Алексей Кулаков
Великий князь
Пролог
Молодой мужчина и юный недоросль лет этак четырнадцати-пятнадцати, схожие лицом так, как только и могут походить друг на друга родные братья, преодолели крутой подъем на крепостную стену славного города Тулы. После чего младшему тут же прилетел легкий подзатыльник.
– Опояску поправь!
Отвернувшись, мужчина небрежно ткнул рукой себе за спину, указывая на далекие дымы, пятнавшие чистое синее небо:
– Вон там завод, в пяти верстах от Тулы. – Покосившись на младшенького, ехидно предложил: – Любуйся.
Вскочив между зубцами, отрок жадно огляделся и с тихой досадой плюнул в сторону пары санного обоза с мороженой рыбой, как раз подъезжающего к воротной башне, – стена оказалась не такой уж и высокой, чтобы с нее уверенно разглядеть завод. Но все равно наперекор брату он уверенно подтвердил:
– Экая красотища!..
Дозорный, прогуливавшийся невдалеке от тонких ценителей прекрасного, споткнулся на ровном месте. Потому что, на его непритязательный взгляд, государев литейный и кузнечный двор, отстроенный всего с год назад на левом берегу реки, иначе как нагромождением уродливых строений и назвать-то нельзя было!.. Вечная суета мастеровых людишек, натуральные горы железной руды и древесного угля под навесами, вереницы телег, что эти горы пополняли под присмотром злых, словно цепные псы, стражников, и над всем этим резкий запах большой кузни, от которого временами першило в горле и саднило в груди…
– А ну-ка от края отойди!
Правда, чего греха таить, были во всех этих переменах для горожан и хорошие стороны. Уклад[1], что выпускали царские плавильни, особым качеством не отличался и для выделки клинков не подходил, зато его было очень много, и для кузнецов и ремесленников «туляк» был прямо-таки неприлично (и непривычно) дешев. Еще одним приятным обстоятельством было серьезное увеличение численности городских стрельцов и порубежной стражи – степные людоловы вот уже второй год предпочитали искать добычу подалее от тульских мест. Такая легота дорогого стоила! Опять же и плавильни эти вонючие поставили так, чтобы дымили они исключительно в сторону от города, а не на него. Уж как только и исхитрились?..
– Насмотрелся? Пойдем теперь поснедаем, а потом я тебе завод изнутри покажу.
Проводив мужчину в кафтане царского розмысла[2] и поспешающего вслед за ним недоросля долгим взглядом, дозорный сплюнул и пробормотал:
– Ну-ну. Покажет он…
Надо сказать, что сомнения его были вполне обоснованны, и двух всадников на их коротком пути до завода остановили и проверили аж три раза. Да и в ворота, устроенные в высоком деревянном частоколе, пропускать совсем не торопились…
– Куда! Назад.
Увидев, как грозно шевельнулись острия бердышей, братья тут же остановились, после чего старший удивленно поинтересовался:
– Вы чего это? Никак меня не признали?..
– Тебя-то признали, Нафан Кондратьич. А вон его – нет.
Звучно и укоризненно шлепнув себя по лбу, личный ученик самого государя-наследника запустил руку в странную плоскую сумку на боку, называемую довольно чудно планшеткой.
– Вот.
– Так, что тут… За успехи в учебе наградить Захарку, сына Кондратия, поездкой на Тульский железоделательный завод за казенный счет. Писано собственноручно в феврале года семь тысяч семьдесят четвертого от Сотворения мира[3]. Две седмицы назад, стало быть? Гм!
Освидетельствовав дорогую бумагу с тиснеными яркой киноварью орлами и полюбовавшись на красивую и в то же время невероятно затейливо-сложную тугру[4] – подпись государя-наследника Димитрия Ивановича, старшой воротной стражи с неподдельным почтением вернул поистине драгоценный документ.
– Другое дело.
Подождав, пока служивые уважат их раскрытыми створками ворот (для менее дорогих гостей была узкая калитка), братья направились к самому большому из каменных строений – тому самому, из которого вырастала высоченная громадина трубы.
– А ну постой, торопыга.
Придержав младшего брата на входе в литейный цех, опытный розмысл взял из расположенного тут же короба два небольших тряпичных сверточка.
– Помнишь про пыль вредную? Ну так надевай маску, да завязки потуже затягивай – не то с непривычки на кашель изойдешь. Да не той стороной надел-то! Вот теперь все правильно. Слушай сюда – от меня ни на шаг, под ногами у мастеровых не путаться, ни до чего без спросу не касаться.
