Мы не даем им воевать друг с другом,
Но всех их оставляем королями.
Средь них немало щедрых, милосердных,
Правдивых, смелых, добрых. Их к себе
Мы привлекли. Они все – в этом зале.
А Марк высокий титул короля
Покрыл позором. Впрочем, точно так же
Он низкое бы званье запятнал…
Пусть тот, кто нам принес парчу златую,
Вернется к Марку и уговорит
Его пред наши очи не являться,
Иначе мы его парчей свинцовой
Укроем, чтобы он умолк навеки.
Трус, интриган, обманщик вероломный!
Нет, нет, не ты! Пусть Кей, наш сенешаль,
Тебя накормит и отпустит с миром…
Будь проклят тот, кто нож вонзает в спину!»
И многие другие подходили
К Артуру и просили оградить их
Кто от зверья, а кто – от человека,
И рыцарь был отправлен вместе с каждым.
Тут, наконец, и Гарет, тяжело
Руками опершись на плечи слуг,
Приблизился к Артуру и сказал,
Стыдливо очи долу опустив:
«Прошу твоей я милости, Король!
Я истощен, ослаблен и могу
Ходить, лишь на кого-то опираясь.
Дозволь мне кухонным слугою стать
И за столом прислуживать тебе
Двенадцать месяцев и день. Но только
Не спрашивай, как звать меня. Тогда
Пойду я за тебя в огонь и в воду».
Король ему: «Ты, юноша, прекрасен
И милости заслуживаешь большей!
Но коли сам ты большей не желаешь,
Что ж, послужи немного под началом
Хозяина питья и пищи – Кея».
И встал он, и покинул зал. А Кей,
Чей желтоватый лик напоминал
Растенье, корень коего изъеден
Лишайником, с усмешкой произнес:
«Должно быть, из аббатства этот малый
Пришел к нам, где бедняге не давали
Отведать вволю мяса и похлебки.
Так вот, ему я случай предоставлю!
Коль хорошо трудиться будет он,
Я зоб ему, как голубю, набью,
И будет он лосниться, словно боров».
Тогда стоявший рядом Ланселот
Воскликнул: «Сенешаль, вы узнаете
Собак-ищеек и других собак,
Вы знаете коней. Но человека —
Да, человека! – вы узнать не в силах!
Густые брови, волосы, как шелк,
И тонкий нос прямой, и эти руки
Прекрасные – в них тайну вижу я!
Не знаю, из дворца ли он пришел
Иль из овчарни, только я уверен,
Что мальчик благороден. Обращайтесь
С ним милостиво, а иначе он
Когда-нибудь придет и осрамит
Вас за такую скорую оценку!»
А Кей ему: «Какая еще тайна?
Вы думаете, отравить способен
Он королевскую еду? Ну нет!
Он говорил настолько глупо… Тайна!
Будь благороден он, то попросил бы
Доспехи и коня. Да, вы сказали,
Что он прекрасен. Ну так, может быть,
Дать ему имя: «Сэр Прекраснорукий»?
Вы лучше, Ланселот, глядите, как бы
Вас не сгубила ваша красота.
А малого оставьте! Мне он отдан!»
Так Гарет ради предстоящей славы
Надел вериги кухонного рабства,
Ел вместе с поварятами за дверью
И спать ложился с челядью чумазой.
И был всегда с ним вежлив Ланселот.
Но с самого начала невзлюбил
Его сэр Кей и потому старался
Давать ему работу тяжелей,
Чем многим слугам – заставлял его
Ворочать вертелы, колоть дрова
И без конца таскать на кухню воду.
Но Гарет, воле Короля послушный,
Любое дело, данное ему,
Легко и с благородством исполнял.
Порой рабы вели при нем беседы,
И радовался Гарет, если кто-то
Превознося любовь, что Короля
Связала с Ланселотом, говорил
О том, как дважды Ланселота спас
В бою Король, а Короля однажды
Спас Ланселот, поскольку на турнирах
Он первым был, в то время как Артур
Был самым сильным на полях сражений.
И радовался Гарет, если кто-то
Рассказывал про лесника, который
За темными морями, за долами,
На склоне Каэр-Эрайри высоком
Нашел дитя нагое, что с годами
Великим Королем Артуром стало,
О коем прорицатель[79] так сказал:
«Он держит путь на остров Авалон,
Где, исцелясь, вовеки не умрет».
Но если грязен был рассказ раба,
Тотчас же Гарет принимался петь
Или свистеть, как жаворонок в небе,
И делал это он столь громко, что
Сначала насмехались все над ним,
А после – всей душой зауважали.
Рассказывал и Гарет иногда
О рыцарях бесстрашных, разрубивших
Могучего дракона на куски.
Он так рассказывал, что все вокруг
Лежали иль сидели, рты раскрыв
От удивленья, до тех пор покуда
Не разгонял их сешеналь сэр Кей,
Как ветер неожиданный – листву.
