Он улыбался, придумывая остроты, которые он будет отпускать во время телевизионных дебатов. Он уже видел свое улыбающееся лицо в газетах, на предвыборных плакатах, на обложках журнатов… он видел, как стоит в свете прожекторов, на помосте, на трибуне… гордый, и благородный, и справедливый, и популярный, и энергичный, и пользующийся уважением, и настоящий лидер… и, конечно же, защитник интересов народа. Это обязательно. Даже прежде всего. Его будут называть «совестью Сената» или как-нибудь еще в этом же духе. В точности как Джимми Стюарт в том старом фильме, он станет человеком, который…
Все это, конечно же, были мечты. Они помогали ему не заснуть во время работы — он работал на заводе по производству алюминия, расположенном милях в двадцати от университета, на вывозе опасных отходов, за семьдесят пять центов в час. В промежутках между лекциями и домашними заданиями, тренировками в КПОР и работой, необходимой, чтобы платить за обучение, он обычно умудрялся заполучить четыре часа сна по выходным. На выходных он отсыпался.
Он целился на диплом с отличием. И почти добился его, но не совсем.
Он был не против КПОР. Тренировки по-своему помогали ему бездумно расслабиться, а задания там были несложные. Единственное, что он имел против Корпуса подготовки офицеров резерва — в том году в него записалось куда больше американских парней, чем когда бы то ни было, — так это необходимость общаться с мужланами, сынками богатых родителей и студентами-прикладниками, которым на самом деле нравилось играть в солдатиков. Но это был незначительный недостаток, легко перекрываемый стипендией, которую выплачивал Корпус, и, по здравом размышлении, уверенностью в том, что список воинских отличий — в идеале, с парочкой наград — это важный плюс для подающего надежды молодого политика.
Да, свои награды он получил, все путем. В том числе — «Бронзовую звезду» за отвагу.
Но к тому времени все эти медали оказались никому не нужными, как и прекрасный послужной список. Он распрощался со всеми своими мечтами о политике еще до начала работы трибунала. Дэвид Эллиот отказался от стремления к общественной жизни и к политическому влиянию и решил, что он хочет прожить жизнь с максимальным комфортом и даже процветанием, насколько это ему удастся. Но главным в его мечтах было — невзирая на комфорт и невзирая на процветание — пройти по жизни как можно тише, не оставляя никаких следов.
Воспоминания о деревне Май-Лай по-прежнему живы в памяти армии. Четыре или пять сотен мирных жителей — сколько именно, так толком и не установили — были методично перебиты мальчиками из третьей роты. Шла война, а жертвы были ни в чем не повинными и безоружными мирными жителями, так что тут были соблюдены все освященные временем традиции. Пытки. Изнасилования. Снятые скальпы. Общепринятые военные обычаи.
В прессу просочилось достаточно, чтобы власти оказались в неловком положении. Но лейтенант Дэвид Эллиот поставил их в еще более неловкое положение.
Потому, когда подошло время трибунала, они решили действовать медленно, осторожно, в обстановке полнейшей секретности.
Затянувшиеся судебные процедуры привели к тому, что у Дейва не осталось ничего, кроме времени. Его держали под замком на базе, запретив общаться с внешним миром. За исключением его ежедневных тренировок — некоторые назвали бы их чрезмерными, — его единственным развлечением оказалось чтение.
Дейв никогда не был особо страстным читателем. Школа проследила, чтобы он потребил обязательную программу, включающую тщательно подобранные книги, призванные показать, что чтение — скучное занятие или, во всяком случае, должно быть скучным. В колледже из-за лекций и работы в ночную смену у него не оставалось времени ни на что, кроме учебников. Ну а последующая карьера, сопряженная с неафишируемым вооруженным конфликтом, не оставляла времени на чтение на досуге.
Однако же на протяжении всех этих месяцев до суда Дейву особо нечем было заняться, кроме чтения. Он читал все, что подворачивалось под руку: по большей части это были затрепанные тома из комнаты отдыха казармы для холостых офицеров.
Из всего прочитанного особое впечатление на него произвели два абзаца. Первый принадлежал Хайрему Улиссу Гранту, переименованному позднее из-за ошибки канцеляриста в Вест-Пойнте в Улисса С. Гранта. Второй — Марку Твену.
Вот что было в первом абзаце, написанном незадолго до смерти величайшим, быть может, генералом, какого только порождала Америка, и уж точно менее всего желавшим того:
«Опыт доказывает, что человек, препятствующий войне, в которую вовлечена его страна, — будь та правой или неправой, — не занимает завидного места ни в жизни, ни в истории. Лично для него было бы лучше, если бы он выступал не только в защиту войны, но и в защиту чумы и голода, чем препятствовал войне, которая уже началась».
