— Это возможно только потому, что его отец служит у американцев, — пояснил генерал. — Николай — счастливый сын отца, который посылает ему свое жалование.
— Единственный сын, — сказал Петров, — назван в честь царя. Он не только мой сын, но и будущая надежда России.
Он взял карточку и стал разглядывать ее.
— А что он изучает? — спросил я.
— Историю, как и его отец, — ответил генерал.
Петров посмотрел на меня внимательно, очевидно слово «история» должно было произвести на меня особое впечатление.
— Я готовился быть преподавателем истории, — сказал он. — Я учился в университете два года. Потом пришла революция, все студенты стали солдатами, а теперь…
Он развел руками, как будто прося извинения за настоящее.
— А что если ваш сын полюбит американскую девушку и решит остаться в Америке?
Я сразу же пожалел, что спросил о том, что для меня было только банальным вопросом, а для Петрова оказалось откровением. Лицо его покраснело, глаза умоляли меня отречься от подобного предположения. Он долго теребил галстук, пока, наконец, не нашел подходящих слов, и сказал:
— А что, если вы, мистер Сондерс, полюбите здесь, в Шанхае, иностранку? Что случится тогда?
— Я ее возьму с собой домой, — ответил я. — Но это едва ли случится.
— Так же и с Николаем, — сказал Петров. — Едва ли случится, или возьмет с собой домой.
— Пожалуйста, господа, садитесь, — сказал генерал, взял меня за локоть и подвел к столу.
Александр сел рядом со мной. Я сел напротив Тамары и опять был поражен выражением ее лица. В нем не было прежней меланхолии, оно выглядело много моложе, совсем другим, чем обычно. Отрадное чувство, которое светилось в ее темных глазах, как мне казалось, относилось к чему-то, давно минувшему. Она обращалась ко всем с лучистой улыбкой, но, похоже, замечала только своего отца. Генерал поднес ей на подносе бокал шампанского, все встали и стали петь в ее честь какую-то песню. Тамара ласково засмеялась и, сложив руки, ждала, когда отец поцелует ее в щеку. Она выпила бокал до дна, налила опять и подала его отцу. Адмирал Сурин налил еще бокал шампанского и поднес его баронессе, продолжая петь. По обычаю, нужно было повторять слова «пей до дна», пока каждый гость пил свой бокал. Это продолжалось до тех пор, пока не кончилось шампанское. Когда наступил мой черед, Петров, который протиснулся между мной и Александром, сказал мне, что это значит «вверх дном».
— Это то, что мы желаем Советскому флоту, — сказал адмирал.
— А можно мне тоже? — спросил Александр, но две бутылки были уже пусты. Капрал Иванов был последним, и он получил только полбокала. Тамара взяла свой бокал, налила в него немного чаю и поднесла его на подносе Александру.
Мальчик встал и с серьезным лицом смотрел на мать. Увидев ее улыбку, он стал улыбаться, а потом смеяться. Она взяла его голову руками и поцеловала в лоб.
— За Россию? — спросил Александр.
— Нет, в этот раз за твое здоровье и счастье, — сказал ему дед.
— Чтобы ты вырос большой, сильный и стал морским офицером, — воскликнул адмирал. Я посмотрел на генерала. Его полузакрытый глаз заставил меня снова подмигнуть ему, но он этого не заметил. Казалось, он не слышал возгласа адмирала. Он был отстранен от настоящего и, как Тамара, погружен в свои воспоминания. Это продолжалось короткий миг. Он дотронулся до своего шрама на лице, словно то был амулет, и сказал что-то по-русски баронессе. Та улыбнулась.
Тамара принесла несколько пирогов, нарезала их и стала подавать каждому гостю.
— Пироги, — прошептал Петров. — С мясом, рыбой и капустой.
Я вспомнил, что наша русская прислуга в Сан-Франциско однажды угощала меня таким же мясным пирогом, когда я пил чай в ее комнате. Может быть, она тоже праздновала свои именины в тот день, и я, не зная этого, принимал участие в этом ритуале.
— В Америке вы празднуете день рождения, а в России мы отмечаем день святого, в честь которого мы названы. Так же для нас Пасха более важный праздник, чем Рождество.
Я не видел никакой связи между Пасхой и именинами, просто Петров старался меня развлекать, потому что разговор перешел на русский язык и меня забыли.
Для меня это была непривычная и странная компания. Все, что они говорили, казалось очень важным для каждого из них. Напряженность в их голосах была непохожа на вежливые разговоры на обычных приемах. В то же время искренность их мнений казалась театральной; они были, как актеры, играющие безукоризненно свою роль, и я почти что стал ожидать аплодисментов от невидимых зрителей.
