О конкретном участии Никона в бурных событиях народной революции источники умалчивают. Молчит и Шушерин. Мы можем разве что догадываться о важной роли, которую Новоспасский архимандрит сыграл в формировании правящей коалиции, выработке нового внешнеполитического курса и первых проповеднических акциях набиравшей силу молодой партии «боголюбцев».
Глава 6. Церковная реформа
Революционный натиск июня 1648 года привел к власти «ревнителей благочестия», которые в одночасье обрели возможность реализовать на практике программу нравственного преображения русского народа. Ее положения разделяли и книжники Соловков, и литераторы из Святой Троицы, и нижегородские радикалы. Правда, в методах воплощения идеала в жизнь они расходились. Просветители из монастырей ратовали за постепенность перемен, пассионарии с Поволжья – за их ускорение. Близость последних к власти дала им шанс провести необходимые мероприятия, опираясь на административный ресурс. Чем они и занялись без промедления. Пока Ванифатьев старался о привлечении в Россию украинских и греческих ученых монахов для исправления богослужебных книг по греческим образцам, желательно древневизантийским, Неронов приступил к реализации собственной программы при активной государственной поддержке.
Любопытное совпадение. Осенью 1648 года протопоп Казанской церкви Климент по настоятельной просьбе царя впустил к себе Ивана Неронова, дабы «учение… сладкое» народу внушать о единогласии, аскетичном и трезвом образе жизни, осуждать языческие игры и традиции. Воодушевленный перспективой вещать в соборе у Кремля, «посреди торжища», где «мног народ по вся дни непрестанно… бывает», отец Иоанн с головой окунулся в процесс перевоспитания русских людей. К Рождеству Христову 1648 года нижегородский поп своими проповедями умудрился взбудоражить всю Москву, а по вопросу о единогласии и вовсе расколол ее жителей на меньшинство, «боголюбцев» одобрявшее, и большинство, метко окрестившее их «ханжами».
Кстати, в исторической литературе Неронова применительно к 1648 году часто именуют протопопом московского Казанского собора, или просто «казанским протопопом». Однако еще С. А. Белокуров в монографии «Арсений Суханов» процитировал архивные документы, из которых видно, что протопопства в храме, возведенном Дмитрием Пожарским, поволжский священник удостоился под новый 7158 год, то есть перед 1 сентября 1649 года. И еще 31 января 1649-го в ведомостях на получение царского подарка – шубы – он по-прежнему назывался «нижегородским попом». А приблизительную дату первой проповеди Неронова помогает установить «протокол» февральского священного собора 1649 года, обнаруженный тем же Белокуровым: «… о том в ц[арско] м [граде] Москве уч[и] нила[сь] м[о] лва великая и всяких чинов православни[е] людие от церквей Бож[ии] х учали отлуча[тися] за долгим и безвременным пением».
Неронов и Ванифатьев – большевики XVII века – не привыкли долго убеждать сомневающихся в собственной правоте. К примеру, в 1636 году первый затребовал у патриарха указ для «наведения порядка» в Нижнем Новгороде, когда выяснилось, что горожане по доброй воле подчиняться его предписаниям не желают. В Москве история повторилась. По смыслу сохранившегося отрывка ясно, что созыв собора спровоцировал распоряжение государя о повсеместном введении в столичных храмах единогласия (по примеру Казанского собора), и реакция на вердикт москвичей – массовый бойкот приходских церквей. Распоряжению конечно же предшествовало проникновенное наставление нижегородского попа, что и подтверждает «Житие Неронова»: «И тако Иоанн в велицем граде Москве жити начат к общей всех пользе. Бяше же ему от сердечныя к Богу теплоты обычай, яко егда прочитоваше народу святыя книги, тогда бываху от очию его слезы, яко струя, и едва в хлипании своем проглаголываше слово Божественнаго писания, сказоваше же всякую речь с толкованием, дабы разумно было всем христианом. Також де и пение церковное устави пети и глаголати единогласно и благочинно. И от того времени во всех святых церквах единогласное и благочинное пение уставися, ово учением протопопов Стефана и Иоанна, ово же повелением царевым. В чесом пособствова и богомудрый архимандрит Всемилостиваго Спаса, иже на Новом, именем Никон, иже потом бысть митрополит Великому Новуграду».
В митрополиты Никона хиротонисовали в марте 1649 года. Б. И. Морозов в преддверии войны с Польшей никогда бы не позволил подобного рода игр с огнем. Вот и получается, что «благочестивая» церковная реформа стартовала ориентировочно в сентябре – октябре 1648-го. Ее совместили с приездом в Москву депутатов Земского собора, чтобы те прослушали «лекции» отца Иоанна и разнесли по стране благую весть. Храм на Красной площади ему подобрали не без умысла. Если не все, то большинство выборных от уездов и городов, естественно, в нем побывало, и неоднократно. А с открытием Уложенного собора никто конечно же не медлил. Уже 16 июля особое совещание высшей светской и духовной знати предписало «выбрати из стольников, и из стряпчих, и из дворян московских, и из жильцов, из чину по два человека, также всех городов из дворян и из детей боярских взяти из больших городов, опричь Новагорода, по два человека, а из новгородцев – с пятины по человеку, а из меньших городов – по человеку, а из гостей – трех человек, а из гостинныя и из суконныя сотен – по два человека, а из черных сотен и из слобод, и из городов с посадов – по человеку». Кроме того, в тот день сформировали кодификационную комиссию во главе с боярином Н. И. Одоевским с заданием в архивах «на всякия государственныя и на земския дела собрать… государские указы и боярские приговоры», которые со «старыми судебниками справити». И по каким «статьям» резолюций царских или боярских «не положено», по тем «написати и изложити… общим советом» свои предложения, «чтобы московскаго государства всяких чинов людем, от большаго и до меньшаго чину, суд и расправа была во всяких делех всем ровна».
