Тюремные власти оценили ситуацию и выдали ему костыли. Бессильный калека больше не представлял угрозы для общества, а статистику своей смертью мог испортить. Вот его и освободили досрочно.
И попал Фархад на свободу, как на другую планету. Чужую планету, где не было у него ни родных, ни знакомых, и идти ему было некуда. Он прожил несколько дней на вокзале в слабой надежде тихо умереть от голода в каком-нибудь темном закутке. Но его сдали местные, вокзальные, решив, что хромой пришелец может составить им конкуренцию. А вокзальная полиция быстро отправила его в заведение под сложным названием «Отделение круглосуточного пребывания для лиц БОМЖ». Так из лица ЗК Фархад трансформировался в лицо БОМЖ.
Заведение со сложным названием оказалось обычной ночлежкой для таких же, как и он, неприкаянных, для кого в этом мире не нашлось места под солнцем, то есть под крышей. Обычный, ничем не примечательный одноэтажный дом с выкрашенными в светлые тона стенами, но с решетками на окнах (как же без них, родимых?!) и кодовым замком на входной двери. Внутри были казенная чистота и порядок.
Встретила гостя на пороге холёная дама лет 50-ти, оказавшаяся местной начальницей. Фархад слегка удивился, что такая фифа может быть заведующей ночлежкой, но вида не подал. Фифа так фифа, какая разница! Ему было наплевать на фифу, а вот в местном охраннике он тут же узнал, учуял выработанным за многие годы зоны чутьём, бывшего вертухая и привычно возненавидел, как может ненавидеть волк домашнего сторожевого пса.
Фифу звали Натальей Ивановной, но Фархаду было все равно, он не собирался ломать язык о длинное имя-отчество. Фархад молчал. Молчал, когда вертухай с какой-то пожилой тёткой, которую называл Михайловной (не начальница, можно одним отчеством обойтись!), мыли его, чистили, переодевали в чужую чистую одежду; молчал, когда в общей столовой перед ним поставили тарелку с горячей едой и большую кружку чая; молчал, наблюдая, как Михайловна стелет белые, подозрительно хрустящие простыни на койку у окна в спальне; молчал, вытягиваясь на этих простынях, похожих на саван, потому что знал, что скоро умрет. Он не собирался тратить оставшееся время на пустые разговоры.
Разговаривать с обитателями этого дома тоже не имело смысла. Одни уроды! В одной с ним спальне жили четыре урода из тех, кто предпочитает коптить небо всю свою никчемную жизнь, шарясь по подвалам или чердакам, и тихо пьянствовать изо дня в день, не утруждая себя ни работой, ни семьей. В соседней спальне обитал странный мужик, по виду настоящий профессор, возвращавшийся вечерами откуда-то в костюме-тройке и при галстуке, но оказавшийся таким же, как и все бомжом. Еще один из соседей, седовласый худой старик, оказался бывшим рабом. Фархад краем уха слышал рассказ о том, как несколько лет назад этого старика обманули риэлторы, квартиру его за бесценок купили, а самого продали в рабство цыганам, где он и мыкался года три, пока не сбежал. Парочку бывших зеков Фархад узнал сразу по особому взгляду со стальным блеском, по еле заметной отстраненности, словно они были иностранцами и говорили между собой на чужом, незнакомом остальным языке. Но и с бывшими зеками Фархад не разговаривал. Он сам уже вычеркнул себя из списка бывших зеков, и вообще из списка живущих. Фархад ждал смерти, поэтому не разговаривал ни с кем.
***
Фифа Наталья Ивановна долго донимала его глупыми вопросами типа: «Как вы собираетесь жить дальше?» или «Какие у вас планы на будущее?». И голос у нее был ласковым и проникновенным, словно она разговаривала с растерянным пятилетним мальчиком, оказавшемся без родителей в чужом городе. Фархад был невысокого мнения о женщинах вообще и их умственных способностях, но холеная внешность и наманикюренные ногти заведующей ночлежкой сбивали его с толку. Поразмышляв немного, он решил, что длинные лакированные ногти и аккуратная стрижка Натальи Ивановны являются маской, отвлекающим моментом, на самом же деле перед ним обычная глупая баба с неустроенной личной жизнью. Ведь ни один нормальный муж не пустит свою жену в гадюшник, полный всякого сброда, и не позволит ей там сидеть с утра до ночи, зарывшись в ворохе служебных бумаг.
