Анечку болезненно кольнуло в груди: ей припомнилось, как на отпевании в маленькой больничной часовенке она с совершенно дикой неприязнью косилась на чужие гробы. Происходящее казалось ей нелепым фарсом: неопрятного вида священник, размахивая кадилом, скороговоркой произносил слова, смысла которых она не понимала. «Зачем, зачем это всё?» — раздраженно бормотала она, глядя на нелепый бумажный венчик, из-за которого восковое лицо бабушки казалось совсем маленьким.
Икона, которую взяла в руки Анечка, была украшена окладом и невелика по размеру, но с нее смотрели те же глаза Христа. «Молитесь, Господь управит», — вспомнила она и, отыскав среди книг молитвослов, открыла на первой подвернувшейся странице. И — вот открыла так открыла! — стала читать «молитву о семье»: «Владычице Преблагословенная, возьми под Свой покров семью мою. Всели в сердца супруга моего и чад наших мир, любовь и непрекословие всему доброму…» Путаясь в незнакомых словах, которые скорее пугали, чем доходили до сердца, Анечка вдруг поймала себя на мысли, что во всем этом присутствует какая-то фальшь. Словно она пытается заключить сделку с Богом, в существование которого не верит. Ощутив это, она впервые пожалела о том, что так яростно сопротивлялась попыткам бабушки приохотить ее к храму. Она отложила икону и стала перебирать книги. Из одной из них, на обложке которой значилось: «Митрополит Антоний Сурожский «О встрече», торчала засохшая веточка вербы с чудом уцелевшими «котиками». Наверное, Анечка сама сунула ее сюда, когда упаковывала коробку, но сейчас ей хотелось думать, что эту закладку специально для нее оставила бабушка. Раскрыв книгу, она прочитала: «…я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу». Фраза показалась ей до такой степени странной, что Анечка полезла в начало книги и с удивлением узнала, что Антоний Сурожский вовсе не ветхозаветный пророк, а человек, родившийся в 1914 году в семье сотрудника русской дипломатической службы. Из любопытства она начала читать первую автобиографическую главу и увлеклась настолько, что за ночь прочитала всю книгу. Многое здесь показалось ей необычным и странным, но слова Антония Сурожского были так убедительны и просты, что им хотелось верить. Так что уже на следующий день, возвращаясь с работы в родное Парголово, Анечка специально сделала крюк и, не без трепета, переступила порог храма. Так состоялось ее первое знакомство с отцом Михаилом. А потом…
Кто-то назовет это мистикой, кто-то посчитает мракобесием. Пусть их. Тем более что факт остается фактом: после такого вот новообращения из атеистов в православие жизнь Анечки постепенно приняла подобие осмысленности, а потом стала и вовсе, что называется, «налаживаться». Впрочем, на самом деле, ничего особо мистического здесь нет. Как сказал один мудрый человек: «Сущность молитвы не в словах, а в желании». Желание предполагает возможность. Возможность придает надежду. «А надежда приумножает силы».
Спустя ровно сто семьдесят пять дней после первого своего прихода в храм (эту цифру она отчего-то высчитала и крепко-накрепко запомнила), Анечка, по служебным делам своим капитально опаздывая в суд, стояла на тротуаре Измайловского проспекта и безуспешно пыталась поймать попутку. Навороченные иномарки со свистом пролетали мимо, а их владельцы не удостаивали даже мимолетным взглядом худенькую русоволосую девушку. Наконец, какая-то ржавая «шестерка» сжалилась над ней и со скрежетом притормозила. Молодой симпатичный водитель распахнул дверцу и молча кивнул на переднее сиденье, сплошь покрытое кошачьей шерстью.
— Куда едем, барышня?
— Мне в суд, на Фонтанку, минут за двадцать успеем? — с мольбой в голосе спросила Анечка.
— Сделаем, — обнадежил водитель. — Садитесь.
Девушка секунду помедлила, потому как подсаживаться в машины к незнакомым молодым людям было не в ее правилах. Однако, заприметив на заднем сиденье машины скрипичный футляр, она и удивилась, и почему-то успокоилась одновременно. После чего смело забралась в салон. (А вы сами когда в последний раз общались с молодым человеком, перевозящим в машине скрипку? Сотрудник «наружки», использующий скрипичный футляр в качестве средства индивидуальной маскировки, естественно, не в счет!)
— Вы как к музыке относитесь?
— Смотря к какой, — пожала плечами Анечка. — В целом положительно.
— Отлично, — кивнул парень, доставая из бардачка аудиодиск. — Тогда поедем не только с ветерком, но и с Бартоком.
