Изнутри вид был не менее ужасный. Запах гниющей морской травы насквозь пропитал старые деревянные стены; сквозь щели посвистывал ветер. Давно не топленый камин зиял холодной чёрной дырой. Комнат было всего две. В «сухом пайке» оказалось по пакету картофельных хлопьев на каждого и четыре банана. Дядя Вернон попробовал развести огонь, но пустые пакеты из-под хлопьев только сморщились и почернели.
— А что, я бы, пожалуй, не отказался от парочки писем! — весело воскликнул он.
Настроение у него было просто чудесное. Он, очевидно, рассчитывал на то, что никто, каким бы настойчивым он ни был, не полезет в такую погоду на эту скалу только для того, чтобы доставить почту. Гарри оставалось лишь молча согласиться, хотя лично ему никакой радости подобная мысль не принесла.
Ближе к ночи налетел предсказанный шторм. Ветер срывал с волн пенные гребешки и кидал их в ветхие стены, завывал в щелях и гремел рассохшимися оконными рамами. Тётя Петуния раздобыла во второй комнате пару прогнивших одеял и устроила на изъеденном молью диване постель для Дадли. Потом она и дядя Вернон удалились за перегородку на кровать с выскочившими пружинами, оставив Гарри отыскивать для себя самый мягкий уголок на полу, чтобы свернуться там калачиком под самым тонким, самым грубым одеялом.
Шторм продолжал набирать силу. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и крутился под своим одеялом, пытаясь согреться. В животе у него громко урчало от голода. Когда время уже шло к полуночи, низкие раскаты грома начали заглушать храп Дадли. Взглянув на светящийся циферблат часов на свесившейся с дивана руке Дадли, Гарри узнал, что его одиннадцатый день рождения настанет через десять минут. Он лежал, глядел, как убегающие секунды приближают новый день, и думал о том, вспомнят ли Дурсли, что это будет за день, и о том, где сейчас мог быть его таинственный корреспондент.
Ещё пять минут. Снаружи раздался какой-то скрип. Хоть бы крыша не обрушилась; с другой стороны, может быть, тогда ему стало бы потеплее. Четыре минуты. А вдруг в их доме в Оградном проезде будет столько писем, когда они вернутся, что он сможет изловчиться и стянуть одно так, чтобы никто не заметил?
Три минуты. Что это так сильно хлопнуло за стеной? Наверное, волны бьются о камни. А этот хруст (две минуты), очень странный хруст, он откуда? Отломился кусок скалы?
Через минуту ему станет одиннадцать. Тридцать секунд… Двадцать… Десять… Девять… Можно разбудить Дадли — просто для смеху… Три… Две… Одна…
БА-БАХ.
Вся лачуга вздрогнула от чудовищного удара. Гарри как подбросило; он сел и уставился на дверь. За дверью кто-то был, и явно собирался зайти.
Глава четвёртая. Главный ключник
БА-БАХ! В дверь продолжали ломиться. Дадли тоже вскинулся.
— Какая пушка? — сказал он сонно.
За перегородкой что-то рухнуло, и в комнату боком влетел дядя Вернон. В руках он держал ружьё — теперь было понятно, что он принёс с собой в длинном узком свёртке.
— Кто там? — заорал он. — Предупреждаю — я вооружён!
На мгновение настала тишина. И вдруг…
ТР-РАХ!
Кто-то ударил в дверь с такой силой, что начисто снёс её с петель. Со страшным грохотом она плашмя упала на пол.
На пороге стоял великан. Лицо его почти скрывалось за лохмами длинных нечёсаных волос и косматой бородой, торчащей во все стороны, но сквозь всё это можно было различить мрачно поблёскивающие глаза — как два чёрных жука.
Великан втиснулся в лачугу; чтобы не стукнуться о притолоку, ему пришлось сложиться вдвое. Нагнувшись, он поднял с пола дверь, легко приладил её на место, и звуки бесчинствующего снаружи шторма слегка поутихли. Потом он повернулся и оглядел всю компанию.
— Случаем не организуете чайку, а? Дорожка, признаться, выдалась нелёгкая…
Он шагнул к дивану, на котором сидел замерший от ужаса Дадли.
— Подвинься, ты, квашня, — сказал незнакомец.
Дадли пискнул, соскочил с дивана и спрятался за матерью, которая в свою очередь скорчилась на полу за спиной дяди Вернона.
— А это, значит, у нас будет Гарри, — промолвил великан.
Гарри взглянул в его дикое, заросшее лицо и увидел, что глаза-жуки щурились в улыбке.
— Как я тебя прошлым разом видал, так ты был ещё совсем махонький, — сказал великан. — Ну просто вылитый отец, вот только глаза у тебя мамины.
Дядя Вернон издал какой-то хриплый вопль.
— Я требую, чтобы вы немедленно удалились, уважаемый! — выдавил он. — Это незаконное вторжение!
— А ты бы заткнулся, Дурсли, сморчок ты переросший, — ответил великан.