Подождав, пока Захар послушно кивнет, родич рывком отворил дверь в раскаленное пекло:
– Вот теперь пошли.
Спустя полчаса дверь в литейный цех опять пришла в движение, выпустив на свежий воздух двух посетителей. Старший, если не обращать внимания на разводы пота на его лице, выглядел вполне достойно, а вот младший, с блестящим от соленой влаги личиком, дышал словно загнанная лошадь и хлопал ошалелыми глазами.
– Рассупонь одежку-то…
– А?!
– Эк тебя придавило!..
Расстегнув первые три хлястика на шубейке Захарки, брательник заодно избавил его от мокрой насквозь защитной маски, кинув ее вместе со своей в широкий короб – постирают, высушат, и они еще с дюжину раз к людской пользе послужат.
– Вот это да! Нафан, а как они там весь день? Это же… ужас прямо до чего жарко!
– Люди и не к такому привыкают, брате. Тем более это ты с непривычки сомлел, так-то оно все вполне терпимо. Вон видишь – стенные продухи?
Задрав голову вверх, недоросль оглядел странное окно – широкое, высокое, вот только вместо слюды в нем были установлены ровно оструганные доски, уже успевшие порядком почернеть. Причем установлены они были донельзя странно: не пластью, не кромкой, а как-то в наклон.
– Государь называл их жа-лю-зи. Запомнил? Доски-лопасти насажены торцами на штыри и при необходимости могут крутиться всяко. В цеху к ним приставлен особый мастеровой, коий следит, чтобы сквозь жалюзи всегда проходило как можно больше света и воздуха.
– А как их крутят?
– К каждой доске рычажок малый приделан, а рычажки, в свою очередь, к длинной планке, которая и заставляет их всех двигаться заедино с остальными. Такоже и в крыше цеха есть широкие продухи, которые при необходимости открывают или закрывают. Ну что, отдохнул? Тогда пойдем далее.
Осмотрев изнутри один из больших ветряков, с помощью которых приводилась в движение хитрая заводская машинерия, и мимоходом глянув на вмерзший в лед высокий обод водяного колеса (первого в длинном ряду ему подобных), Захарий деловито шмыгнул носом:
– А где пушки и ядра льют?
– Вон в том цеху…
Бздынь!
– За что?!
Молча поддернув рукав братниной шубейки, Нафан указал на черный и изрядно пахучий мазок дегтярной смазки. Дал полюбоваться на свой кулак, намекая тем самым мелкому, что подобного непорядка терпеть не будет, и как ни в чем не бывало продолжил:
– Но нам в него хода нет. Точнее, тебе нет, а я там ничего нового для себя не увижу.
– Но как же?..
– По указу великого государя доступ в казенные оружейные мастерские только по особливому списку. Всех остальных велено считать подсылами и лазутчиками и поступать с ними соответственно…
С коротким смешком розмысл поведал брату о том, что хотя Тула и считается крупным городом, но на самом деле она навроде большой деревни, в которой все про всех знают и излишне хитроумных чужаков очень не любят. Так что если какой гость города пытается что-то разузнать о государевом кузнечном и литейном дворе сверх общеизвестного, то о его любопытстве тут же доносят дьячку Сыскного приказа – со всеми вытекающими из этого последствиями. Подсылу быстрое знакомство с порубом и недоверчивыми дознавателями, а бдительному горожанину – от половины до трех четвертей имущества пойманного и изобличенного лазутчика.
– Так что язык держи за зубами и лишнего не болтай… Где ты там? Сказано же тебе, не отставай! Вот это называется «валки». Уклад, пока он еще не остыл, раз за разом пропускают сквозь них, словно тесто раскатывая до нужной толщины. Смотри, как раз новая полоса пошла!..
Очарованный творящимся прямо на его глазах действом, отрок едва не перестал дышать, наблюдая, как светящаяся от жара отливка раз за разом проходит сквозь теснины больших чугунных «колбас». Недовольно искрит, шипит, раздраженно плюется во все стороны темной окалиной и послушно изменяется, превращаясь из узкой красной ленты в широкую темно-багровую полосу.
– Опять сомлел, что ли?
– Нет, брате!
– Тогда ладно. Вон там еще один прокатный стан – пруты-кругляки разные выделывают. Встань-ка сюда. Видишь? Те канавки на валах называются ручьями, от самого большого калибра справа до самого мелкого на левом краю. Сначала заготовку прокатывают на самом большом ручье, потом на том, который рядышком – он малость поменьше… Ну, в общем, катают до нужного размера.
