— И вы никогда не сомневались? Ведь при вас было реализовано много спорных проектов…
— Всегда есть сомнения в том, что делаешь. Была постоянная ответственность, делали ошибки. И знаете, не хочется идти в то место, где эта ошибка допущена. К Военторгу, например, проект сноса и перестройки которого я не подписал. Или в район Балчуга. Там есть два офисных здания, высоту которых мне не удалось сбить. Раньше, когда мы шли по Пятницкой, открывалась красивая картина Кремля. Теперь нет. Но Москва съедает ошибки. Она очень разнообразная, мы с вами еще помним тот Военторг, другие уже нет. Все привыкли к новым панорамам Балчуга. Иногда, правда, не по своей воле ошибался. Приходит как-то ко мне один мой приятель, не буду называть фамилию, и говорит: «Саш, видишь, у меня были окна квадратными, а я их круглыми сделал. Ты, может, переподпишешь проект?» Я переподписал. А оказалось, что объем здания вырос в полтора раза. Хуже всего для человека на ключевой должности — это друзья, от врагов-то знаешь, что ждать… Обманом же построено здание в начале Арбата, напротив «Праги». Но ведь мы видим те ошибки, которые сделаны. А сколько всего удалось недопустить! Например, много лет бизнес пытался влезть на площадку у храма Христа Спасителя, там, где сейчас теннисные корты. Планировали гостиницу-высотку на 400 номеров. Но я уперся — не более 150, дом не должен нарушать высотный регламент. Не стали строить, оказалось невыгодно. Вспомните «Красный Октябрь». Остановили попытки застройки Поклонной горы и сада напротив. То была непростая задача, ибо претендовали на это место очень серьезные люди, наши олигархи. В конце концов территории придали статус зеленой зоны.
— Вы вообще как к критике относитесь?
— У меня критика внутри себя. Я газет не читаю. Только «Советский спорт». Здоровье берегу. Если взять архитектурную критику периода Советского Союза — я включаю сюда работы тех журналистов, которые профессионально пишут на эту тему, — критика была добрая, не оскорбляла автора. Она говорила: это плохо, это удалось, это не удалось. Но надо быть профессионалом, чтобы разобраться в этих тонкостях. А когда просто начинают издавать нечто вроде крика «ату его!», он, кроме раздражения, ничего не вызывает. Есть и сейчас неплохие критики, но даже самые сильные — непрофессионалы, и говорить с ними на одном уровне не получается. Я с удовольствием читаю Гришу Ревзина, но и он не всегда рискует на публике встречаться со мной. Я всегда готов отстаивать то, в чем уверен. Так было с «Геликон-оперой», считаю, что это гениальный проект. Мы спасли старинную усадьбу, что бы ни говорили «Архнадзор» и прочие критики.
— Критики вас сильно ругали и за здание «Et Cetera». Вам самому этот театр нравится?
— Это произведение архитектуры я не считаю выдающимся. Удивительная у нас есть практика, не существующая нигде в мире, строить театры под кого-то: театр Калягина, театр Васильева, театр Бабкиной, центр Рюминой, центр Вишневской и т. д. Хочешь не хочешь, проявляется человек, для которого строят. И этот театр — Сан Саныч. Он же великолепный актер, лицедей… «Здравствуйте, я ваша тетя»… Все это проявилось в здании, начиная от разных стульев внутри до этих чудных форм. Я переживаю, когда случается непоправимое — уничтожаются панорамы города, а здание… Ну не нравится оно Ревзину, зато нравится Калягину. Оно что, испортило город? Нет. Зато у города есть такая хохма. Калягин просто жил во время стройки этим проектом, и Табаков своим тоже живет. У него оно строится до сих пор, и это от его тактичности, если честно.
— Не скучаете по общению в высших сферах, которое вам обеспечивала должность?
— Конечно, интересно увидеть людей выдающихся и пообщаться с ними. Впечатлил Жак Ширак. Благодаря Ресину встречался с английской королевой. А вообще должность — это паршивая вещь… Есть много людей, которых мы все любим, — артистов, режиссеров, спортсменов. Сейчас у меня такое впечатление, что при встрече они взгляд отводят…
Я их видел с другой стороны, когда жизнь их заставила что-то просить. Они меня стесняются.
— И не было так, что человек оказался лучше, чем вы думали?