Через несколько дней к нему подослали мальчика-юриста по имени Женя. Вообще – то его звали Евгений Александрович, но Фархад про себя назвал этого прыщавого юнца-очкарика мальчиком Женей и решил, что с ним тоже не будет разговаривать. Много чести! Знал он такой тип людей: хлипкий интеллигентик с большим самомнением, у которого душа трусливо уходит в пятки при встрече в темном переулке с парой незнакомых плечистых парней. Но мальчик Женя сказал, что поможет ему, Фархаду, бывшему зеку с 40-летним стажем, оформить пенсию… Фархад сначала решил, что ослышался, потом подумал, что в этом заведении водятся не только дураки и уроды, но и идиоты, натуральные сумасшедшие. Ему захотелось все-таки прояснить, кто перед ним, дурак или сумасшедший, и он спросил:
– Что оформить?
– Пенсию. – Не моргнув глазом, на полном серьёзе ответил Женя.
– Мальчик, я сорок лет ел казенные харчи на зоне. Какая пенсия? – Он попытался вложить в эту фразу все свое презрение, но юриста это не задело.
– Не важно! Закон для всех один. Или попробуем оформить инвалидность по состоянию здоровья. Тогда будет пособие по инвалидности.
Псих, решил про себя Фархад и замолчал.
***
Но на следующий день к нему в спальню Михайловна привела докторшу в белом медицинском халате. Молодая тетка долго его слушала трубочкой, мяла его живот, стучала ребром ладони по коленкам, сгибала и разгибала его полумертвые ноги. Фархад молчал.
– Нужно будет показать его узким специалистам, – произнесла докторша, обращаясь к Михайловне, словно Фархад был неодушевленным предметом, – В первую очередь неврологу и хирургу. Я выпишу лекарства, лечить начинать лучше сразу. А потом специалисты назначат свое лечение.
Фархад пропустил слова докторши мимо ушей, как будто они не имели к нему никакого отношения, но спустя час его вызвали в кабинет заведующей. Фархад, повиснув на костылях, с усилием волоча тряпичные ноги, добрался до кабинета. Там его ждали Наталья Ивановна и мальчик Женя.
– Фархад, – сказала фифа, взглянув на него миндалевидными, красиво подведенными глазами из-за стекол очков, – вот лекарство, которое вам прописал доктор.
Она протянула ему какую-то коробочку, разрисованную яркими полосками, и бумажку, видимо рецепт.
– Принимать по одной таблетке 3 раза в день, после еды. Запомнили? – добавила она участливо.
Фархад ничего не понял и как-то автоматически взял яркую коробочку в руки.
– Идите, Фархад. После обеда не забудьте принять лекарство.
Фархад молча повернулся на костылях и пошел к двери. Открывая дверь кабинета, он боковым зрением заметил, как фифа, порывшись в своей сумке, достает кошелек и вытаскивает оттуда деньги.
– Сколько, Евгений Александрович, вы заплатили за лекарство? – тихо, почти шепотом, спросила она, словно не хотела, чтобы Фархад ее услышал.
– Двести восемьдесят девять рублей – Четко ответил мальчик Женя.
Несколько купюр и горстка мелочи перекочевали из кошелька Натальи Ивановны в ладонь юриста прежде, чем Фархад закрыл за собой дверь. Этот жест обескуражил его. Он постоял несколько секунд пытаясь понять, почему фифа с лакированными ногтями из своего кошелька оплачивает лекарства для него, если знает, что он не сможет вернуть ей деньги, по причине полного их отсутствия? Но не смог найти объяснение. Видимо, у них, у дураков, своя логика. И поковылял дальше по коридору в столовую принимать лекарство из яркой коробочки.
***
Утром ненавистный вертухай Игорь Петрович и мальчик Женя отвезли молчаливого Фархада на личном автомобиле Игоря Петровича в поликлинику. Мальчик Женя несколько часов водил калеку по кабинетам от одного специалиста к другому, то униженно умоляя других пациентов пропустить их без очереди, то споря и требуя, а то и жалуясь администрации поликлиники. Он сам помогал врачам и медсестрам раздевать-одевать больного, водил на обследования, дожидался, когда оформят все нужные документы, словно это был его близкий родственник. А ненавистный вертухай терпеливо ждал в машине.
После посещения поликлиники Фархад три дня отлеживался, медленно приходя в себя. Ему назначили уколы, и теперь каждый день из поликлиники приходила молоденькая медсестра, почти девочка, быстро делала болючий укол и убегала, словно боялась этого странного молчаливого человека. А Михайловна принесла ему новые костыли, легкие, удобные, из какого-то особого металла.
– Это от мужа остались. – словно извиняясь, произнесла Михайловна, – Он уже год как умер (царство ему небесное!), а хорошая вещь лежит. А чего, думаю, лежит без дела? Пусть другому человеку пользу приносит.
