В конце танца дети всей ватагой как раз пробегали мимо, и Хранитель поспешил объяснить:
– Да, хочу вас предупредить, что мы тут зовем ее Матинной.
Леди Джейн, которая никогда в жизни толком не нянчилась с детьми, подалась вперед и схватила Матинну за руку. Та развернулась, нахмурившись, и вдруг увидела, что перед ней стоит белая женщина.
– Ты очень красиво танцуешь, – сказала леди Джейн.
Смущенная таким порывом нежности со своей стороны, леди Джейн отпустила руку девочки, и та убежала с остальными. Хранитель взялся рассказывать про новое кладбище – он обязательно проведет по нему экскурсию. Леди Джейн рассеянно слушала его, заинтригованная только что произошедшей короткой сценкой. Сколько страдания читалось в глазах ребенка, и одновременно с этим – какое присутствие духа!
И жалость к девочке, овладевшая ею, никак не покидала ее. Возможно, леди Джейн хотелось оттянуть момент посещения кладбища, поэтому она попросила, чтобы танец повторили.
Леди Джейн наблюдала за танцующей Матинной и чувствовала, что прекрасно понимает этого ребенка. Она представляла степень ее горя, чего ей хочется и о чем она мечтает. Когда Хранитель и чета Франклинов стали взбираться на холм, где находилось кладбище, леди Джейн ушла вперед, а сэр Джон шел медленно, тяжело пыхтя и отдуваясь. Хранитель старался угодить обоим, то догоняя леди Джейн, то возвращаясь к губернатору. Он радовался, что они приехали и, возможно, окажут колонии какую-то помощь, и одновременно видел, что леди Джейн предпочитала сейчас побыть в одиночестве. Что было чистой правдой. Леди Джейн шла, прокручивая в голове танец Матинны, вспоминая эти медленные чеканные движения, от которых ёкало сердце.
Она остановилась у кладбищенских ворот, дожидаясь мужа, а потом сказала:
– Эта девочка… такое ощущение, будто ее тело умеет говорить.
Что же до тела сэра Джона – казалось, оно обладает интеллектом не выше тепличной тыквы. Леди Джейн долго лелеяла надежду, что внутри этой «тыквы» все же дремлет какая-то страсть и духовность – как в механизме, к которому надо подобрать ключик и завести его. Поначалу она называла его медведем, ведь именно так она его и представляла – медведем, временно впавшим в спячку. Они были в браке уже более десяти лет, а она все ждала, когда же он проснется, пока она порхает мотыльком вокруг его медвежьего величества.
Он был крупный мужчина, а она – миниатюрна, и ее вполне можно было назвать красивой женщиной, если бы она захотела подчеркнуть свои преимущества, но она словно их не замечала. А может, все дело было в том, что внутри ее велась непрестанная война. Ее покладистость, унаследованная от матери (та была родом из обедневшей аристократической семьи), сталкивалась с бурной энергией и предприимчивостью, которые передались ей от отца (они с семьей жили в центральной части Англии, и отец владел лесопильным заводом). Как и мать, она вышла замуж, чтобы устроить свою жизнь, препоручив себя заботам стареющего полярного исследователя, светского льва и национального героя, каковых не было в Англии со времен Уолтера Рэли и Фрэнсиса Дрейка. Но, имея в характере и отцовские черты, в один прекрасный день леди Джейн поняла, что ее муж ленив. Он был как гора угля, который нужно бросить в топку, чтобы передать энергию какому-то более важному начинанию.
Она рассказывала ему все, что знала из истории, про свою любовь к ландшафтам и древним развалинам, про то, как в детстве в Лондоне, когда умер Байрон, она оказалась в толпе простолюдинов, собравшихся поглазеть на траурную процессию, и у нее тогда закружилась голова, и она боялась, что упадет и ее затопчут насмерть. В ответ он рассказывал ей про ведение навигационного журнала и устав Адмиралтейства, про северное сияние и про то, какое это вкусное блюдо – язык северного оленя. Если его правильно сварить, то шкурка слезает прямо как носок. Одним словом, между ними не было ничего общего, кроме уважительного отношения к традициям. И все же, несмотря на сомнительную перспективу отведать блюдо, которое отныне ассоциировалось в ее сознании с запахом снятых носков, ей нравилась его обстоятельность, за которой – и в этом состояла ее ошибка – должны были последовать следующие свершения.
