Рассматривая невысокие, украшенные шиповником и пахучей лобелией дома, я старалась заглянуть и в чужие окна. За одним из них скрипач склонился над своей скрипкой и, коснувшись смычком её натянутых струн, украсил романтической мелодией и без того волшебную ночь.
Париж не спал. Он, подобно новенькому воздушному шару, только наполнялся желанием свободного полета, и я тоже почувствовала себя воздухом этого яркого праздничного шарика. Вдруг Луи решил всё испортить.
– Ну почему мы решили пойти пешком? – капризно спросил он. – Другой же был план, Камилла!
– Перестань! Я хочу, чтобы Рози увидела город. Вот и всё, – сказала бабушка.
– Так нам ещё долго надо будет идти до Нотр-Дама! – продолжал ныть чиж.
– Луи, что ты заладил, – вмешалась я. – Красиво же. Ой, мотылек летит!
– И всё же я бы не стал разгуливать по ночам, да ещё со скоростью улитки! Опасно, – настаивал Луи. – К тому же… Стри…
– Так, помолчи, Луи! – перебила его Камилла. – Иногда можно пойти и не по плану. Особенно в Париже! В ожидании наших друзей мы бы потеряли много времени, а так сами доберемся. Устроим им сюрприз, а? – предложила она.
– Не люблю я этих сюрпризов. Ну ладно. Можно я тогда спою?
– Пой, дружок, – разрешила я.
И Луи завел какую-то неизвестную мне песню о бродячем музыканте, которого никто не приголубит, да так жалобно, что звуки скрипки в сравнении с ним показались мне заливистым смехом.
Пока Камилла рассказывала мне о Париже времен Медичи, из-за пушистых верхушек деревьев показались острые башенки Нотр-Дама, и дрема подбиралась ко мне со всех сторон, и сил уж не было бороться с ней. И только я прикрыла глаза, как услышала:
Чарум-чарум, чарум-чарум…Колыбель чудес…С высоты небес…С высоты небес…
Вот же оно! Это словечко «чарум»! Точно-точно. И стояло лишь задремать, как мелодия вновь подкралась ко мне.
– Камилла, – прогнав дремоту, позвала я. – Я хочу у тебя кое о чем спросить. – но тут я замолчала, стесняясь показаться сумасшедшей. До собора Парижской Богоматери оставалось всего ничего, а я почему-то волновалась… Сердце, как спринтер, бегало в груди туда-обратно, вниз-вверх.
Луи перестал петь и тоже уставился на меня. Вдруг он что-то почуял. Быстро перевел взгляд в глубь темной улицы и резко отпрыгнул назад, будто чего-то испугался.
Камилла в недоумении огляделась вокруг и взволнованно спросила:
– Луи, что-то не так?
– Кажется, мы здесь не одни, – пролепетал он.
Камилла нахмурилась и по привычке схватилась за свой блестящий клык-амулет. Я уже заметила, она всегда так делала, если волновалась.
Мы бросили взгляды в ершистую неприветливую темноту. Сегодня фонари у Нотр-Дама светили лениво, поэтому помощи от них не было никакой, а Луна даже не пыталась разогнать отъевшиеся за день облака.
– Слава бесстрашным путешественникам, – раздалось за нашими спинами.
Мы обернулись, как по команде, из мрака на нас надвигались тучные человеческие фигуры. Камилла мигом заслонила меня своей тоненькой фигурой. Луи схватил сухую ветку и приготовился к обороне. Вряд ли бы такое оружие спасло нас, но ничего другого рядом не было.
А тени становились всё ближе. Голоса громче. Я почувствовала омерзительное дыхание, в котором равно смешались запахи табака и мускуса. К моему горлу подкатил тошнотворный колючий комок.
Камилла крепко взяла меня за руку и прошептала:
– Ничего не бойся… – Но прозвучало это как-то неуверенно.
Камилла вновь огляделась по сторонам, посмотрела на небо. Кажется, она что-то или кого-то искала, но никак не могла найти.
– Чего это вы там шепчетесь? – вдруг сквозь гнилые щербатые зубы обратился к нам первый незнакомец.
– Молятся, наверное, – рассмеялся второй, медленно выползавший из темноты человек.
Воры, бандиты, убийцы. Те, кто просыпается ночью, но не вместе с чудесами, а назло им. Никогда не думала, что встречу таких персонажей на своём пути. А может, это очередной фокус Камиллы и сейчас эти двоя вонючих бродяг превратятся в ящериц и, сбросив хвосты, как дадут деру?! Но нет, не похоже. Луи не на шутку встревожился, а бабушка ещё сильнее сжала мою руку, словно и сама боялась.
– Чего вы от нас хотите? – как можно спокойнее спросила она незнакомцев.
– Мы хотели пригласить вас на вальс, прекрасная мадам, – смеясь и хрюкая, ответил первый и грубо добавил: – Денег, мадам. Мы хотим денег!
– И судя по твоей одёже, у тебя их немало… – присвистнул второй.
