Хагрид ошарашенно смотрел на Гарри.
— Ну хоть про маму с папой-то тебе рассказывали, так? Они же ведь знаменитые. Почти как ты.
— Что? Мои… Мои папа и мама никакими знаменитыми не были!
— Не знает… совсем ничего не знает…
Хагрид крутил пальцами бороду, глядя на Гарри, словно только что его заметил.
— Ты, значит, и не догадываешься, кто ты такой? — вымолвил он наконец.
К дяде Вернону внезапно вернулся дар речи.
— Ни слова! — приказал он. — Ни слова больше, уважаемый! Я запрещаю Вам рассказывать мальчишке что-либо!
Под испепеляющим взглядом Хагрида увял бы и гораздо более храбрый человек, чем Вернон; когда Хагрид снова заговорил, ярость сквозила в каждом его звуке.
— Так ты ему не сказал? Так и не рассказал ему, что было в том письме, которое Дамблдор для него оставил? Я ведь там был! Я, Дурсли, своими глазами видел, как он его оставлял! И всё это время вы от него скрывали?
— Скрывали что? — жадно спросил Гарри.
— НЕ СМЕТЬ! ЗАПРЕЩАЮ! — в панике заверещал дядя Вернон.
Тётя Петуния слабо вскрикнула.
— А шли бы вы оба… башкой в кастрюлю, — сказал Хагрид. — Гарри — ты колдун.
В комнате стало тихо; было слышно только, как бьётся о скалы море да гудит ветер.
— Я… кто? — задохнулся Гарри.
— Колдун, ясно дело, — сказал Хагрид, устраиваясь на диване, который застонал и просел ещё ниже, — и должно быть, недурственный, особливо ежели тебя поднатаскать слегонца. С такими родителями, кем же тебе ещё быть? Да, кстати, сдаётся мне, что давно пора бы тебе твоё письмо получить.
И в протянутую руку Гарри лёг вожделенный жёлтый пергаментный конверт, надписанный изумрудно-зелёными чернилами: «Г. Поттеру, на Полу в Маленькой Комнате, Лачуга на Скале, Посреди Моря». Он вытянул письмо и прочёл:
Хогвартская школа
Чародейства и Волшебства
Директор: АЛЬБУС ДАМБЛДОР
(Кавалер ордена Мерлина первой категории, Великий Маг, Верховный Чародей, Всемогущий Волшебник, член Международной Ассоциации Колдунов)
Уважаемый г-н. Поттер:
Настоящим имеем честь уведомить, что Вы приняты в Хогвартскую школу Чародейства и Волшебства. Прилагаем также список учебников и прочих необходимых принадлежностей.
Начало учебного года — 1 сентября. Ожидаем Вашей ответной совы не позднее 31 июля.
С совершенным почтением —
Минерва Макгонагелл,
Заведующая учебной частью.
В голове у Гарри роились сотни вопросов, сталкиваясь и разрываясь, как ракеты во время салюта, так что он никак не мог сообразить, какой задать первым. Через пару минут он выпалил, запинаясь:
— Как это — ответной совы?
— Ух, горгона гремучая, чуть не забыл! — заволновался Хагрид, хлопнув себя по лбу с такой силой, какой было бы довольно, чтобы сбить лошадь с копыт. Из ещё одного кармана он вытащил сову — настоящую, живую сову, слегка потрёпанную — длинное гусиное перо и свиток пергамента. Высунув от усердия язык, он накарябал следующее послание, которое Гарри сумел прочесть вверх ногами:
Дорогой профессор Дамблдор!
Письмо Гарри вручил.
Завтра едем за покупками.
Погода жуткая. Надеюсь, у Вас всё в порядке.
Хагрид
Свернув записку в трубочку, Хагрид протянул её сове, которая зажала её в клюве, шагнул к двери и выкинул сову прямо под дождь. Потом вернулся и сел на место — как будто только что сделал телефонный звонок, не более того. Гарри осознал, что у него открыт рот, и поспешно его закрыл.
— О чём это бишь я? — осведомился Хагрид, и тут дядя Вернон, мертвенно бледный, но очень рассерженный, выдвинулся в полукруг света перед камином.
— Никуда он не поедет, — заявил он.
Хагрид крякнул.
— Полюбуюсь я на тебя, мугля неумытого, как ты ему мешать собираешься, — сказал он.
— Кого? — поинтересовался Гарри.
— Мугли, — сказал Хагрид, — это так мы зовём всякий неволшебный сброд, вроде них. И это ж надо было, чтобы тебе пофартило вырасти в семье самых наимуглистых муглей, которых только свет видывал.
— Когда мы его подобрали, мы решили, что эту опасную дурь мы из него выбьем, — сказал дядя Вернон, — выведем под корень! Колдун! Ещё чего!
— Так вы знали? — спросил Гарри. — Знали, что я этот… колдун?
— Знали! — внезапно завопила тётя Петуния. — Знали!!! Попробуй тут не знать! Кто же из тебя ещё выйдет, с этой моей чёртовой сестрицей! О да, ей тоже такое письмецо подбросили; она тут же подхватилась и умчалась в эту… эту школу! Заявлялась потом домой каждое лето, карманы полны головастиков, чашки в мышей превращала! Одна я её насквозь видела, уродину эдакую! А отец с матерью — не-ет, Лилечка то, Лилечка сё, как будто ведьма в семье — это гордость какая!