Но с самого начала семейной жизни он оказался занудой. Да, она ошиблась в этом мужчине, чье имя было овеяно романтическим ореолом, а жизнь с ним оказалась скукой смертной, но все равно она сумела понять, что сэр Джон все же – человек податливый и мягкий. И леди Джейн решила стать одновременно и его музой, и его создателем, вылепив из него то, что ей хотелось.
Ее амбиции происходили из того же источника, что ее стыдливость и энергичность, и этим источником был ее отец. Близкие отношения с сэром Джоном очень быстро привели к разочарованию. Ей были отвратительны эти звуки, эта плоть, это лицо. Все это слишком напоминало давний опыт, который она выжигала в себе каленым железом долгие годы, обратившись к другим, более высокодуховным занятиям. Иногда он совершенно забывался, отдаваясь низменным инстинктам: в такие минуты она считала себя образцом терпения по отношению к этому отвратительному животному под названием мужчина. О, эти неуклюже повторяющиеся движения, игры пальчиком, который совершенно не чувствовал ее плоти. В конце концов она стала думать о мужчинах как о слабых существах, бедолагах, подверженных вспышкам животного характера. И уж совершенным издевательством было то, что за все ее терпение не было награды: ни одно дитя не выживало в ее утробе.
Итак, она верила в мужа: во-первых, у нее не было другого выбора, потому что она уже начинала стареть, а во-вторых, столкнувшись с его занудством и пассивностью, неожиданно для себя она обнаружила, что может подчинить его собственным амбициям и прихотям. Главным достоинством сэра Джона была его выносливость. Именно поэтому он смог остаться живым, пройдя через ужасы Арктики во время своих знаменитых экспедиций 1819 и 1821 годов. Теперь же он безропотно и беспрекословно исполнял все ее мечты и планы. Он стал ее танцующим медведем.
Что бы она ни придумала, он всегда соглашался. Например, она решила извести змей на Земле Ван-Димена, предложив вознаграждение из их семейного бюджета в размере одного шиллинга за каждую доставленную змеиную шкурку. В итоге шестьсот фунтов ушло в никуда, и Франклины оставили эту пустую затею. Но зато теперь на острове появился новый, доселе не существовавший промысел по разведению змей, и Земля Ван-Димена по-прежнему кишела ими.
Сэр Джон не имел никакого интереса к тому, чтобы посетить поселение туземцев на острове Флиндерс, но опять же согласился под давлением жены, объявившей, что люди Ван-Димена представляют не меньший научный интерес, чем квагги[15] из зверинца при Парижском ботаническом саду. Наконец, вице-королевская делегация прибыла отобедать в доме Хранителя, где они вынуждены были выслушать пафосный и, надо сказать, весьма долгий рассказ о его исторической миссии по примирению аборигенов с цивилизацией.
– У него было целое царство, состоявшее из высоких гор и бурных рек, – говорил Хранитель, пока слуги уносили второе блюдо – жареные кусочки валлаби. – Сильванские леса[16], божественной красоты песчаное побережье на западе Земли Ван-Димена – все это тоже было его.
Хранитель знал, что даже пауза способна подчеркнуть важность повествования, и научился делать такие паузы, чтобы удерживать внимание слушателей. Он думал, что они внимают каждому его слову, затаив дыхание, а на самом деле все просто молчали из вежливости. Хранитель окинул взглядом важных гостей, пришедших к нему этим вечером, – сэра Джона и леди Джейн, возле которых хлопотали несколько человек прислуги. Здесь же присутствовала и его собственная «свита» – сын, жена, учитель-туземец и Роберт Макмахон, который, после того как его беременная жена трагически утонула, сходя с корабля на берег во время сильного шторма, совсем опустился и ходил в грязных лохмотьях. Понимает ли хоть кто-то из этих людей, подумал Хранитель, какую работу он проделал и свидетелем какой трагедии являлся?
– Он ведь был королем, представляете? – произнес Хранитель, торжественно взмахнув рукой. Он говорил таким тоном, словно речь шла о людях и событиях, затерянных в глубине времен – то ли в Средние века, то ли в эпоху норманнского завоевания: вот сверкают в лучах рассветного солнца топоры викингов, идущих вдоль излучины реки, и один мир сменяет другой в круговороте мифов и возвышенных фраз… И хотя все прекрасно знали, что Хранитель говорит всего лишь о событиях десятилетней давности, сам он ощущал, что та эра уже миновала и он как персонаж занимал в ней место и древнего скандинава-уничтожителя, и Беды Достопочтенного, и ее летописца.
– И вы собирались перековать всех этих свергнутых императоров в добропорядочных фермеров? – поинтересовалась леди Джейн. – Это совершенно идет вразрез с наукой, мистер Робинсон.