Перегнувшись через спинку дивана, он выдернул из рук дяди Вернона ружьё, связал его узлом, как будто оно было резиновое, и отшвырнул в угол.
Дядя Вернон издал ещё один звук — на этот раз как мышь, на которую наступили.
— В общем, так, Гарри, — продолжал великан, повернувшись к семейству Дурсли спиной, — первым делом — с днём рождения. Я тут кой-чего припас по случаю. Только, кажись, я на него присел малешко, но вкус-то должен быть ничего.
Из кармана своего чёрного плаща он извлёк слегка помятую картонную коробку.
Гарри дрожащими руками раскрыл её. Внутри обнаружился роскошный шоколадный торт, по которому шла надпись «С днём рождения, Гарри», сделанная зелёной глазурью. Гарри поднял глаза на великана. Он хотел поблагодарить его, но слова застряли у него в горле и до рта так и не добрались. Вместо этого он спросил:
— Кто вы такой?
Великан хмыкнул.
— Ах ты, верно, я ещё не представился. Рубеус Хагрид[11], главный ключник и садовник Хогвартса[12].
Он протянул свою широченную ручищу и пожал всю руку Гарри до самого локтя.
— Так как там чаёк-то продвигается? — осведомился он, потирая ладони. — Ежели у вас есть чего покрепше, то и от того не откажусь, ясно дело.
Взгляд его упал на скукоженные пакеты из-под хлопьев, валяющиеся на каминной решётке. Он фыркнул и наклонился над камином. Что он там сделал, никто не разобрал, но когда он разогнулся, в камине полыхал огонь. Вся промокшая лачуга заполнилась веселыми отблесками, а Гарри так и пронизало теплом, как будто он с головой погрузился в горячую ванну.
Великан снова присел на диван, прогнувшийся под его весом, и принялся доставать всякую всячину из карманов плаща: медный котелок, расплющенный пакет с сардельками, кочергу, чайник, несколько щербатых кружек; последней появилась бутыль с янтарно-жёлтой жидкостью, к которой он приложился, прежде чем заняться приготовлением чая. Вскоре на всю лачугу пахло шипящими на огне сардельками.
Пока великан трудился, никто не проронил ни слова, но когда с кочерги соскользнула первая порция горячих, сочных, слегка подгоревших сарделек, Дадли не выдержал и завозился в углу. Дядя Вернон сейчас же резко подал голос:
— Дадли, не смей ничего у него брать!
Великан мрачно хмыкнул.
— Не боись, Дурсли, в энтом твоём холодце жиру и так хватает.
И передал сардельки Гарри, которому с голодухи показалось, что ничего вкуснее он в жизни не едал; но оторвать от великана глаз он всё равно не мог. Наконец, когда стало ясно, что никто ничего объяснять ему не собирается, он сказал:
— Извините, пожалуйста, но я всё-таки так и не понял, кто вы такой.
Великан сделал могучий глоток из кружки с чаем и утёрся тыльной стороной ладони.
— Без никаких «Вы», просто Хагрид, — сказал он, — меня все так зовут. Я же говорю, я в Хогвартсе ключником — уж про Хогвартс-то ты, небось, всё и так знаешь.
— М-м-м… нет, — сказал Гарри.
У Хагрида почему-то глаза полезли на лоб.
— Прошу прощения, — быстро добавил Гарри.
— Прощения??? — рявкнул Хагрид, обернувшись и вперив тяжёлый взор в мистера и миссис Дурсли, которые отползли подальше в угол. — Как я погляжу, так прощения должны просить эти вот субчики! Я, понятно, допёр, что письма до тебя не доходят, но раздери меня совсем, чтоб ты про Хогвартс не знал — это ж кому такое на ум взбредёт! Тебе что, не любопытно было, где твои родители всему этому делу обучились?
— Какому делу? — спросил Гарри.
— КАКОМУ?! — прогремел Хагрид. — Эт ещё что за новости!
Он вскочил на ноги. В гневе он, казалось, заполнил собой всю хибарку. Дурсли прижались к стене.
— Уж не хотите ли вы мне сказать, — заворчал он на них, как голодный волк, — что этот парень — этот вот парень! — ничего, НИЧЕГОШЕНЬКИ не знает???
Гарри решил, что это всё-таки немножко слишком. В конце концов, в школе у него были довольно приличные отметки.
— Я что-то знаю, — сказал он. — Я, между прочим, примеры могу решать, и вообще.
Хагрид отмахнулся от него и пояснил:
— Да нет, про наш мир. То есть, твой мир. Мой мир. Твоих родителей мир.
— Какой ещё мир?
Похоже было, что Хагрид сейчас взорвётся.
— ДУРСЛИ!!! — загрохотал он.
Дядя Вернон, очень побледневший, прошептал что-то похожее на «мвям-мвям-бвям».
Хагрид ошарашенно смотрел на Гарри.
— Ну хоть про маму с папой-то тебе рассказывали, так? Они же ведь знаменитые. Почти как ты.
