Христианство зависит от или базируется на Воскресении Иисуса из Назарета, Христа. Мы должны помнить, что исходя из самого Писания Воскресение означает только одно – грядущий мир, эсхатологический мир. Это мир, который наступает после конца, после последних времен. Воскресение Господа Иисуса и схождение Святого Духа означали начало грядущего мира. А собрание Мессии, то, что мы называем Церковью, означает не что иное, как буквально наше воплощение в Его воскресшем теле, которое есть начало, «первые плоды» нового создания. Христианство и Церковь по самой своей сути есть присутствие в нашем мире мира грядущего, Царства Божьего.
Когда вы входите в церковь, когда открываете дверь этого здания, не случайно, что вы видите изображения Господа Иисуса, Богородицы, святых, ангелов, ведь эти символы понимаются нами как образы, передающие присутствие тех, кто на них изображен. Потому что когда вы входите в это здание на службу, вы входите в присутствие Небес в этом мире. Это ведь очень старая идея, что служение Божьего народа является имитацией жизни Небесной и даже в каком-то смысле присутствие Небес. Это очень важно понимать, что христианство и Церковь означают для нас присутствие мира грядущего уже в этом мире, потому что только верой в это, уверенностью в этом, в этой истине мы можем верно оценить положение дел в современном мире, в котором национализм очень силен. Такое вот вступление.
Национализм можно понимать в нескольких ключах. С одной из этих сторон национализм показывает себя как очень человечное, естественное и даже хорошее явление. Пусть даже не самое лучшее, но на настолько хорошее, насколько любая человеческая черта может быть хорошей. Под этим я понимаю естественную привязанность к месту. Мы могли бы назвать это явление патриотизмом, однако, этот термин тоже несет в себе множество неприятных ассоциаций. По словам литератора Самуэля Джонсона, патриотизм – последнее прибежище негодяя. Но я не об этом, я хочу сфокусировать на этом абсолютно естественном, человечном чувстве – привязанности к месту. Скажем, я вырос в Южной Калифорнии, родился и воспитан в Лос-Анджелесе. Сейчас я дважды в год стараюсь бывать в Калифорнии у своего брата, я очень скучаю по этом месту. Меня каждый раз одолевают знакомые запахи, знакомые места, особый цвет растительности, который летом в основном бурый, ярко-зеленый и грязно-серо-зеленый на холмах. Запахи… Например, резкий пряный запах шалфея. И мне это нравится, мне нравятся воспоминания, которые приходят с этими запахами. Воспоминания, которые связаны с местами и людьми, которые живут там. Думаю, все понимают, о чем я говорю. Такая любовь абсолютно присуща человеку, и абсолютно хороша, естественна и нормальна.
Да и если говорить о людях, то есть хорошо известный феномен группы. Мы люди – не самые лучшие дикари, то есть мы не существуем в абсолютной изоляции. Мы не священные индивидуальности. Мы тоже привязаны к вещам, принадлежим к той или иной группе людей, семье, опутаны родственными связями, соседями, знакомыми. Одна из лучших образовательных методик для молодого человека – это пожить заграницей пару лет. Ничто не дает такое представление о родном месте, как возможность пожить в чужом месте. И лучше всего понимаешь свой язык, когда слушаешь чей-то еще язык и пытаешься на нем говорить. Я провел семь лет заграницей, и когда вернулся в США, понял, что я дома. То, как люди говорят, юмор, особый взгляд на вещи. Я уже не был согласен с этим взглядом, но он был мне знаком, я знал – это моя земля, мое место. Это нормальное человеческое чувство. И они могут быть хорошими. Хотя бывает, что групповое мышление не есть хорошая вещь. Например, некоторые индейские племена называют себя Народом или Людьми, но как следствие это означает, что другие этим народом или людьми не являются. Такое же отношение, кстати, было у древних греков. Аристотель, один из основателей философии, думал, что любой человек, который не является греком, может выглядеть как человек, но он говорит что-то непонятное «ба-ба-ба», отсюда и имя варвар. И нужны они были только, чтобы рубить лес и носить воду. Рабы, одним словом. Интересно, что его ученик Александр Великий так не думал. А вот Аристотель, человек такого великого ума, не видел дальше своей группы, своего этноса. И это довольно обычное явление.
Теперь же мы подходим к другому виду национализма, в том самом смысле, в котором мы используем его сегодня. Если почитать наши газеты или послушать трансляции, можно часто услышать слово «националист», которое применяется к другим людям. Например, так говорили о Солженицыне. Но это неверно. Солженицын любил Россию, любил свою страну, свой язык, обычаи, но не было более строгого критика своего правительства и во время коммунизма, и после. Он не жил в формате «моя страна права или неправа», он не был националистом, он был настоящим патриотом.
Что такое национализм? Это романтическое явление XIX века, продукт романтического движения, которое стало реакцией на феномен XVIII века – Просвещение, которое культурно стало продолжением научных изысканий сэра Исаака Ньютона. Ньютон, конечно, был основоположником современной физики, той ее парадигмы, которая сложилась до Эйнштейна. Ньютон математически объяснил движение и предложил свою теорию гравитации. В результате возникло видение, которое заключалось в том, что вселенная – это огромная машина. И хотя бы теоретически, если знать массу, скорость и направление каждой частицы во вселенной, можно было предсказать, что произойдет в любой момент времени в будущем, ныне и присно и во веки веков, аминь. Вселенная предстала огромным и величественным часовым механизмом. И тут же возник вопрос: а где во всей этом модели Создатель? Кто-то заметил, что надо же было Ему создать эти часы, но вообще-то все полагали, что после того, как Он создал часы, Он пошел дальше и занялся чем-то другим. Но были и те, кто заявил, что нам и вовсе не нужна эта гипотеза. Таков был ответ французского химика Лавуазье Наполеону, который задал тот же вопрос.
Многие образованные люди, наблюдавшие за этим величественным часовым механизмом, увидели определенный диссонанс. Во всем этом механистическом совершенстве, которое может быть длилось бесконечно во времени и пространстве, что происходит со мной, где я сам? Я просто маленькие часики? Тогда романтики сказали, нет, важна не объективная вселенная, они даже не боролись с ньютоновской наукой. Но важна самость, важен сам субъект, путь постижения – вот, где мы находим смысл.
И в продолжение этого размышления входила и моя группа. Например, в России было движение славянофилов, очень типичное для своего времени. Подобные вещи возникали в любой стране в Европе. Они задумались над тем, что же особенного или исключительного в нас самих, русских? Может, деревня, сообщество, которое станет основой будущего общества? Было что-то магическое и духовное в том, чтобы быть русским. И православие, конечно, составляло часть этого образа. Более того, лучшие представители движения неплохо владели богословием. Но под личиной этого было выделение своего собственного места и места своей группы как уникальной, особенной, особенно наделенной смыслом бытия. Такие явления были во Франции, Англии, Германии, Италии, в землях Чехии и Словакии, и конечно среди поляков. Вот это уже национализм: возвышение племени, своей группы, на живущей в определенном месте, на определенной земле, территории, и как правило, говорящей на одном языке. Эта особенная земля, группа, язык были особенными, исключительными, непохожими на другие, ценными, и источником собственного поиска смысла и места.
Можно подумать, что национализм возникает в XIX века как некий суррогатный бог. До этого смысл и оправдание людям давала их вера в извечного Бога, и так было у христиан, иудеев и мусульман. Но в XIX века это представление меняется, Бог как будто уходит на второй план в свете науки Исаака Ньютона и его вселенной. Бог становится необязательной гипотезой, как сказал француз. Где же тогда найти смысл? Смысл можно найти в своей расе, своем народе, своем месте, своем языке. Суррогатный бог и суррогатная религия, если угодно. И вот это уже «плохое», потому что если вы христианин, вы не можете быть националистом. Просто это невозможно. Во-первых, потому что ваш смысл лежит в области распятого и воскресшего Мессии. Во-вторых, ваш народ, ваша нация – это Церковь. Так говорит св. Павел в конце Послания к галатам. Он говорит о Божьем Израиле, имея в виду Церковь. Церковь есть Израиль, распятый и воскресший, и преображенный, и ставший первым плодом грядущего мира. Это наш народ, это наша нация, и в этом состоит наша лояльность как христиан. Это наша главная лояльность.
Ранние христиане уже знали об этом. Один из них написал в Послании к евреям: здесь у нас нет гражданства, мы принадлежим небесному государству. Через несколько десятилетий еще один ранний христианин написал: для нас христиан любая страна – чужая страна, мы здесь просто попутчики. И все это очевидно из многих посланий, которые находятся вне Нового Завета. Когда св. Игнатий Антиохийский пишет своим сообществам в начале II века, он начинает каждый раз так: церкви, которая обитает в Филиппах, или обитает в Ладокии. По-гречески – базируется, временно находится.
