– Вы меня обманули, что ли? Вы сразу знали…
Давить! Если сейчас дать Денису паузу, дать ему подумать – он стопудово зассыт, как зассал в машине часом раньше, поэтому я снова начинаю шоу.
– Все уже случилось, Денис. Ты можешь опять уйти, в позу встать, давай, но что это тебе даст? Чего ты хочешь, я не пойму? Ну, хорошо, давай тачку на место поставим, перед Мишкой извинимся, он парень не злой, отходчивый, поймет. Чего ты ссышь, Дэн?
Пуля, не ввязываясь в разговор, обливает Мишкину тачку бензином, вспрыгнув на крышу салона. Дэн обхватывает голову руками.
– Не надо было этого делать. Связался с вами…
– Потом ныть будем, ладно? Тебе бабки нужны были – вот они! Протяни руку и возьми! Enjoy, епта!
Я вкладываю пакет в руки Дэна и зажимаю ладонью его ладонь.
– Почувствуй! – ору я. – Почувствуй бабки!
Вот он, момент истины. Мы молчим. По дрогнувшей руке Дэна я понимаю, что выиграл.
– Только не трепать никому, – тихо произносит Дэн. – Продаем все. Сразу в одни руки.
Я обнимаю Дэна. И делаю то, о чем мечтал всю жизнь. Бросаю окурок на политую бензином землю, а внутри все сжимается от дикого и сладкого восторга, как перед прыжком с вышки в воду, когда бензин на мгновение выдыхает – «пфы!» – а потом воспламеняется и легко, но угрожающе стелется к машине.
Пфы! – и Мишкина «Ауди» объята огнем. На фоне настоящих языков, таких живых и сумасшедших, яростно накинувшихся на Мишкину машину, блекнут псевдушные аэрограффити, намалеванные на боках дешевой краской.
– Искусство и жизнь, – мрачно комментирует Дэн.
До взрыва бензобака мы успеваем отбежать от машины метров на двадцать. Поддавшись безотчетному импульсу, я хватаю Пулю и Дэна за плечи, прижимая к себе. Машина взрывается, и яростно-желтый клуб пламени растет в ночном небе над свалкой.
В жизни не видел ничего красивее.
ДЕНИС
Задний двор «Орбиты» напоминает подворотни, какими их рисуют в компьютерных играх вроде Street Justice или Troubleshooter. Мусорные баки вдоль стен, сетчатая решетка ограды, круг света одинокого чахлого фонаря.
Пуля стоит у выхода, оглядывая улицу в двух направлениях, пока Спиди катает на ладони пару таблеток. Мне не нравится Спиди. Я вообще не доверяю людям, придающим такое значение своей внешности, делая исключение лишь для Крота. На Спиди зеленый камуфлированный пиджак с огромным количеством ненужных накладных карманов и искусственной бахромой по обшлагам, тонкая вязаная шапочка с логотипом D&G; щеки украшены фигурно выстриженной бородкой. Я представляю, как Спиди каждое утро полчаса возится в ванной, добиваясь идеальной симметрии и равной длины волос в бороде, как он продувает и чистит лезвие триммера, или бритвы, или чем он там бреется, и мне становится противно.
Спиди не нравится, что все считают его пушером. Он хочет казаться таким модным продвинутым перцем, со всеми по корешам, одевается и ведет себя, как золотая молодежь, но все равно для всех он пушер. Поэтому он никогда не продаст тебе стафф просто так – он заведет разговор, пройдется по общим знакомым, в общем, всячески даст понять, что таблетки, или трава, или гаш – вовсе не главный повод вашей встречи. Вот и сейчас он поднимает глаза, улыбается мне, растягивая паузу и мстя за то время, пока я, модный и авторитетный диджей, не замечал Спиди и ему подобных, ограничиваясь кивком в их сторону, да и то в лучшем случае. Чаще всего я просто их игнорировал, считая пустым местом, чем они и были на самом деле. Я слышу, что говорит Спиди, но понимаю, что в виду он имеет совсем другое.
– Сам пробовал? (Ты торгуешь, Дэн.)
Хочется дать ему в морду.
– Нет, ты же знаешь, я не по этим делам.
– Да ладно, все не по этим. (Ты такой же, как и я, диджей. Вэлкам индахаус.)
– Ты брать будешь, нет? – Я стараюсь перевести беседу «в конъюнктурное», как сказал бы Крот, русло: – Я могу с другими поговорить.
– Ладно, чего ты кипятишься сразу. Где взяли?
– Нашли.
– Еще поищете?
– Есть партия. Триста штук. Только брать все сразу, тогда за полцены отдам.
– Замазали.
– За гаражи завтра подгребай, часам к шести.
– За гаражами, значит, россыпи?
Спиди протягивает мне руку, но я медлю. Он улавливает мое секундное замешательство. Сейчас не та ситуация, чтобы быть гордым. Я вкладываю свою ладонь в его, а Спиди, эта сука, от которой не ускользнула гримаса отвращения на моем лице, хватает меня за плечо, привлекает к себе и обнимает, хлопая по спине.