– Но у нас нет денег, – сдержанно ответила Камилла. Она говорила правду. Собираясь в Булонский лес, она положила в сумочку лишь орешки, зеркальце и пудру. Ещё шелковый платок, пропитанный ванильными духами. Из драгоценностей на мадам Штейн были лишь жемчужные серьги… на руке – вдовье кольцо с крошечным красным гранатом. – Вот, возьмите серьги, если хотите, и убирайтесь прочь, – сказала она.
– Эй, дамочка… Дай-ка свою сумочку, может, мы сами деньжат найдем! – прорычал тот, что с гнилыми зубами.
– Слышь, Блоха. Серьги тоже возьмем! – подстрекал его лысый.
– И серьги, и деньги, а это что такое? – вытаращил глаза Блоха, увидев на шее Камиллы играющий светом клык, и потянулся к нему своими ручищами.
– А ну, прочь! – закричал Луи и клюнул вора в самое темечко.
Блоха взвизгнул, но не отстал. Он тут же вытащил из кармана длиннющий нож и заорал на Луи:
– А из тебя я чучело сделаю! Болтливый попугайка! А ну, пойди сюда!
– А может, денежки есть у девчонки? – посмеиваясь над подельником, извернулся ужом Лысый.
– Забирайте серьги, сумку и идите ко всем чертям, – сказала Камилла. Набрав полную грудь воздуха, раскинув руки, словно птица крылья, она заслонила меня.
Но тут Блоха схватил Камиллу, приставив нож к её белой шее, и попытался сорвать с неё шнурок с амулетом. А Лысый направился ко мне, но тут и Луи бросился в атаку, стал клевать головореза в голову, щеки и спину. Тогда Лысый выхватил нож и погнался за чижом. Тот взлетел к фонарю, и бродяга, чертыхаясь и вытирая со лба кровь от точных ударов Луи, вернулся ко мне.
– Девчонка-то никуда не убежит! – прокричал Блоха, призывая Лысого. – Лучше помоги мне с мадамой. Не могу разорвать этот гадкий шнурок.
Я ничего не могла сделать. Блоха держал Камиллу так крепко, что казалось, её хрупкое тело вот-вот сломается под его весом. Лысый тоже навалился на неё, сорвал сережки, «змеёй» облизнув их. Я понимала, что Камилле становится плохо, она была ещё бледнее обычного и предобморочно закатила глаза.
Я завизжала:
– Убирайтесь! Оставьте её! Пошли прочь! Бабушка! Камилла, держись!!! – Я произносила всё это сквозь слезы, пытаясь подкатиться ближе.
Бандиты захохотали, и вдруг я снова услышала мелодию. На это раз из уст самой Камиллы. Еле шевеля губами и становясь почти прозрачной, она запела:
Чарум-чарум, Гензель Гипно…Чарумдракози…Чарум Арходас ке Орлик…Человечек спи…
Ещё чуть-чуть – и я бы сошла с ума! Зачем в такой момент она поет, а главное – как моя тайная мелодия перекочевала в её уста?
Воры не ожидали такого поворота. Но, недолго думая, вернулись к своему делу с ещё большими усилиями. Лысый корчился и плевался, пытаясь перерезать крепкий шнурок. Но тот, словно гордиев узел, лежал на шее Камиллы и, несмотря на слабость хозяйки, самостоятельно противостоял ворам, будто имел свой характер и необыкновенную силу. Клык на шнурке трепетал зеленым огнем, и тот становился всё ярче и ярче. И вот тут раздался нечеловеческий рев. С вершин высоких крыш, а может, и с неба точно все ветры столкнулись лбами, срывая листья с деревьев, с корнями выкорчевывая свежие цветы, теперь он обрушился и на нас.
– Bon sang! Rendez-vous![35] – прокричал кто-то с высоты каменным голосом. Он показался до боли знакомым.
По глазам мне ударила пыль, но я увидела, как, раскинув тяжелые крылья, словно вестники смерти, на землю опускались страшные существа. Разбивая вдребезги воздух, с правого крыла несся красноглазый слон. С левого фланга заходил сероклювый пеликан. А возглавляла клин Она! Ругаясь на французский манер, она со злостью скорчила свою и без того морщинистую морду. Оголив лезвия своих клыков, василисковый язык, до скрипа она сжимала кулаки и хищно сверлила своими совиными глазами Блоху и Лысого.
Её звали Стрикс. Ещё вчера она была для меня самой страшной принцессой обезьян, легендой средневекового Нотр-Дама, химерой, созданной из древнего известняка и наделенной всеми человеческими пороками. Одной из тех мертвых статуй, что гнездятся на аркбутанах святого Собора Парижской Богоматери. А сейчас я вижу её ожившую, кричащую, ещё более страшную и непредсказуемую. Вот-вот и она опустится на площадь и разнесёт здесь всё вокруг.
Выпустив пар, химера коснулась земли. Слон приземлился рядом со мной и мгновенно обвил меня хоботом, холодным, как водосточная труба. Я заойкала, а пеликан своими каменными крыльями вновь заслонил выбравшуюся из-за туч Луну.
