– Ну, при таких темпах ты ему никогда не научишься. Так и будешь торчать здесь, точно пучок лишайника.
– София говорит, что, обучая меня, ты должен проявлять больше терпения.
Симон помрачнел.
– Чушь! Я и так терпелив – дальше некуда. Ты тратишь недели на то, чтобы научиться простенькому заклинанию, а я…
– А ты все время обзываешь меня дурачиной, – перебил Джинкс.
– Дурачиной я тебя уж точно не называл.
Симон сунул руку в карман, извлек маленькую золотую птичку, поставил на стол и капнул на нее зельем из склянки.
На миг птичка ярко вспыхнула. Симон подул на нее, снял со стола и протянул Джинксу:
– Держи.
Золото на удивление тяжело легло в ладонь Джинкса.
– Это называется «авиот», – сказал Симон. – Если тебе так уж не терпится бродяжничать, бери его с собой.
– Оно волшебное?
– Ясное дело. Только Софии ничего не говори. Ей о нем знать не обязательно.
– Софии нравится волшебство, – сказал Джинкс. – Просто ей не нравится, что оно ей нравится. Она считает, что это неправильно.
– Сам до этого додумался?
Джинксу и не нужно было ни до чего додумываться. Это было прямо на лбу у Софии написано – любой прочел бы.
– Волшебство – это знание, – сказал Симон. – А София питает огромное уважение к знанию.
– Знание – сила, – согласился с ним Джинкс.
Удивление словно одело Симона коркой льда:
– От кого ты это услышал?
– Что?
– «Знание – сила».
Джинкс нахмурился. От кого же?
– Так однажды сказала София. И это ее ужасно разозлило… Авиот – это что-то вроде укрывающего заклятия?
– Нет. Он не настолько силен.
– Тогда – что-то вроде талисмана? На удачу?
– Примерно. Ты не волнуйся, я найду другой способ сохранить тебя в безопасности.
Что-то странное присутствовало в этих словах – в голове Симона все они были опутаны серостью, да и сохранить тебя означало, по всему судя, нечто особое, отличное от безопасности.
– Я не хочу, чтобы меня сохраняли, – сказал Джинкс. Ему хотелось отправиться в… ну, куда-нибудь.
– Пока ты мал, это просто необходимо, – ответил Симон – так, словно спорил о чем-то с собой. – Вырастешь, сможешь сам защищаться от многого.
– Мне почти одиннадцать, – напомнил ему Джинкс.
Однако Симон его не слушал. Мысли чародея крались, прячась одна за другую, и Джинксу стало от этого не по себе.
Симон взял продолжавшую гореть свечу, поставил ее рядом с неподатливым голышом.
– Вот. Используй, чтобы поднять камень, силу пламени. Если и так не сможешь, значит, ты безнадежен.
* * *
По временам Джинкс все еще оставался на несколько дней один, поскольку Симон уходил куда-то в Урвальд. Джинкс уже привык к этому, теперь одиночество не пугало его так, как прежде, но ему тоже хотелось куда-нибудь пойти. Он просил Симона, чтобы тот брал его с собой, но всегда получал отказы.
Однажды, когда чародей был в особенно мрачном настроении, он сказал Джинксу:
– Не перестанешь приставать, я тебя и вправду возьму.
Именно этого Джинкс и хотел, но в словах Симона прозвучала угроза.
Несколько месяцев спустя Симон вернулся домой с обожженным лицом и лиловато-зеленым облаком отчаяния вокруг головы. Джинкс спросил, что случилось.
– Ничего, – резко ответил Симон. – Занимайся своими делами.
Однако уклончивость мыслей Симона наводила Джинкса на подозрения, что происходящее как-то связано с Костоправом. Уж не с ним ли сражался Симон?
* * *
Когда Симон выводил Джинкса из себя, тот уходил к Дальновидному Окну и разговаривал с девочкой в красной накидке. Окно часто показывало ее, но только издали. Воображению Джинкса рисовались кудрявые золотистые волосы и небесно-синие глаза (которых он сверху видеть не мог – мешал чепец). Девочка очень ему сочувствовала (так он себе представлял).
– Он ведь и вправду может рассказать мне, как что делается, – пожаловался ей Джинкс после особенно неудачного урока магии. – А он только лается и считает, что я должен понимать, о чем он толкует. Он знает, как творить волшебство. Что, трудно ему просто взять и рассказать?
– Какая несправедливость! – сказала в воображении Джинкса девочка в красной накидке.
– На днях говорит: «Почему это ведьмам околдовывать живых людей легче, чем чародеям?» А я говорю: «Не знаю». И жду, что он мне это скажет, так? А он: «О, я думал, ты мне скажешь». А я ему: «Ну, так почему же?» А он: «Не знаю». Я и говорю: «Как же я могу это знать, если ты не знаешь?», – а он гнет свое: «Я думал, может, ты сам пораскинешь мозгами». Интересно, как это я ими буду раскидывать насчет того, чего и он-то не знает?
