От уколов в ногах вроде как силы прибавилось, а с новыми костылями передвигаться по коридору стало значительно легче. Теперь Фархад не проводил целый день, лежа в кровати от завтрака до обеда, и от обеда до ужина, а ходил смотреть телевизор, что стоял в большом просторном холле, иногда брал какую-нибудь книгу с полки книжного шкафа и листал ее. Читать он не любил, но полистать книжку было приятно, особенно если в ней были картинки. Пару раз в неделю приходила молодая женщина – психолог и проводила с местными уродами коллективные занятия. Фархад из любопытства присутствовал. Глядя на психологиню, он понял, что еще не всех дураков в славной ночлежке пересчитал. Странная тетка рассаживала местных обитателей в кружок и заводила с ними душеспасительные беседы. Фархад в беседах не участвовал, только наблюдал со стороны, молча удивляясь или посмеиваясь.
***
Он уже начал привыкать к такой жизни, когда, месяца два спустя к нему подошел мальчик Женя и протянул ему странный предмет: цветной пластмассовый прямоугольник.
– Фархад, – сказал мальчик, – невзирая на трудности, мы все-таки оформили вам пособие по инвалидности. Теперь каждый месяц вам будут переводить деньги вот на эту банковскую карту. Пойдемте, сходим к банкомату через дорогу, я научу вас пользоваться картой. А документы об инвалидности у Натальи Ивановны в кабинете.
Фархад стоял, тяжело опираясь на костыли, и тупо смотрел на карточку в своих руках.
– Пойдемте! Банкомат находится всего в пятидесяти метрах отсюда, – потянул его за рукав мальчик Женя.
– Зачем мне это? – спросил Фархад.
– Как зачем? Теперь у вас будут свои деньги. На всякие нужды, на лекарства. Разве вам не нужны деньги?
Фархад задумался. Он собирался умирать, а зачем деньги умирающему? Он держал в руках карточку, и в глубине его души поднималась злость. Злость на мальчика Женю, на пособие по инвалидности, на весь этот дом, полный ненормальных людей. Маленький пластмассовый прямоугольник огнем жёг ему руку. Фархад с отчаянием понял, что умереть спокойно теперь не получится.
– Пошли! – зло произнес он и, стуча костылями, направился к выходу из ночлежки.
Мальчик Женя долго и терпеливо обучал Фархада пользоваться банкоматом. Фархад даже немного повредничал, прикинувшись совсем тупым, хотя почти сразу понял, как обращаться с банковской картой. Он все ждал, что сопливый юнец не выдержит и сорвется на глупого инвалида, но не дождался.
– Давайте снимем какую-то сумму – предложил Женя, – Сколько вы хотите снять?
– Двести восемьдесят девять рублей – не задумываясь, ответил Фархад.
– Банкомат выдает только круглые суммы. Пусть будет триста рублей. – И нажал кнопку. Из щели автомата выскочили три хрустящие купюры.
Фархад забрал деньги и, процедив сквозь зубы «Спасибо», вернулся в ночлежку. Он расположился в старом продавленном кресле в холле, прислонив костыли к подлокотнику, и растерянно вертел в руках банковскую карточку. Он осторожно проводил кончиками пальцев по закругленным углам, по выбитым на гладкой поверхности цифрам и буквам, словно слепой, изучающий текст, написанный азбукой Брайля, и чувствовал себя динозавром, доисторическим ящером, неизвестно как оказавшемся в 21-м веке. И все в этом мире было для него чужим, незнакомым и непонятным. Наталья Ивановна, проходя мимо, даже замедлила шаг и затаила дыхание, чтобы не помешать, не нарушить то важное, что происходило в душе Фархада, внутренним чутьем уловив значимость момента. Уж очень необычным было выражение лица ее подопечного. Взгляд черных восточных глаз был устремлен куда-то сквозь пространство и время, и казалось, что в его душе рушились и возрождались из пепла неведомые миры.
Просидев так часа два, Фархад очнулся от своих дум и, тяжело опираясь на костыли, отправился в кабинет начальницы.
– Наталья Иванна, – произнес он, – Я вам деньги принес.
Фифа подняла от вороха бумаг на столе удивленные миндалевидные глаза за стеклами элегантных очков.
– Какие деньги?
– Двести восемьдесят девять рублей, за лекарства.
– Да, бог с ними, с деньгами, Фархад! – легко отмахнулась она рукой с лакированными ногтями и снова обратила взор свой к бумагам. Но Фархад не собирался отступать и протянул хрустящие купюры.
– Не стоило, – продолжала упорствовать фифа, хотя в голосе ее он уловил нечто похожее на смущение.