– Договорились, брат. И знаешь… мы тут пати устраиваем, ничего особенного, так, свой круг. Приходи, когда будет время, можешь козу свою захватить.
Спиди садится в свою убитую «Тигру», и через секунду воздух заполняется ревом двигателя, визгом шин и речитативом Полубакса. Любит он понты, этот Спиди.
– Гондон, – озвучивает Пуля наши общие мысли, а Крот, ничего не говоря, сплевывает Спиди вслед.
* * *
Маша ждет меня у ресторана. Я был против этой встречи, но Маша все еще одержима утопической идеей – примирить меня с ее отцом. Место выбирал папа: об этом можно заключить по столбообразному седому швейцару в цирково-милитаристском прикиде, мраморным львам в лобби и трем вышколенным халдеям у входа, одетым в костюмы втрое дороже моего. Выбирая места одно помпезнее другого, Машин отец старается деликатно опустить меня, показав мое место в жизни и мне самому, и Маше.
Он называет меня «нашим юным композитором». Если бы не Маша, я по-другому бы с ним пообщался. Нет, бить бы не стал, не мой стиль. Просто высказал бы все, что думаю о нем и таких, как он. Нарыв лет десять назад денег, он и ему подобные решили вдруг, что это поднимает их неизмеримо выше остальной толпы. Я признаю его деловые качества, и он заслужил и свои деньги, и, как пел Меркьюри, everything that go with it. Но это ни хрена не делает его отпрыском древнего княжеского рода, а меня – плебеем. Какого фака я должен сидеть и выслушивать прописные истины и нотации, которые он изрекает с видом английской королевы? Но – Маша, Маша…
Нацепив на шею галстук, а на лицо – наивную и всепрощающую улыбку, я беру Машу под руку и захожу внутрь. Машка молодец, кстати, хотя бы тем, что приходит в ресторан со мной, а не с ним, четко выстраивая приоритеты.
Беседа похожа на минное поле, по которому мы с Виктором (его зовут Виктором, победителя хренова) осторожно кружимся, стараясь не наступить ни на одну опасную тему. А поскольку все темы вокруг так или иначе сопряжены с опасностью, мы большей частью молчим или перестреливаемся ничего не значащими фразами вперемешку с междометиями. Со стороны наш разговор напоминает аудиокурс русского языка для иностранцев.
– Денис, как дела?
– Спасибо, хорошо.
– Закажи рыбу, она здесь хорошая.
– Спасибо, обязательно.
Облегчение в разговоре наступает, когда приносят еду. Некоторое время тишина нарушается лишь звоном ножей и вилок о тарелки, скупыми комментариями по поводу еды да просьбами передать салфетки. Дожидаясь кофе, Виктор не удерживается:
– Денис, я понимаю, все это здорово, клуб, музыка, девчонки постоянно рядом крутятся, – эта реплика уже на Машу, он знает, что она ревнива, и не упускает случая стукнуть дочку по больному, – но ты вроде большой уже парень. Что дальше делать думаешь?
– Не знаю, не думал пока.
– Ну, пойми меня правильно. Я беспокоюсь, вдруг семья там, дети? Ты их сможешь элементарно накормить? – Вот оно. Все шоу – ради Машки. Чтобы показать ей мою ненадежность. И дорогой ресторан – за этим. – Прости, Денис, но ты ведь даже счет этот оплатить не сможешь. Как дальше жить будешь?
– Как вы, наверное. Постригусь. Влезу в костюм. Научусь не улыбаться. Но пока-то можно?
И, улыбнувшись самой широкой из всех возможных улыбкой, я с ангельским выражением лица прошу Виктора передать мне зубочистки.
Когда Маша уходит в туалет, Виктор некоторое время молчит. Потом наклоняется ко мне через стол и, вперив в меня поросячьи глазки, шипит:
– Денис, я тебе не мальчик и не сосед твой по бараку, чтоб ты мне яйца крутил. – С Виктора как волной смывает всю мнимую аристократичность, и я впервые вижу его настоящего – хабалистого дельца, сумевшего благодаря нахрапистости и наглости вытолкнуть себя наверх, взобравшись по спинам оставшихся внизу соседей. – И я себе на голову срать не позволю…
– Я и не хотел…
– Слушай меня! У нее сейчас период такой – себя ищет, сомневается, переоценка ценностей и прочий девичий бред. Для этого и поебушки с тобой. Она мне что-то пытается доказать, понимаешь? Типа, художница. Но я тебе обещаю – продлится у вас это дело полгода. Максимум, понял меня? Чем хочешь отвечаю.
В этот момент возвращается Маша. По нашим каменным лицам, по тому, как мы смотрим в стороны, старательно пытаясь делать вид, что ничего не случилось, она понимает, что бомба, мерно тикавшая под столом до ее ухода, сработала.
– Пойдем отсюда, Денис, – спокойно говорит она. – Пап, я тебя как человека просила…