Провинциальным делегациям велели приехать в Москву «на Семен день 7157-го году», то есть к 1 сентября 1648-го. А пока в глубинке решали, кому заседать на соборе, в Белокаменной творилось сущее безобразие: в течение июля – августа многих героев июньской революции арестовали и по надуманным обвинениям – мол, «играли в карты или зернь, или продавали табак и водку» или еще что-либо – выслали из Москвы «за сто первый километр». Зачем? Общепринятое мнение: партия Морозова мстила народным вождям за дни страха в июне. Вариант менее популярный: постарались избавить земские региональные депутации от сношений с мятежными приходами. А что если верно иное: не мстительность и недоверие к соотечественникам сподвигли власть к репрессиям, а куда более «уважительные» причины.
Кого выпроваживали из столицы перед Земским собором? Тех, кто позвал и вывел тысячи людей на «баррикады». Все они пользовались в приходах большим авторитетом. Недаром, по свидетельству Поммеренинга, многие жалели об их ссылке и стремились добиться помилования. Но тщетно, ибо опальные вожди умели разговаривать с народом и, разумеется, могли составить нешуточную конкуренцию официальному царскому проповеднику – Ивану Неронову. Не дай бог, из среды вчерашних бунтарей выйдет талантливый и достойный оппонент отцу Иоанну. О чем при таком раскладе будут участники собора рассказывать по возвращении домой? Не об одной правильной, «благочестивой» точке зрения, а как минимум о двух. И еще вопрос, за какой последует большинство русских земель.
Не оттого ли Москву очистили от неблагонадежного элемента?! По крайней мере в сентябре триста выборных дворян, посадских и стрельцов, представлявших все уголки Российского государства, какой-либо весомой альтернативы Казанскому собору не имели, почему чаще посещали его, внимая словам почтенного помощника протопопа Климента. Тем не менее устранение потенциальных соперников не уберегло кампанию от фиаско. И москвичи, и гости столицы, осознав, чего от всех хочет Неронов, разочарованно отворачивались от священника. И хотя «прихождаху мног народ в церковь отвсюду» и «не вмещатися… и в паперти церковной… восхождаху на крыло паперти», а то и «зряще в окна» соборные, только вряд ли с целью «послушаху пения и чтения божественных словес». На службах в Казанском храме нередко присутствовал сам царь с огромной свитой. Вот поглазеть на государя, скорее всего, и стекалась с разных концов Москвы толпа. Кстати, о рождении царевича Дмитрия Алексею Михайловичу И. Д. Милославский сообщил там же под утро 22 октября 1648 года во время всенощной. Монарх лично подавал пример подданным, как надо выстаивать всенощные «бдения от вечера даже до последняго часа нощи», и не только по праздникам, но «по вся недельные дни», то есть воскресные. Однако подданные и государю не спешили подражать.
Вместо того чтобы попробовать понять поведение народное, Ванифатьев по-большевистски обязал московских священников немедленно внедрить казанский опыт в своих приходах. Когда? По-видимому, в конце ноября 1648 года. Ведь параллельно царь апробировал грамоту, копии которой с декабря 1649-го постепенно развезли по всем областям России (экземпляр для Белгорода датирован 5, для Дмитрова – 20 декабря 1648 года). Документ безапелляционно предписывал, чтобы все «мирские всяких чинов люди» с женами и детьми «в воскресенье и в господские дни и великих Святых к церквам божиим к пению приходили и в церкви божии стояли меж себя смирно, в церкви божии в пение никаких речей не говорили и слушали бы церковнаго пения со страхом и со всяким благочестием внимателно, и отцов своих духовных и учителных людей наказанья и учения слушали, и от безмерного пьяного питья уклонилися и были в трезвости, и скоморохов с домрами и с гусльми, и с волынками и со всякими играми, и ворожей, и мужиков и баб, к болным и ко младенцом, и в дом к себе не призывали, и в первой день луны не смотрили, и в гром на реках и в озерах не купалися, и с серебра по домом не умывалися, и олова и воску не лили, и зернью, и карты, и шахматы, и лодыгами не играли, и медведей не водили, и с сучками не плясали, и никаких бесовских див не творили, и на браках песней бесовских не пели и никаких срамных слов не говорили… и кулачных боев меж себя не делали». За нарушение запрета полагались батоги.