– Не люблю быть должным! – с нажимом произнес Фархад и положил деньги на стол, – И банковскую каточку я прошу вас оставить у себя. А то местные уроды сопрут.
– Хорошо. Банковскую карту я уберу в сейф, – вздохнула Наталья Ивановна, подчинившись его упорству. – Если вы захотите снять деньги, просто скажите мне.
Фархад кивнул и вышел из кабинета.
***
Спустя месяц Наталья Ивановна вызвала к себе Фархада и с радостью сообщила, что ей удалось устроить его в дом инвалидов.
– Я сегодня разговаривала лично с главным врачом. Правда, пришлось дойти до Комитета по здравоохранению города, чтобы получить для вас направление, но главное результат! – объявила заведующая с торжествующей улыбкой победителя, выигравшего большое сражение. – Место, Фархад, очень хорошее, за городом, вокруг парк, свежий воздух, рядом озеро. Говорят, там даже рыбу местные обитатели ловят! – в красках расписывала Наталья Ивановна, словно и сама не отказалась бы пожить в таком замечательном месте. – Но, самое главное, там вас будут лечить. Так что за вашу дальнейшую судьбу я теперь спокойна!
Фархад с удивлением смотрел на эту красивую, ухоженную женщину и не понимал… Всей его жизнью выстроенная, вполне логичная структура мира разваливалась на части, на разрозненные куски. И причиной этого крушения были слова Натальи Ивановны, смысл которых не доходил до сознания Фархада. Наконец степень непонимания достигла своего апогея, и он не выдержал:
– Скажите, Наталья Ивановна, зачем вы это все делаете?
– Что именно? – округлила глаза фифа.
– Вот это все! Возитесь тут со всеми нами, оформляете пенсии, пособия, восстанавливаете документы, лечите, устраиваете судьбу… Кому все это нужно?! Ведь мы же – подонки, отбросы общества! Бомжи, алкоголики, бывшие заключенные, воры и убийцы… Нормальные люди от нас шарахаться должны! Да нас всех надо собрать и в газовую камеру, как это делали фашисты!
– Но, мы же не фашисты, Фархад, – запинаясь, попыталась возразить фифа, – И говорить так о людях, это не правильно…
– А тратить деньги честных налогоплательщиков на нас, уродов, правильно? Выбивать направление в хороший дом инвалидов бывшему зеку с 40-летним стажем, это правильно? – голос Фархада звенел от напряжения и долго сдерживаемых эмоций.
– Правильно… – промямлила Наталья Ивановна, растерянно захлопав длинными ресницами за стеклами элегантных очков, из-за чего ее глаза сразу стали беззащитными.
– Вам же за это больших денег не заплатят. Тогда почему?! Объясните мне!
Фархад, видимо, перегнул палку, и обычно сдержанная и доброжелательно-вежливая заведующая в какой-то момент собралась и отразила атаку.
– Почему? – спросила фифа, сузив миндалевидные глаза. – А вы (не только лично вы, но и все обитатели этого приюта) не пробовали спросить у ваших матерей, почему они вас на свет родили? Что бы вы гробили свою жизнь? Нет, каждая мать желает своему ребенку добра и счастья! Вы же как дети, глупые, упрямые, непутёвые дети, разрушаете себя, уничтожаете! И вот теперь жалкие, больные, никчёмные, жаждете наказания? Убить вас за это? Слишком многого хотите! – Наталья Ивановна, раскрасневшись и сжимая холёные руки в кулачки, выпаливала в лицо Фархаду, – Учитесь нести ответственность за свою жизнь, учитесь исправлять ошибки, смягчать ту боль, которую причинили своим близким! А вы, не важно, сколько вам лет, сорок или семьдесят, все равно остаетесь безответственными, жестокими детьми! Когда же взрослеть будете?
Наталья Ивановна глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и, не взглянув на остолбеневшего от ее слов Фархада, подошла к окну.
– Что это я разошлась? – уже спокойнее спросила она саму себя, – А вообще у каждого, наверное, есть свои причины для милосердия. Я мужа потеряла в 25 лет. Он был офицером и погиб в Афганистане. Сына растила одна, разрывалась на двух работах. А он вырос и связался с плохой компанией, стал наркоманом. Я боролась за него пять лет! Ох, Фархад, вы даже не представляете, как я за него боролась! – голос ее дрогнул, а в горле у Фархада застрял ком. – Но все было напрасно. Он умер от передозировки наркотиков семь лет назад. Я не смогла помочь собственному сыну, понимаете?! Там, глубоко, – она постучала сжатым кулаком по груди, – сидит неисцелимое чувство вины. Может быть, эта вина и движет мной? Не знаю… Зачем я все это вам рассказываю? Глупо…