Я посмотрел на Тамару. Занятая своей тайной радостью, она слушала только, когда говорил генерал. Ее самоуглубленность делала мое чувство отчужденности менее чувствительным. Время от времени баронесса и генерал вставляли словечко по-английски, беспокойно и быстро поглядывая в мою сторону. Я предпочел бы в тот момент, чтобы они меня не замечали вовсе.
— Лучше принять помощь от Англии, чем от Японии, — говорил генерал.
— Mon cher, — сказала баронесса, — вы забываете, что Англия первая подписала договоры с большевиками. Ожидаете ли вы, что Англия, с ее коммерческой душой, может понять наши проблемы?
— Я ничего не ожидаю, но ясно, что мы никогда не сможем сделать это сами, одни. Мы должны принять помощь от кого-нибудь.
— Армия никогда не могла сделать ничего без посторонней помощи, — сказал адмирал. — Я говорю, что мы можем сделать это сами. Но нам нужно участие каждого русского в эмиграции. Объединение и кооперация.
Петров нагнулся ко мне и прошептал:
— Адмирал Сурин — глава Комитета освобождения Родины.
— Ваше превосходительство, где вы возьмете корабли и деньги, чтобы послать всех людей обратно в Россию?
— Вы забываете, генерал, что в России миллионы верных людей ждут нас. Все, что им нужно, это руководство. Организация и руководство. А кто поведет народ, если мы будем сидеть здесь и ждать помощи?
— Да, но послушайте, адмирал, — начал генерал, но был перебит громким стуком в дверь.
Александр побежал отворять дверь. Мужчина и женщина стояли в дверях. Человек посмотрел поверх головы Александра на гостей и спросил:
— Кто здесь сторож? — никто не ответил.
— Где сторож этого кладбища? — повторил он недовольным тоном. Генерал поднялся с места, но Тамара его опередила у двери.
— Он не сторож, — воскликнула она. Генерал отодвинул ее и погладил ласково ее руку.
— Я здесь заведующий, — сказал он, — идемте.
Генерал вывел их наружу и закрыл за собой дверь.
Александр шагнул к матери, но когда увидел ее бледное, расстроенное лицо, остановился молча.
— Иди наверх, — сказала она резко, — иди.
Мальчик быстро закрыл лицо руками и побежал наверх, словно от погони.
— Тамара, возьми себя в руки, — сказала баронесса по-французски. — Noblesse oblige[26].
Ее возглас прозвучал, как стрела, направленная прямо в цель. Тамара подошла к столу и села на свое место.
Некоторое время никто не сказал ни слова, а когда стали говорить, то шепотом.
— Мадам Базарова, — спросил я. — Можно мне пойти к Александру?
Она посмотрела на меня, словно удивляясь моему присутствию, и кивнула головой. Я нашел мальчика в спальне, которую он, очевидно, делил с матерью. Он лежал на походной кровати рядом с кроватью побольше, закрыв лицо чьим-то пальто.
— Послушай, — сказал я, — она не хотела тебя обидеть.
У меня не было опыта разговаривать с детьми, особенно с плачущими.
— Я не потому, — сказал он.
— А почему?
— Я не знаю. Сам не знаю.
Над его кроватью была фотография мальчика такого же возраста, как Александр, в матросской форме.
— Это ты? — спросил я, указывая на фотографию.
— О нет! Это сын царя, Алексей.
Я вспомнил, что обещал ему фотографию памятника Пушкину.
— Они его тоже убили, — сказал он неожиданно, — он никогда уже не вырос.
— Знаю. А у меня есть для тебя фотография памятника.
Я надеялся, что она еще есть в моем столе.
— Она есть у вас? Я думал, вы забыли.
— Нет, я не забыл. Я приду опять и принесу ее.
— Вы приедете в вашем автомобиле?
— Ты хочешь прокатиться? — спросил я, и он улыбнулся. — Я приеду, и мы поедем кататься.
— Скоро?
— Да, а теперь помоги мне найти мое пальто.
Когда я спустился вниз, генерал был в комнате. Он открывал бутылку коньяка и говорил подчеркнуто веселым голосом. Я сказал, что я скоро приеду поговорить с Тамарой об уроках русского языка.
— Прекрасно, — сказал он, провожая меня до двери. — Очень рад, что вы зашли, мистер Сондерс.
— До свидания, — сказал я, — спасибо.
И чуть не добавил «ваше превосходительство».
Глава пятая
Ранней весной 1938 года я начал брать уроки у Тамары Базаровой. В это время я не задумывался над тем, что привело меня к решению изучать русский язык, кроме каких-то неопределенных планов работать корреспондентом в Советском Союзе. Оглядываясь назад, я склонен верить, что какое-то предопределение руководило мною. Я не подвержен мистицизму, и под предопределением я понимаю стечения обстоятельств, направляющих человека на определенный путь, который он сам бы никогда не выбрал.
