Я вернулся в город другим. Не произошло еще полного исцеления, не отпустил все и сразу, не подал заявку на новую жизнь. Мне не стало хорошо, но точно полегчало. Я возвращался туда, где потерял ее, с осознанием, что пора учиться жить дальше. Без того, что было и чего больше не будет. Не знаю, получается ли у меня, но порой кажется, что вся моя дневная активность не имеет ровным счетом никакого смысла. Все действия не привязаны к причинам и результатам. Ибо «почему» и «зачем» бессмысленны.
20
Она молчит. Водопад иссяк. Еще каких-то несколько недель назад он сливался с жизнью в бурный поток, стремительно бегущий куда-то на юг, ближе к свету. Теперь — ничего. Где привычный шум? Вместо него тишина.
Она вспоминает о Гураме. «Когда у него случалось затяжное плохое настроение, он просто уходил в горы. Недели на две. А когда возвращался, то они целый год не ссорились. Сейчас я смотрю на эту самую гору. Жду, когда он появится, сойдет с каменистой тропы, и все покажется другим. Об этом хорошо Борхес писал: тонкий и сладкий привкус воспоминаний, память о будущем по имени надежда... Тропа пуста, одни камни. Гурам заменил мне отца. Для мамы он был ее противостоянием всему, что не получилось изменить, но так хотелось».
В нас море, много ветра. Я накидываю на голову Водопад капюшон ее куртки, но она сбрасывает его: «Пусть мысли проветрятся». Волосы разлетаются в порывистом теплом вихре.
Вторые сутки без еды. Сегодня вечером мы через силу съели по одному киви. В остальное время — кофе и сигареты. Это выходит естественно — единственное, в чем есть нужда, когда воспоминаний по горло. Только от кофе и сигарет не тошнит. Они заполняют, пропитывают свежестью первых ощущений, будто все только что произошло. Ощущение такое, как когда все главное уже давно закончилось, прошлое оплакано, но вдруг вздрагиваешь от случайного профиля на улице — и все начинается сначала.
— Смогу ли я когда-нибудь думать об этом без боли?
— Конечно, сможешь, Водопад.
— Но когда?!
— Когда доведешь тоску до высшей точки, и все уйдет, правда, неизвестно, с тобой или без тебя. Или когда много раз вернешься, отпуская понемногу. Быстро преодолеть боль невозможно, не получится.
— Знаешь, сейчас так хочется хотя бы на часок такую маленькую карманную фею, как из старого диснеевского мультфильма про спящую красавицу. Чтобы она сказала «бибиди-бабодибум» и все-все сложилось, разгладилось. Вернулось. Пусть не все, но главное.
Фредик, поскуливая, скребется у двери в погреб. Просит открыть ее, чтобы он спустился туда, где так часто бывала его хозяйка. Где все еще запах, заготовки на зиму, хранящие тепло ее рук. Варенье из алычи, айвовая пастила, вина из фруктов, настойки из белой сирени, бутылки с соком незрелого винограда.
— Не знаю, что делать с домом, псом. Со всем, что осталось. Это отчасти и мое, я же здесь выросла, прожила столько лет... Но у меня есть другая жизнь там, в городе. Как бы все то же, но другими словами... Продавать, раздавать не стану, рука не поднимется. Как можно продать себя саму? Во всем этом частичка меня.
— Ты же говорила, что в последнее время тебя тянет сюда?
— Да, но здесь много «но». Точнее, одни «но». Там работа, друзья, устоявшаяся жизнь. Своя жизнь, к которой я стремилась с институтской поры. Когда все свое, приобретенное исключительно своими силами. Так долго я к этому шла. Переехать сюда жить — это потерять все, понимаешь? С другой стороны, я жутко устала от большого города. Жить вдали от шума-гама для меня несбыточная мечта...
— Если это тебе по-настоящему необходимо, то переедешь. Думай, Водопад.
Mне так много хочется рассказать ей про мечту. Что ее нельзя откладывать на потом, что отказаться от мечты из-за «чего-то важного» — это на самом деле отказаться из-за собственной трусости. Не поверить в свои силы, предпочесть привычное теплое болото. Сдерживаюсь. Она должна сама прийти к своему решению. Любой выбор мы делаем сами. Да, он зависит от обстоятельств, знания, возможностей. Но на что бы мы ни опирались, совершая этот выбор, — жить с результатами потом нам.
Я проскальзываю на кухню, пока Водопад открывает дверь Фредику. Ей нужно поесть, хотя бы бутерброд. На холодильнике — заметки тети Эльзы. Часть из них — рецепты. Мелкий почерк, вычурные заглавные буквы. «Клубнично-апельсиновое варенье с ревенем... Ревень очистить, нарезать маленькими кусочками. С апельсина снять цедру, выжать сок. Клубнику порезать на четвертинки...» Под одной из заметок стикер голубого цвета. На нем то, что наверняка адресовано Водопад. «Ты научилась». Хотя, может, это просто неоконченная записка?..