— Не поверите. Меня совершенно очаровала Галина Вишневская. Я работал с ней, когда мы выбирали площадку под ее Центр оперного пения. Они с Ростроповичем только приехали тогда из-за границы и жили в так называемом композиторском доме. Как-то она мне и говорит: «Представляете, вхожу в подъезд, грязь, все не убрано. Живем мы на третьем этаже. Думаю: как так можно?! Это ниже моего достоинства проходить по этой грязи! Помыла подъезд с первого до третьего этажа». Потрясающая женщина. Я раньше слышал, что она жесткая, властная. А ее жесткость проявлялась там, где надо. И мне нравилось, что она в лицо говорила все, что думала.
— Часто встречали заказчика, который слушал архитектора?
— Попробую вспомнить. Знаете, Батурина. Как появился «Шуваловский» на Мичуринском проспекте? Она в то время купила ДСК-3. И там должны были производить типовые дома, которые появились бы на этой площадке. Я напросился к ней, говорю: «Елена Николаевна, поймите, мы можем или центр отодвинуть на периферию или периферию подпустить близко. Почему бы не сработать в сталинской архитектуре рядом с университетом?» Через некоторое время она звонит: «Вы правы».
— Но вам как-то удалось спасти ЦДХ от дома «Апельсин», который так хотела построить Батурина.
— Тут не только моя заслуга. Дом не приняли в конечном итоге на Архитектурном совете. То место вообще оказалось непростым для желающих его освоить. Еще мог появиться музей Вексельберга… Я предложил тогда перенести его на другую сторону Садового кольца, ближе к Парку Горького. Всегда считал, что ЦДХ не надо трогать, лежит этот кирпич, и пускай лежит. Парк вокруг — самое правильное. Поэтому, когда эти многочисленные «апельсины» предлагались, мы сделали все, чтобы осталось как было. Правда, пришлось выслушать от людей — а вопрос сноса ЦДХ и размещения новых объектов мы выносили на публичные слушания, — что я враг народа и прочее. Девушки целовали колонны приговоренного ЦДХ… Иногда, чтобы что-то хорошее сделать, следовало создать скандал. Я шел на встречу с жителями докладывать. У меня были определенные правила: никогда не повязывал галстук и никогда не надевал ничего яркого, чтобы не отделять себя от людей. Выходишь на выступление, представляешь проект… А люди из ЦДХ выдают контраргументы. Причем знакомы с этими ребятами сто лет. Мы типа за снос, они против, потом: Саш, пойдем покурим. Покурили. Потом слушаешь, как все орут, что я родину продал… Один раз смешной случай был. Истеричная мамаша дочку выставляет вперед на одном из таких собраний. Девочке лет восемь, она, как стих, читает: дяденьки архитекторы, зачем вырубаете деревья… и сбилась. Забыла текст, стоит глазами хлопает. Мать выскакивает, хвать ее по заднице: «Дурында!» Та перепугалась и вспомнила… Но результат-то получили тот, который был нужен. Пока шли прения, инвесторы подрастеряли интерес, ЦДХ не снесли, а территорию не освоили…
— А вообще что за люди приходят на эти слушания?
— Разные. Есть неравнодушные, есть просто от нечего делать. Никогда не забуду, когда мы памятник Гризодубовой ставили. Была инициативная группа, во главе — бывший летчик. Находим для памятника одно место. Все вроде хорошо, все согласовываем, вдруг он начинает бучу: не то! Второе место, третье… Потом до меня доходит: сейчас он председатель совета по установке памятника Гризодубовой, а когда поставят, он опять летчик в отставке. Поэтому надо выходить на конкретных жителей всегда, чтобы понять, в чем причина их активности. За долгие годы я убедился, что архитектура к тому же — это козырь оппозиции. Всегда есть за что зацепиться. Например, когда реконструировали консерваторию, обнаружили, что две арки были изношены на семьдесят процентов. Это много, в таком случае требуется серьезное вмешательство, а не реставрация. Пошел шум, что вся консерватория под угрозой. Спекуляция? Да. Но со временем мы научились бороться с оппозицией ее же оружием. На очередной пресс-конференции, где нас собрались предать анафеме, я говорю: «Что в консерватории памятник? Звук. Как сохранить звук?» Дискуссия ушла в этом направлении, никто про износ уже не вспоминал. Владимир Ресин, когда стал врио мэра, что сделал? Заявил, что сделано много ошибок, начнем исправлять и первым памятник Петру будем сносить. Никто уже не смотрел, что там в городе происходит после отставки Лужкова.
А ведь самое смешное, что Юрий Михайлович-то был настоящий демократ. Сколько я встречался с жителями по всем градостроительным вопросам, вы не поверите — раза три в неделю точно. А когда утверждали Генплан, мы собирались чуть ли не ежедневно. Генплан — это отдельная тема, предмет моей гордости.