А вот что сказал во втором старый добрый Сэм Клеменс:
«Патриотизм есть патриотизм. Кличка фанатизма не может его унизить; его ничто не в силах унизить. Пускай он политическая ошибка — хоть тысячу раз ошибка, — на него это не повлияет; он почетен — всегда почетен и всегда благороден — и обладает привилегией держать голову высоко поднятой и смотреть народам в лицо».
С тех пор Дэвид Эллиот читал и перечитывал Марка Твена.
3
Надежно укрывшись за запертой дверью телефонной комнаты, Дейв обсудил положение вещей со своим циничным ангелом-хранителем.
«Давай-ка обдумаем факты, связанные с вероятностью сделаться покойным мистером Эллиотом, а, приятель? Возможно, тебе удастся выудить из этой кучи бреда какой-то смысл. Возможно, тебе даже удастся сыскать зацепку, как бы спасти нашу с тобой задницу».
«А может, и нет».
«Верно. Но тебе все равно пока особо нечем заняться. Итак, первый вопрос: кто такой Рэнсом и эти его типы?»
Дейв безмолвно отозвался: «На самом деле я знаю лишь, чем он был и откуда вышел. Особые операции. Закамуфлированные боевые действия. В точности как и я — в армейской форме, но не вполне под командованием армии. Там не бывает тупой силы. Они никогда не вербуют тупое мясо просто ради силы».
«А еще?»
«Еще он тот, кто выживает. Пилоты-камикадзе не требуются. Мы не производим героев и не устраиваем последний бой Кастера. Так нам всегда говорил Мамба Джек».
«Мозги, мышцы и инстинкт выживания. Вот необходимые условия для этого бизнеса. Ну так и что же ты знаешь?»
«Не много. После окончания войны большая часть тех, кто занимался этим делом, просто вернулись домой, повесили шпоры на гвоздик и попытались вернуться к прежней жизни. Те же, кто этого не сделал… ну, как я слыхал, некоторые остались в деле. Не обязательно в армии — но до сих пор на службе».
«Так может быть, Рэнсом — федерал?»
«Исключено. С чего бы вдруг кому-то в правительстве захотелось убить меня? Я не имею никакого отношения к политике. Я не подписываю петиций. Не поддерживаю никаких судебных процессов. Черт возьми, да я даже не голосую».
«И все же федералы должны были бы знать…»
«Чушь собачья! Я за последние двадцать пять лет вряд ли говорил хоть с одним госслужащим».
«А как насчет последних двадцати шести лет?»
«Не может быть. Если бы они хотели заткнуть мне рот раз и навсегда, они сделали бы это еще тогда. Никак не сейчас. Это бред какой-то — ждать столько лет. Кроме того, сейчас все это уже древняя история. Это никого больше не интересует».
«Возможно. А возможно, и нет. Но если Рэнсом не из федералов, то кто он тогда?»
«Да кто ж его знает? Может, наемник. После войны некоторые нашли своим навыкам применение в других местах. Сделались наемниками — доверенными советниками местных диктаторов в Сингапуре, Ираке, Эквадоре или еще где-нибудь. То о них говорили в связи с какой-нибудь историей в Чили или в Южной Африке, а год спустя их уже видели в Эфиопии или Гватемале. Полковник Крютер, наш старина Мамба Джек, основал собственную компанию. Назвал ее „Пес войны, инкорпорейтед“».
«Ты думаешь, Рэнсом пришел от Крютера? Мамба Джек через столько лет решил взыскать по счету?»
«Нет. Если Джек вдруг решит расквитаться со старыми долгами, он сделает это лично. Не то чтобы это сильно утешало…»
«Ну так и?…»
«Ну так я по-прежнему в потемках».
«А как насчет мафии?»
«Быть не может. Бизнесмены заключают сделки с гангстерами только в кино. И уж последний, кто сделал бы такое, — Берни Леви. Он и пальцем не прикоснулся бы ни к чему, во что замешана мафия. Он — самый порядочный бизнесмен изо всех, кого я знаю, и прямой, как стрела».
«Этот мистер Прямая Стрела только что пытался пресечь твою жизнь при помощи браунинга».
«Я в курсе».
«Ну а как насчет Гарри? Он защищал того типа, Джо Как-его-там, крупного мафиози из Нью-Джерси».