21
Когда-то я был трезвенником времени. Делал ставки исключительно на настоящее. Не задумывался о том, что было хорошо, потому что «хорошо» — это слишком невнятно. Всегда находится что-то лучше, чем то, что есть. Счастье еще, что мы не сразу это понимаем.
Спокойным шагом вдоль берега. Прибой смывает наши следы на песке. Каждый день причащает к чему-то неизвестному. Все происходящее сейчас для меня немного странно, непривычно. Я слишком спокойный, трезвый, словно высвободился из-под гнета того, что еще неделю казалось основой моего характера. Нет цинизма, блядства, отчаяния. Расплетаются буквы — даже получается согреть словами ближнего. Не очень скучаю по большому городу. Зато не покидает ощущение того, что меня там кто-то ждет. Так всегда, когда находишься на расстоянии. Море доносит сигналы с искажениями. Возвращаешься и понимаешь: все по-прежнему.
В воздухе пахнет цветущим лохом. Тетя Эльза называла это дерево дикой маслиной. Заставляла нас с Водопад съедать его маленькие плоды в желто-оранжевой кожуре. «В нем витамина С больше даже, чем в лимоне...» Мы их называли «ватками» за белоснежное мучнистое нутро. До сих пор помню сладко-вяжущий вкус и тетю Эльзу, которая нахлобучивала на наши головы соломенные шляпы. «Солнце не щадит, перегреетесь». Мы их не любили, жесткие, колкие. Да и нам, жителям дождливого мегаполиса, солнца хотелось много-много, чтобы волосы, чуть подсохшие после моря, пахли солью, а кожа наливалась бронзой.
Водопад все еще плачет, но в ее печали с каждой слезой больше света. Четвертый день мы здесь. Гуляем по воспоминаниям, прикасаясь к ним. Отпускаем то, что было. С улыбкой, без горечи утраты.
— Странно. Потеряв самого главного человека своей жизни, я в кои-то веки чувствую, что жизнь наполняется чем-то новым, совершенно неожиданным. Необъяснимое ощущение.
Я обнимаю Водопад, воротник ее ветровки пахнет корицей. Она тихо шепчет:
— Все так запутанно. Но я вижу много света... Что теперь будет, скажи?
Трудно подобрать верный ответ, из глубины нутра будто крылья рвутся с громким сахарным треском. Самому непривычно, такого еще не было. Где моя безнадежная, привычно опустошенная среда?
Я знаю, это шалости моря! Те самые искаженные сигналы. Хотя... Иногда события приближаются так стремительно, что не успеваешь их разглядывать, запоминать. Слова вертятся где-то там, между шестым и седьмым небом, мысленно себе обещаешь — я обязательно про это вспомню, когда будет минусовая температура и завалит снегом, но так и не вспоминаешь. Высушить бы эти дни на солнце, собрать в полотняные мешки и увезти с собой, чтобы использовать их тогда, когда начинаешь хилеть.
Пьем чай на старом шатком пирсе с деревянными кабинками. В них большие окна со скрипучими ставнями, на которых сидят чайки. Водопад угощает птиц бубликами. Она такая красивая, настоящая. Волосы собраны чуть ниже затылка, пахнут ветром, голос шершавый и музыкальный, как звуки давно молчавшего пианино, на запястьях звенят браслеты из мини-кокосов, на краешке верхней губы родинка. Мой близкий человек. Что я сделал хорошего для вселенной, что она так расщедрилась, подарив мне тебя, Водопад? Когда случается что-то плохое, мне хочется к тебе. Выпить с тобой крепкого сладкого чая, покурить на большом, вечно захламленном, подоконнике твоей кухни. С тобой мне удается разорвать крепкую ткань событий, переиначить, перекроить и заново наложить швы. Конечно, они тоже кровоточат, но не так болезненны.
Когда она ушла, пришла ты. Постучалась в мою дверь, шагнула в прихожую, сняла заснеженные угги, намотала свой шарф мне на шею и прошла на кухню. Без единого слова. Вернулась с кружкой обжигающего чая. Тот самый, наш любимый. Много заварки, много сахара. Ты со мной пробыла ровно неделю — уходила утром на работу, возвращалась вечером с работы. На восьмой день ушла, оставив записку на двери холодильника: «Надо идти дальше. Вариантов нет». И с тех пор я иду, прихрамывая, пошатываясь, периодически останавливаясь, но все равно продолжаю путь.