В следующую секунду в салоне грянули первые фортепианные раскаты, а водитель «шестерки», нарушая все мыслимые правила дорожного движения, лихо развернулся и полетел к набережной.
Это только теперь, по прошествии многомесячных курсов музыкального ликбеза, Анечка запросто могла перечислить все ключевые произведения из творческого наследия Белы Бартока. А тогда неведомое ей «Варварское аллегро» образца 1911 года поразило ее настолько, что всю недолгую дорогу до суда она потрясенно и отрешенно так и просидела с широко раскрытым ртом. ТАКОЙ! — специфической и вместе с тем потрясающей воображение — музыки ей до сих пор слышать не доводилось.
— Эй, барышня? О чем задумались? — вывел Анечку из состояния ступора веселый и приветливый голос водителя. — Или, может, раздумали судиться-разводиться?
— Ой! — очнулась та и резко покраснела, увидев, что машина, оказывается, уже стоит у подъезда суда. — Спасибо вам большое, вы меня так выручили! Сколько я должна? — Она начала торопливо рыться в кошельке и зачем-то взялась оправдываться: — А в суд я не разводиться приехала. Я сюда по работе. И вообще… я не замужем.
— Да вы не суетитесь так, — улыбнулся парень. — Денег не надо. Вы мне лучше телефончик оставьте.
— В каком смысле?
— В прямом. Мобильный. Или рабочий, если мобильный опасаетесь.
— Нет. Не опасаюсь, — растерянно улыбнулась в ответ Анечка и, еще гуще покраснев, сбивчиво продиктовала номер. Постороннему человеку. Впервые в жизни.
Да что там номер! Уже на следующий день от этого самого постороннего она приняла предложение встретиться и прогуляться. Затем поужинать. Затем сходить на концерт…
Веня буквально очаровал Анечку. В отличие от периодически подкатывающихся на службе штабных кобельков, был он к ней всегда внимателен, искренне интересовался ее успехами, а самое главное — никогда не произносил пошлых, лживых комплиментов. К тому же Веня был талантливым музыкантом, и такое знакомство льстило Анечке в целом и порядком угасшему былому честолюбию ее — в частности. Нет, конечно, она подозревала, что у Веника (так шутливо звали его друзья, с которыми она вскоре познакомилась) была весьма бурная личная жизнь. Несколько раз она случайно оказывалась свидетельницей его телефонных разговоров, носивших, мягко говоря, совсем не деловой характер. Но в общем-то Анечка ни на что глЫбокое с его стороны особо и не рассчитывала, хотя в глубине души все-таки надеялась: а вдруг?… И вот четыре месяца спустя (а если быть точной — ровно сто двадцать девять дней) это самое «вдруг» действительно случилось. Желание предполагает возможность.
Через два месяца они сыграли свадьбу. А еще через три — купленный в аптеке экспресс-тест на беременность выдал на гора две заветные, столь желаемые Анечкой полоски. Третьим, после законного супруга и мамы, человеком, узнавшим о наметившемся «интересном положении», стала начальница секретариата штаба Римма Львовна. (А как вы хотели? На то он и штаб, чтобы дурные вести узнавать первым!) А узнав — предприняла все необходимые меры. А именно, проведав о создании в структуре ГУВД нового подразделения, проявив недюжинную расторопность, добилась перевода Анечки под крыло полковника Жмыха. Естественно, умолчав при этом о грядущей временной нетрудоспособности «очень перспективной сотрудницы». Впрочем, Римму Львовну тоже можно понять: слишком уж «свято» было занимаемое Анечкой место при канцелярии, чтобы держать его незанятым столь долгое количество декретного времени.
Так Анечка влилась в ряды «гоблинов». Странное дело, но на новом месте службы ей понравилось гораздо больше: и люди оказались посимпатичнее, и работа куда как интереснее. Так что вплоть до первых родовых схваток она с немалым энтузиазмом работала «на подхвате», одинаково ответственно выполняя поручения, как связанные с рутиной, так и с разумной долей экстрима. А уж за бесконечные попытки переведения в практическую плоскость некогда полученных ею в университете теоретических знаний среди «гоблинов» и вовсе сложились легенды. Поскольку в теологических спорах, посвященных методикам проведения оперативно-розыскных мероприятий, краснодипломница Анечка порой позволяла себе назидательно-менторские интонации в адрес не только априори снисходительного к беременной сотруднице Мешка, но и самого Павла Андреевич Жмыха. Который, при всей своей отеческой любви к Анечке, до сих пор корил и проклинал себя за то, что столь опрометчиво и непродуманно позволил Римме Львовне себя одурачить. Приняв и в без того невеликий штат девицу. Да еще и, как выяснилось, ограниченно годную…