– Не понимаю, как ты с ним уживаешься, – удивилась и даже, кажется, восхитилась девочка в красной накидке.
– Да нет. Обычно он не так уж и плох, – сказал Джинкс. – Недавно подарил мне талисман, который будет оберегать меня в лесу.
– По-моему, ты ужасный храбрец – надо же, в одиночку по Урвальду ходишь! – сказала девочка.
– Да ну, чего там. Я его не боюсь. В конце концов мы же в нем живем, верно?
– Да, и потому знаем, что его стоит бояться, – сказала девочка.
* * *
Джинкс проводил много времени в лесу, зарывшись пальцами ног в землю и слушая древесные корни. Мысли корней копошились вместе с червями и личинками, всасывали влагу и старались обогнуть муравейники. Но все-таки это была какая-никакая компания. Людей – и всех прочих живых существ – деревья звали «Торопыгами». А Джинкса – «Слышащим». Это были не совсем слова – только общие мысли и самые близкие соответствия, которые Джинксу удалось отыскать в человеческой речи.
Торопыги им были не особенно интересны, однако деревья время от времени упоминали о них, как о надоедливых докучниках, мнущих корневые волоски, – имея в виду и Странников, ходивших по тропам, и волколаков, кравшихся под светом луны, и вампиров, притворявшихся Странниками, и троллей, которые ломились сквозь Урвальд, не заботясь о том, что могут сломать чьи-то ветви или ободрать кору.
Обрывки этих историй действовали Джинксу на нервы. Но ему хотелось побольше узнать о мире. И потому он забредал в лес все дальше и дальше, неизменно заботясь о том, чтобы запомнить обратную дорогу к дому Симона, всегда прислушиваясь, не доносятся ли откуда говорящие об опасности шаги или шорохи.
* * *
Однажды он застал деревья в сильном расстройстве: какие-то Торопыги прямо у тропы рубили на дрова упавшие деревья, и не те, что следовало, – хорошие старые стволы, которые деревья собирались сами употребить в пищу. Урвальд гневался.
Джинкс с хрустом пробрался сквозь подлесок к тропе. Артель Странников разбила возле нее лагерь и деловито рубила топорами поваленные деревья.
– Остановитесь! – крикнул Джинкс.
Странники обернулись на крик.
– Это парнишка того чародея, – сказал на своем языке, и сказал не по-доброму, один из них, мальчик.
Джинкс вскарабкался на огромный мертвый ствол, тот, который рубил мальчик.
– Это дерево трогать нельзя. Возьмите вон то, оно молодые побеги придавило, – и Джинкс ткнул в него пальцем.
– Кто научил тебя языку Странников? – поинтересовалась одна из женщин.
– Вы же и научили, – ответил Джинкс. – Но это не важно. Важно, чтобы вы не рубили это дерево, а то Урвальд рассердится и придумает для вас страшную месть.
– Это кто же так говорит? – спросил мальчик.
– Урвальд говорит, – ответил Джинкс. – Обрубите ему ветви – сами без рук и ног останетесь. Так сказали деревья.
– Вот так диво, он с деревьями разговаривает, – фыркнула женщина, однако направилась к другому мертвому дереву, волоча за собой топор.
– Только не пораньте молодые побеги, – предупредил Джинкс других потянувшихся вслед за ней Странников.
– Раскомандовался, будто он и сам клятый чародей, – пробормотала женщина.
Мальчик остался с Джинксом.
– Тебя как зовут?
– Джинкс. А тебя?
– Толливер. Сколько тебе лет?
– Одиннадцать, – ответил Джинкс.
– Врешь! Это мне одиннадцать. А ты малявка.
– Мне исполнилось одиннадцать в день зимнего солнцеворота, – впрочем, Джинкс и вправду был поменьше Толливера. Это его встревожило.
– Как это тебя злой волшебник изловил? – продолжал расспрашивать Толливер.
– Да просто встретились однажды в лесу. И он не злой.
– А зачем ты ему? Он кровь твою пьет?
– Чародеи крови не пьют, – объяснил Джинкс. – Кровь пьют вампиры.
– Но для заклинаний-то они ее используют, так? Чародеи используют людскую кровь, и печень, и много чего еще в заклинаниях, про это все знают.
– Ну и неправильно знают. Симон такого не делает. Я много раз видел, как он творит заклинания, но ничью печень он не использовал.
– А ты колдовать умеешь?
– Умею, – соврал Джинкс. И поняв, что Толливер сейчас попросит его показать какое-нибудь заклятие, добавил: – Только делать это при людях мне не разрешено.