А ежели случалось, что рабы
Вступали меж собой в соревнованье,
То Гарет на два ярда дальше всех
Бревно бросал иль камень. И когда
Шел рыцарский турнир, и сенешаль
Кивком давал рабам соизволенье
Взглянуть на поединок, Гарет первым
Бежал туда. И, глядя, как сшибались,
Волнам подобно, рыцари на поле,
И спотыкался добрый конь, и копья
Звенели, становился этот мальчик
Как будто захмелевшим от восторга.
Так месяц он провел среди рабов.[80]
Раскаяться успела Беллисента
За это время в том, что слово дать
Принудила его. И ощущая
От одиночества печаль на сердце,
Отправила – как раз посередине
Меж старою и новою луной —
Доспехи сыну своему, а так же
От слова данного – освобожденье.
Все это вскоре Гарет получил
От юноши – оруженосца Лота,
С которым вместе в детские года
Они нередко в рыцарей играли,
У дальнего ручья в песке сражались
И друг на дружку нападали рьяно.
От радости принц краской залился
Сильнее, чем девчонка от стыда,
И закричал, смеясь: «Из дыма я,
От сатанинских ног перенесен
Петру святому прямо на колени!
И все ж пока – молчок! Лишь Королю
Откроюсь я, и никому другому…
Ты ж в город отправляйся». И дождавшись,
Когда Король Артур один остался,
Ему всю правду Гарет рассказал.
«Я дома в схватке самого Гавейна
Чуть не свалил, и он сказал, что я
Вполне готов к турнирным поединкам.
Так возведи же в рыцари меня,
Но тайно! Разреши не открывать
Свое мне имя. Испытай меня.
И возгорюсь я как огонь из пепла!»
Тут на него так поглядел Король,
Что Гарет вспыхнул, рухнул на колени,
И руку Королю поцеловал.
И молвил государь: «Сын! Мать твоя
Великодушна столь, что дозволяет
Тебе остаться здесь и просит нас
Желанье сердца твоего исполнить.
Стать рыцарем моим ты хочешь? Ладно.
Но рыцари мои дают мне клятвы
Быть безгранично смелыми в бою
И безгранично верными в любви.
А более всего они клянутся
Во всем повиноваться Королю!»
Легко вскочив с коленей, крикнул Гарет:
«Король мой! Смелым быть я обещаю.
О том же, сколь во всем тебе послушен,
Спроси у сенешаля, сэра Кея,
Хозяина и пищи, и питья,
Под чьим не слишком ласковым присмотром
Тебе еду на кухне я готовлю.
Ну, а любить – еще я не любил,
Но полюблю, коль пожелает Бог».
Король ему: «Так в рыцари тебя
Мне тайно возвести? Согласен! Только
Славнейший наш собрат и друг вернейший,
Во всем мне равный, должен знать об этом».
«Пусть знает Ланселот! Пусть знает все
Храбрейший и вернейший!»
А Король:
«Зачем ты хочешь удивить людей?
Знай, рыцари мои ради меня
И ради подвига идут на подвиг,
А не для громкой славы».
Гарет крикнул:
«Не заслужил я разве пирога,
Что сам испек? Позволь свое мне имя
Взять вновь, когда его я заслужу!
Мой подвиг скажет сам: сей день пришел!»
С улыбкою великий государь[81]
Взял добродушно принца за плечо
И без большой охоты, ибо Гарет
Ему стал дорог, уступил ему.
Но тайно Ланселоту все ж сказал:
«Я Гарета желаю испытать.
Он в деле не проверен. И когда
Его отправлю я на испытанье,
Коня седлайте и за ним скачите,
Львов на щите прикрыв. Все нужно сделать,
Чтоб не был он захвачен иль убит».
А в эту пору в замке объявилась
Девица благородная. Ланиты
Как яблоневый цвет, и лоб – как майский,
Взгляд ястребиный, тонкий нос, чуть-чуть
Изогнутый, как лепесток цветка.
Она в сопровождении пажа
Приблизилась к Артуру и вскричала:
«Король мой, ты язычников разбил,
Пришла пора своей землей заняться!
У каждого моста, у каждой речки —
Разбойники. Любой владыка замка
На пару миль в округе – господин.
Как можешь ты, Король, сидеть спокойно?
Я отдыхать, на месте Короля,
Не стала бы до той поры, пока
Даже в глуши живущий знать не будет
Убийств кровавых, как не знает крови —
Той, самой лучшей, что грешно пролить —
Наряд, в каком ты ходишь к алтарю».
Король ответил: «Успокойся, дева!
Мы с рыцарями отдыха не знаем.
Мне дали клятву рыцари мои,
Что вскоре станет даже глухомань
Столь безопасной, сколь и эта зала.
Как звать тебя? И что желаешь ты?»
«Как звать меня? – она переспросила. —
Линетта, благородная девица.