Она остановилась ровно настолько, чтобы сделать глубокий вдох, и продолжала бушевать. Видно было, что она много лет держала в себе то, что теперь рвалось наружу.
— Потом она спуталась с этим Поттером, выскочила за него и они завели тебя. Я-то сразу смекнула, что и ты будешь такой же… такой же… ненормальный, как и они все, и тут — здрасьте пожалуйста! Доигралась, разнесло её в клочья, а тебя нам подкинули!
Гарри побелел. Как только к нему вернулся голос, он сказал:
— В клочья? Вы же мне говорили, что она погибла в аварии!
— АВАРИИ?! — взревел Хагрид, взвившись так, что Дурсли кинулись обратно в угол. — Чтобы какая-то там авария смогла убить Лили и Джеймса Поттеров? Неслыханно! Безобразие! Гарри Поттер — и не знает своей собственной истории, и это притом, что в нашем мире его имя слышал любой младенец!
— Почему? Что случилось? — настойчиво допытывался Гарри.
Ярость сошла с лица Хагрида. Теперь он выглядел серьёзно озабоченным.
— Ну уж такого я никак не ожидал, — беспокойно пробасил он. — Ну, откуда ж мне было знать-то? Дамблдор мне говорил, добраться до него непросто будет, говорил он, но чтобы ты настолько ничего не знал… Эх, Гарри, не мне бы тебе всё это разобъяснять… Но кому-то ж надо — иначе тебе в Хогвартсе и делать нечего. Он бросил злобный взгляд на мистера и миссис Дурсли.
— Всё, что сам знаю, всё, значит, тебе и расскажу, так-то оно надёжней будет. Не то, чтобы я всё понимал, конечно, там местами загадки разные, только держись. Он посидел немного, уставившись в огонь, а потом начал:
— Всё пошло, значит, с того… с одного человека, в общем, а звать его… Нет, ну это просто немыслимо, чтоб ты не слыхал его имя! У нас все про него знают!
— Про кого?
— Ну, этого… Ох, не хочется мне это поганое имя произносить! Да и кому захочется!
— Почему?
— Эх, зараза залихватская! Многие его, Гарри, и по сю пору боятся. Ах ты ж, закавыка, заломай меня налево! Ну, был такой колдун, который… плохим стал. Хуже не придумаешь. И ещё хуже того. Звали его…
Хагрид сглотнул, но слова никак не шли.
— Может, напишешь на бумажке? — спросил его Гарри.
— Не-а — буквы не вытанцовываются. Ну, так и быть. Вольдеморт.
Хагрид вздрогнул.
— Только не проси больше! Ну вот, и колдун этот, лет эдак двадцать тому, начал прислужников себе искать. Нашёл скоренько — которые испугались, которые просто к его силе примазаться хотели, а силища у него тогда была — будь здоров! Мрачные деньки настали, Гарри. Не знаешь, кому верить, с незнакомыми колдунами да ведьмами и не вздумай болтать… Всё он под себя подгребал. Были и такие, что шли против него — так он их убивал. Жестоко. Немного осталось мест, где безопасно было, и Хогвартс среди них. Знать, одного Дамблдора-то Сам-Знаешь-Кто и опасался. Ну, и в школу носа не показывал, до поры до времени. Ну вот, а папа с мамой твои были уж самые отличные колдун и ведьма, каких мне знать довелось. Оба старостами были в своё время, представляешь? С чего Сам-Знаешь-Кто не пытался их прежде к себе зазвать — кто ж его знает… Они, небось, слишком близко к Дамблдору тогда были, на Чёрную-то сторону и не глядели… Может, он их переманить собирался… А может, просто мешались они ему. Да только известно, что заявился он в ту деревню, где вы все жили, в канун Всех Святых[13], десять лет назад. Тебе всего годик был. Пришёл он к вам домой и… и…
Хагрид вдруг вытянул из кармана огромный, очень грязный клетчатый платок и трубно высморкался — точно пароход загудел в тумане.
— Извиняйте, — сказал он. — Только — грустная это история… Я ведь знавал их, твоих маму с папой, такие милые люди, заглядение просто… Ну, значит, так. Сам-Знаешь-Кто их убил тогда. А потом — и вот тут самая-то тайна и зарыта — он и тебя хотел убить тоже. Наверно, решил чисто сработать, что ли, а может статься, ему в то время убивать уже полюбилось. Но только не вышло у него ничего. Думал когда-нибудь, как ты заполучил знак-то этот на лбу? Это тебе не шрам никакой. Такое только тогда выходит, когда на тебя мощные злые чары напустят — маму и папу твоих они, видишь ты, свалили, а тебя не одолели, и потому-то ты и знаменит, Гарри. Ведь он если кого решал убить, так они никто не выжили, кроме тебя, то есть; и уж такие сильные из них были ведьмы и колдуны — и Маккинноны, и Боунсы, и Прюэтты — а ты просто ребёночек был, и остался жив.
