так надо. И что деньги из воздуха не берутся. И что мужик не может вечно быть даже очень удачливым щелкопером. И то, что ты по-прежнему отлично пишешь. Но в редакции ты, по-моему, был куда более счастливым человеком. Потом этот чертов бизнес. Про твои сегодняшние дела я и не говорю…
Я чувствую, что еще немного, и она расплачется.
Вот ведь черт…
– Ингусь, – хмыкаю, – ты, по-моему, больше меня по этому поводу переживаешь. Береги себя. Главным для меня все равно было книжки писать, а не статьи. А этого у меня никакое мое нынешнее место работы не отберет…
Она, кажется, немножко успокаивается.
– Книжки, – тянет. – Книжки – это да, это хорошо. Ты когда в последний раз текст-то в издательство сдавал?
– А вот это – не надо, – смеюсь. – Это в данном случае не главное. Я и сейчас с текстом ковыряюсь с новым, где-то как раз на середине. Да, идет туговато. Но – идет…
– Ну, и слава Богу, – вздыхает. – Ладно. У меня все в порядке, у котов тоже. У тебя, судя по всему, аналогично. Поэтому я пошла работать дальше. А ты иди дальше бухай, пока такая возможность есть и меня нет рядом…
– Это, – соглашаюсь, – одно из редких преимуществ твоего отсутствия, да. Пойду воспользуюсь…
– Пока, – смеется.
– И тебе, – ухмыляюсь, – тоже, пожалуй, не хворать…
…Вот ведь, думаю, блин.
Ну, да ладно.
Жизнь…
…Поискал глазами бабульку на перроне, что-то неожиданно и дико захотелось местных пирожков с рыбой.
И – ни одной.
Пришлось направиться к проводнице, уже другой, не той разбитной красотке с двумя золотыми фиксами. Та, видимо, спать ушла, благополучно сдав смену вот этой вот немного сутулой тетеньке с поникшей фигурой и неисправимой усталостью в самых уголках глаз.
– Здравствуйте, – говорю, – я из вашего вагона пассажир, из шестого купе.
Она только кивает.
Знаю, мол.
Звуков издавать даже не удосуживается.
– Мы тут, – начинаю объяснять, – с товарищами каждый год на рыбалку ездим. Если получается, то вообще по два раза в год. И всегда покупали тут, в Свири, у бабушек пирожки с рыбой, уж очень они тут у них вкусные. А сейчас гляжу – что-то и нет никого…
Она снова кивает, поднимает на меня усталые и, когда-то, судя по всему, очень красивые глаза.
Наконец, заговаривает:
– Так гонять их стали. Сами раньше у них всегда затоваривались.
– А что так? – удивляюсь. – Эти-то кому помешать могли?!
Она только хмыкает:
– Так приказ. О запрете торговли на перронах. По всей России сейчас так будет.
– О как! – удивляюсь еще больше. – А что тогда мужиков на Лодейном Поле с их палеными сигами не гоняют?!
– Так им заплатить есть чем, – хмыкает еще раз.
Потом задумывается:
– Или начальник вокзала там не такой зверь…
Я только вздыхаю.
– Жалко, – говорю. И снова лезу в карман за сигаретами.
Она опять пожимает сутулыми плечами, и в этом пожатии – такая русская покорность судьбе, что мне даже как-то отчего-то становится стыдно, и я отхожу, как можно более деликатно прикуривая…
– Извините, – неожиданно слышу у себя за спиной.
И голос неожиданно как раз такой.
Извиняющийся.
Как и сами слова.
Хотя, в принципе, вроде как и мужской.
Я поворачиваюсь.
Дядька.
Где-то моего возраста.
Может, чуть помоложе: мне, если я не с бодуна, несмотря на определенную грузность фигуры, никто не дает моего почти что полтинника, все считают «мужчиной под сорок» в худшем для меня случае.
А вот похмелье – да, выдает.
Ну, да не в этом дело, – дядька, в принципе, как дядька: бесцветный, в джинсах и фирменной «шимановской» рыбацкой ветровке, с острым носом, давно наметившимся брюшком и серыми водянистыми глазами.
И к бабке не надо ходить, что из славного города Санкт-Петербурга.
Их типаж.
– Слушаю вас, – говорю. – Чем-то могу помочь?
Мужик мнется.
Ну, да мне, в общем-то, пофиг.
Мне торопиться некуда.
Стою.
Курю.
Жду…
– Видите ли, – рожает, наконец, – вы только что уж очень нелицеприятно высказались про копченую рыбу с Лодейного Поля. Вы уж простите, я невольно подслушал…
– Да делов-то, – хмыкаю. – Если б я от кого скрывался, то это другое дело. А так-то что. Слушайте на здоровье.
– Да нет, вы меня не так поняли, – улыбается уголком рта.
Ага, думаю.
Нет.
Я тебя именно что правильно и понял.
У тебя – свои профессиональные привычки.
У меня – свои…
– Я ваш сосед, мы в соседних купе едем. И вот поэтому меня так ваша реплика о копченой рыбе с Лодейного Поля и заинтересовала. У меня просто товарищ там целый лоток закупил, но мы их еще не начинали.
Я ухмыляюсь.
– Товарищ, – спрашиваю, – высокий такой, в желтых берцах и синем шейном платке?! Так я ему еще сразу после покупки адрес туалета подсказал. Так что, если еще не ели – это хорошо. Травануться, может, и не траванетесь, но если желудки нежные, городские, то некий дискомфорт гарантирую. И дело тут даже не столько в «жидком дыме». Рыбу-то чер-те откуда везли, и чер-те как она хранилась перед горячим копчением. А копчение все-таки достаточной термической обработки, знаете ли, не дает…
– Но он же сказал, что у местных брал, – говорит растерянно.
Я всхохатываю.
– Местный, – говорю, – знаете ли, местному рознь. Там несколько больших фабричных коптилен или одна, но очень большая: хрен его знает, если честно. Но то, что рыба коптилась именно фабричным способом, причем самым варварским, с «жидким дымом», это – несомненно. Для опытного человека, по крайней мере. А этот «дым», знаете, чем в первую очередь плох?! Тем, что наглухо перебивает все запахи, в том числе и если рыба «с душком». А как она не будет с душком, если того же терпуга аж с Камчатки сюда везут?! Он вообще-то только на Дальнем Востоке водится. И как сюда попадает, логистику сами себе представить можете, наверное. И угрей здесь нет, они водятся южнее. Большое производство, короче. А «местные», которые по перрону бегают – это всего-навсего реализаторы. Причем, я так подозреваю, реализаторы в том числе и «брака», и «левака»: документы-то у них никто не спрашивает, и санконтроля никакого. Так что эти дяди – это не бабушки с пирожками. Ну, – совсем…
Он аж побледнел.
– Там же, – взмахивает руками, – сейчас Алёна может проснуться! А она копчения очень любит. Побегу выкину, если успею. А если не успею, то так хотя бы предупрежу…
…Глядя ему в спину, я не то чтобы не завидовал этой Алёне.
Скорее сочувствовал.
Когда матерый дядька, да к тому же еще, весьма похоже, отягощенный достаточно специфической профессией, с таким жаром принимается о
