Увидев нас, один их этих блатных, сильный мужчина лет сорока, с длинными усами, приподнялся и приветственно помахал нам рукой.
– Хотите видеть забавную штуку? – спросил он.
Мы с готовностью засмеялись.
Он неторопливо подошел к собаке, вынул из кармана голубую пружинную финку, наклонился к собаке и сделал что-то такое, отчего она завизжала. Потом он выпрямился и показал нам собачий хвост в своей руке.
Я стоял парализованный, почти мертвый, но мой друг вскинул руки кверху, и время остановилось. Много позже я стал фанатом Кунг-Фу и Дзена, тогда время довольно часто останавливалось для меня, и я перестал удивляться этому. Но в тот раз это было впервые.
Я стоял разинув рот и смотрел, как маленький тонкий предмет, медленно плывет по направлению к этому мужчине. В своем движении он лениво кувыркался, вспыхивая на вечернем солнце, каждый раз ломая свою длинную тень на земле. Я мог досчитать до пяти, прежде чем он достиг этого мужчину и начал медленно тонуть в его горле. Когда он наполовину исчез, мужчина начал закатывать глаза и поднимать кверху руки.
Все это было ужасно медленно, и я уже понял, что мы должны бежать куда-нибудь, но нам все равно было негде спрятаться. Я стоял, не ожидая ничего хорошего.
Время вернулось, и мужчина с длинными усами тяжело грохнулся на землю. Все оставались на своих местах в молчании. Наконец их босс развязал язык.
У него на груди была татуировка – пять церквей. Это обозначало, что он пять раз сидел в тюрьме. Поэтому он был их босс.
Он сказал на их языке, что пацан был в своем праве. Никто не должен дуплить его за это, и мы можем убираться.
Мы схватили собаку и убежали.
В этот вечер мы поняли, что можем постоять за себя, и играли с собакой и были совершенно счастливы. Мы долгое время гуляли по улице и потом договорились насчет завтрашней рыбалки. Завтра мы должны были встать очень рано, чтобы захватить рассвет на реке Охта, за пять километров от нашей улицы. До этого дня мы не осмеливались ходить туда.
Я проснулся вовремя и отправился к моему другу. Вчера мы с ним договорились встретиться в том же саду.
Мой друг уже ждал меня. Его удочки были аккуратно прислонены к дереву, а сам он сидел на скамейке, глядя в небо. Я окликнул его, но он не ответил мне. Я подошел ближе и понял, что босс пересмотрел свое решение, потому что горло моего друга было перерезано от уха до уха.
Порез был глубокого темно – красного цвета, его края были вывернуты и казались женскими губами, открытыми и зовущими. Это было прекрасное, отвратительное и чудовищно непристойное зрелище. Я ужасно возбудился, внизу у меня все зашевелилось, небывалое томительное мгновение, наслаждение неизвестное доселе, захватили меня врасплох, и сразу же мой внутренний огонь превратился в неприятный холод, ползущий по моим ногам, словно тяжелое липкое насекомое, но за прошедший миг я понял, почему появляются разные маньяки, которые хватают женщин и делают своими ножами им разные плохие вещи.
К счастью, эта мысль быстро исчезла, но даже сейчас, когда я вижу женские губы, намазанные темно – вишневой помадой, я ловлю скорее смутный отблеск этого странного чувства.
Дитя ленд-лиза
В начале войны каждый русский солдат имел половину винтовки, но потом Сталин организовал производство оружия в Сибири. Мир не видел ничего подобного этому. День и ночь тяжелые поезда с трудом пробивались сквозь пургу. Наконец, они останавливались где-нибудь в чистом поле, и изможденные люди вываливались из промерзших товарных вагонов. Первым делом они спрашивали – куда поставить оборудование, и только потом – где они будут спать и что они будут есть. Они работали восемнадцать часов в сутки и там же спали и ели, и они любили друг друга в тех же огромных цехах, и там же рожали своих детей.
К зиме 1943 Россия уже выпускала больше танков, пушек и самолетов, чем Германия, и умные люди поняли, что Сталин побил Гитлера. Поэтому они решили как можно скорее помогать России и начали поставлять ей военное оборудование и продовольствие. Предполагалось, что Россия когда-нибудь оплатит эти поставки по Ленд-лизу, но я уверен, что даже тогда никто не верил в это.
Американские грузовики «Студебейкер», английские самолеты «Кобра», и много других иностранных вещей появились в России. Самолеты были хуже, чем русские, а грузовики были лучше, чем русские, но на самом деле это уже не имело значения, потому что победа Сталина была уже очевидной.
