
— Перестань ябедничать, — против воли прыснула я, а Пашка придержал моё ухо и доверительным тоном просвистел прямо в барабанную перепонку:
— Опять тапочки спёр! Мышка, мышка! Бася хитр-рожопая.
— Да знаю я всё это. Чего бы нового рассказал.
— Пашка — порода русскоговорящих попугаев с красным носом, отличается умом и сообр-разительностью, — доверительно сказал ябеда, перепрыгнув на стол, пока я искала тапки, приподняв скатерть. — Пашка отличается умом! Пашка с носом.
— Пашка балбес, — отмахнулась я, оглядывая кухню, по совместительству хомячатник, птичник и гостиную. Отдёрнула шторы. В клетках сразу зашевелились, подали голоса. Пашка захлопал крыльями, вытянувшись, издал громкий вопль и с усилием перелетел на вольер волнистиков:
— Тишина в стр-рою! Молчать! Всех на улицу! Всех! Улицу!
Птички тут же притихли перед строгим генералом, только хомячиха Мышка ломанулась к своему колесу и побежала ежедневный марафон. Колесо заскрипело, как несмазанная телега, и я поморщилась. Как буду чистить клетки — капну маслом, а то невыносимо просто.
Да где же тапочки?
— Цезарь! — громко, но ласково позвала я, внимательно оглядывая возможные нычки противной собаки. — Цезарь, иди ко мне, маленький! Иди ко мне, что я тебе да-а-ам!
— Цезарь мелочь пузатая, — презрительно отозвался Пашка и, вытянув голову, залился самым натуральным лаем крохотной собачонки. Волнистики зачирикали громче воробьёв, а щеглы засвистели от возбуждения.
— О Гос-споди, — прошипела я. — Пашка, ты балбес!
Но попугай не замолчал, продолжая лаять, взвизгивая периодически. А ему в ответ раздался точно такой же лай из-под печки. Пашка резко оборвал свою песнь и, чистя клювом коготь на лапе, сказал обличающим тоном:
— Цезарь. Тапочки спёр. Цезарь пузатая мелочь.
Я присела на корточки и заглянула в подпечье. Там хранились собачьи кастрюли и миски, а среди этого богатства залёг Цезарь прямо на моих тапочках.
— Ай-ай-ай, какая нехорошая собака, — покачав головой, я вытащила чихуашку за ошейник из-под печи, и он приехал в кухню лапами в тапочках. В больших выпученных глазёнках ясно читался укор и возмущение, но хвост был поджат под задние лапы. В прошлом Цезаря таскали исключительно на руках и в сумочке, оставляли в машине на полдня и спускали на пол только, чтобы позволить сходить в лоток. В результате собака заработала хроническую почечную недостаточность и фобию на траву, снег и асфальт. Ещё Цезарь кусался в любой непонятной ситуации, а укусы крохотных, как зубья вилки, челюстей — это, знаете ли, не более приятно, чем кошачьи царапки.
— Цезарь противный! — снова вякнул Пашка и захохотал, как доктор Зло. А я всё никак не могла привыкнуть к этому его смеху, даже вздрогнула и плюнула:
— Пашка, прекрати! Цезарь хороший мальчик, правда, Цезарь?
Хвостишко выбрался на свободу и завилял легонечко. Я вытащила тапки из-под собаки, с облегчением сунула в них ноги, старательно игнорируя обслюнявленный верх, и вздохнула:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, вот и новый день.
— День, тень, пень на плетень, — перечислил Пашка. Гугл-рифма, да и только. Включила чайник и достала из шкафчика яблоко. Пашка тут же припорхал на стол, крутясь вокруг ножа, которым я покромсала фрукт:
