— Вроде вашей.
— Вы кинооператор? — Она стала расспрашивать меня о моей работе.
Я смотрел на нее, молодую, красивую, знаменитого снайпера Людмилу Павличенко, и своим глазам не верил, что на ее счету двести пятьдесят фашистов.
— Знаете, Людмила, у меня есть заявка из Москвы снять вас за «работой» для киножурнала, но найти вас никак не удавалось.
— Да, это трудно. Вы нашли меня, наверное, случайно, так ведь?
— Будем считать, что мне повезло, а поэтому прошу вас, лейтенант, обратно на дерево, в засаду.
Людмила засмеялась весело и звонко, как девчонка. Она осторожно пробралась к крайнему дереву, удобно устроилась в развилке веток, прильнула к оптическому прицелу. Я снял и как она стреляет и как шагает в больших кирзовых сапогах, как цветущие ветки задевают ее за плащ-палатку, за дуло винтовки.
Мы шли до Севастополя пешком.
Над Севастополем барражировали «ишачки», и гул от их моторов напоминал пчелиное жужжание.
На Корабелке загудели суда, оповещая о новом налете авиации врага.
Стучали по камням кирзовые сапоги девушки-солдата. Над городом заполыхал пожар. Я взглянул на Людмилу. Она шла и о чем-то, нахмурив брови, думала. Я хотел спросить ее, что она будет делать после войны, пойдет ли обратно в Киевский университет заканчивать исторический факультет, но так и не спросил.
Мы распрощались на Графской пристани.
Нас срочно вызвал на аэродром командующий авиацией Севастопольской базы генерал-майор Остряков. Мы часто наезжали в его хозяйство и любили генерала за душевное отношение к нам, операторам, за помощь в работе.
Рано утром мы с Костей «оседлали „козла“» и понеслись на аэродром, а Димка сел в «эмку» генерала Хренова и поехал снимать новые саперные укрепления Севастополя.
Еще не доезжая до аэродрома, мы услышали громкие резкие звуки взрывов. Немцы били по взлетной площадке из тяжелых орудий. Улучив момент, мы удачно проскочили на КП и встретили генерала Острякова. Как всегда, он был чисто выбрит, форма сидела на нем как-то особенно, да и сам он был молод и красив.
— Как хорошо, что вы прикатили.
В этот день предстояло много вылетов. Немцы лупили по взлетному полю, и, несмотря на это, наши самолеты должны были взлетать и садиться. Генерал познакомил нас с предстоящими операциями и напоследок сказал:
— Прошу об одном — быть максимально осторожными и внимательными и зря не рисковать. В остальном я на вас всецело полагаюсь. Я знаю, что вы стреляные воробьи, но тем не менее благоразумие еще никому не помешало.
В сопровождении командира эскадрильи скоростных бомбардировщиков Героя Советского Союза Федора Радуса и штурмана Павла Сторчиенко мы отправились в их капонир.
Перебегая от одного блиндажа к другому под оглушительный грохот разрывов, мы удачно добрались до каменного укрытия, в котором бортмеханики прогревали двухмоторный бомбардировщик майора Радуса.
Федя Радус, молодой, огромный, атлетического сложения, натянул на себя комбинезон и полез в кабину.
— Павел, — крикнул он из самолета, — ты ничего не забыл?
Павел положил в планшет сводку, снял со стены капонира ракетный пистолет и подошел к нам с Костей.
— Ну, пока, дорогие…
Он стоял перед нами, молодой, красивый, рослый, улыбающийся… Через минуту этот человек с открытой светлой улыбкой будет прокладывать среди огня путь для всей эскадрильи.
Я забрался на конек капонира, а Костя остался внизу, у выхода.
Поднялась в небо ракета.
Длинной панорамой я снял, как самолет стремительно вырывается из-под каменной крыши, на которой я стою, как, набирая скорость, окруженный и справа и слева разрывами снарядов, взмывает вверх и как в небе к нему присоединяются другие машины.
Я начал снимать, как эскадрилья проходит над маяком. Вдруг совсем близко раздался сильный взрыв. Меня качнуло волной, и что-то со звоном задело камеру. Боясь свалиться от взрывной волны, я присел на конек капонира. Костя что-то кричал мне снизу, но понять его было невозможно, новые разрывы заглушили все.
— Владик! Ты уронил объектив… — наконец прорвался голос Кости.
— Какой объектив? Он у меня в кармане! Слышишь, в кармане!
Объектив я действительно не ронял. Но, заводя пружину, я случайно увидел, что объектива нет. Остался только алюминиевый тубус, наискосок срезанный осколком снаряда.
На аэродроме мы оставались до вечера и сняли много редких и неожиданных кадров, и среди них благополучное возвращение эскадрильи Радуса. Бомбардировщики садились один за другим, удачно минуя выраставшие на пути черные фонтаны разрывов. Порой густое облако пыли скрывало самолет, и мы с бьющимся сердцем ждали его появления, но все кончилось хорошо.
Поздно вечером мы снова встретились в редакции «Красного черноморца». Димка был жив, здоров и весел. В ответ на наш сенсационный рассказ он рассмеялся:
— А я в этот момент сидел верхом на невзорвавшейся тонной бомбе замедленного действия. Генерала Хренова с полпути вернули руководить операцией по обезвреживанию бомбы.
В тот момент, когда с моей камеры осколком сорвало объектив, Димка снимал, как саперы отвинчивали смертоносную капсулу. Она могла сработать в любую секунду.
— Товарищи! Внимание! — в кают-компанию вошел Володя Апошанский. Всегда веселый, улыбающийся, сейчас он был строг и сдержан. — Товарищи! Сегодня погиб генерал-майор Остряков.
11. Свастика на дне
Севастополю не хватало продовольствия. Мы с Димкой решили снять, как старые рыбаки под огнем немецких истребителей ловят для севастопольцев рыбу.
Рано утром мы помчались на своем «козле» к берегу моря.
Рыбаки сидели под нависшей скалой у потухшего костра. Их было человек девять. Седые, с черными от солнца и ветра лицами.
— Товарищи сыночки! Как вас там по-научному, кинозасымщики, кажись? Мы люди старые. Нам все едино, скоро на тот свет, к богу подаваться, а вам-то рановато. Может, вы нас с суши тарарахнете, и баста? — покашливая, обратился к нам старичок.
— Нет, папаша, нам надо с вами в лодке быть! — виновато улыбаясь, ответил Димка.
— Тогда слухай, молодежь! Как хрицы высунут свой поганый нос, падай на дно лодки, кажи вид, што все померли. Он покружит, покружит, стрельнет пару раз для порядку, та и сиганет на обед.
— Кончай баланду! Айда на воду! — прервал разговор бригадир.
Мы устроились на большой лодке вместе со старшим и двумя другими помоложе. Из-под нависшей скалы выплыли одна за другой четыре рыбацкие лодки.
Бригадир Иохим Назарович сидел на корме, направляя лодку, а двое других гребли тяжелыми веслами. За нами шли еще две лодки.
Димка, ссутулившись, торчал на банке, поблескивая очками, и вращал головой во все стороны.
— Дим, смотри, плывем в розово-голубой безбрежности… Тишина!
— Ты, между прочим, часто витаешь в розово-голубой безбрежности. Вот солнце взойдет, и фрицы приобщат нас к твоей голубой безбрежности… — Димка снял очки, нахмурил брови и серьезно посмотрел на меня. Но его добрые близорукие глаза не помогли создать впечатления строгости. Он протер очки, снова надел их и расплылся в широкой улыбке.
— Ты прав! Красота необыкновенная.
— Знаешь, на том берегу, около Георгиевского монастыря, просиживал с мольбертом Айвазовский…
— Ране, чем не выйдет солнечко, хрицы не высунутся. Не за што им будет сховаться, — сказал Иохим Назарович.
Рыбаки отмахали километра четыре от берега.
— Суши весла! — подал тонким голосом команду наш капитан.
Мы сняли несколько предварительных кадров.
— Эх, кабы на цвет! — сетовал Димка.
С автоматами на изготовку мы стали ждать, караулить кадры. Ждать пришлось долго. Только с восходом солнца нам удалось снять пару планов, в которых и рыбаки и всплески от вражеских пуль на воде были видны вместе.
— Эй вы, молодежь! Сымайте сюда, а то пробалаболите зазря! — крикнул Иохим Назарович. В этот момент старички вытянули большого морского кота. Он сильно бился и никак не хотел покидать моря. Я боялся, что старики сами упадут в воду.
Как-то неожиданно из моря вынырнуло солнце. Стало жарко.
— Ложись!!! — крикнул, срываясь на дискант, Иохим Назарович. Все попадали на дно лодки. Подпрыгивая, забились между рыбаками морские коты.
— Тиха! Хриц идет! — негромка и теперь спокойно произнес наш начальник.
«Мессершмитт» шел на бреющем полете вдоль берега, мористее нас. Мы сняли его над морем вместе с нашими лодками и стариками. Я видел в прозрачном колпаке пилота. Он смотрел вперед и даже не оглянулся на нас.
Прошло около часа. Наши старики заканчивали свое дело. Улов был хороший. И мы сняли все, что наметили, и даже больше.
— Ложись!!! — крикнул снова наш предводитель. В небе появилось сразу несколько истребителей, и наших и немецких.