В то время мой отец работал в Мурманске. Он получал английские поставки. Там были какие-то махинации со страховкой, он как секретный агент даже не знаю какой организации расследовал их. До недавнего времени любой, кто сотрудничал с иностранцами, был секретный агент чего-нибудь, и каждый нормальный иностранец знал это. Капитан английского крейсера предлагал моему отцу помощь, чтобы тот бежал от Сталина в Англию, но мой отец не решился на это. Хотел бы я знать – чего он боялся?
На деле, я хочу сказать, что американская еда появилась в Ленинграде, подобно сегодняшней гуманитарной помощи. В те дни чиновники крали меньше, чем сейчас, поэтому еды хватало всем. Люди перестали умирать от голода.
Это соевое молоко – мы ели его из тарелок, как суп. Там были особенные голубые прожилки. Они были самой вкусной частью, но трудно вылавливались ложкой. Еще там были консервы из крабов – с глянцевыми красочными этикетками, которые легко отклеивались и стали нашей первой валютой, и свинина с бобами – любимое блюдо американских черных по Уильяму Фолкнеру и клондайкских золотоискателей по Джеку Лондону.
Однажды я пришел в столовую за моей обычной порцией. Эта столовая была накануне капитального ремонта, поэтому там не было никого, кроме мужчины в грязном фартуке.
– Что ты ищешь, кореш? – спросил он меня.
Была осень. На мне была новая школьная форма, и новый пионерский галстук, и мои ботинки были новые, и мои очки – тоже. – Бобы и свинину! – я сказал.
– Будь я проклят! – сказал он с восторгом и обошел вокруг меня, разглядывая меня со всех сторон. – Постой секунду!
Он вышел из комнаты на короткое время и вернулся с вещью, которую я просил. Это была огромная двадцатикилограммовая консервная банка, скорее бочка. На одной ее стороне были нарисованы черные американские солдаты. Я вспомнил американского капитана и поймал себя на мысли, что он бы донес эту банку до моего дома своей одной рукой.
– Бери это и проваливай! – сказал он.
Я не заставил себя долго ждать. Кое как я положил эту банку набок и покатил ее домой, по дороге разговаривая с ней на разные голоса. Люди смотрели на нас с интересом, но мне было не до них, потому что путь все время шел в гору, и я устал и вспотел. Вдруг банка остановилась. Я поднял глаза и увидел какого-то мужчину.
Он поставил ногу на мою банку и смотрел на меня выжидающе. Я с трудом различал его лицо сквозь мои запотевшие очки. Мы стояли и смотрели один на другого.
Это было вскоре после смерти моего друга. У меня не было больших мускулов, но я пережил блокаду, и уже привык к жестоким уличным дракам, и знал много полезных штук для них. В моем кармане лежал заточенный напильник, и без сомнения, если бы он попытался отнять у меня эту банку, я бы убил его.
Мы оба понимали это. Он убрал свою ногу с моей банки, свистнул и отправился по своим делам, а я покатил эту банку дальше к моему дому, который был уже совсем близко.
Последний день моего детства
Когда мы пришли, виселицы уже были приготовлены. Там собралось много народа, на этой площади. Это не понравилось нам, потому что было трудно протиснуться в первые ряды сквозь толпу, чтобы посмотреть, как будут вешать немцев – военных преступников.
Площадь была маленькой и грязной. Большой кинотеатр и шумный рынок соседствовали там напротив друг друга. Еще там были дома, навечно закопченные заводским дымом, и четыре виселицы со свободно болтающимися петлями – по две на каждой. Все это удачно гармонировало с угрюмым небом и слякотью, хлюпающей под нашими ногами. И толпа была такая же – печальная, грязная и молчаливая.
Мы проталкивались довольно долго и заняли хорошие места как раз перед самым прибытием грузовиков. Грузовики были новенькие, с иголочки, радостного зеленого цвета. Они создали праздничную атмосферу, и толпа сделалась веселее, люди зашевелились и начали разговаривать друг с другом.
Несколько грузовиков подъехали к виселицам. В каждом грузовике было по два немца со связанными руками, два русских автоматчика и один невооруженный человек.
Я хорошо помню только один из этих грузовиков и двух немцев – мужчину около тридцати и старого генерала. Собственно говоря, мы решили, что он был генерал, потому что он выглядел в точности как немецкие генералы, которых мы видели в кино – очень высокий и худой, в красивой форме, сияющих сапогах и с моноклем на цепочке. Борты грузовика были откинуты, и они стояли на открытой платформе, так что каждый мог видеть их хорошо.
