Когда христианство сменило язычество, Фрейю, недолго думая, окрестили ведьмой и сослали ее на Броккен, где она должна была праздновать Вальпургиеву ночь в окружении ведьм. По ее следам мы и отправимся, чтобы постичь самую загадочную ипостась женщины – архетип Царевны.
История Любовницы – Гениальная Босоножка
Дора Энджела Дункан родилась в мае 1877 года в Америке. Ее отец, обанкротившись, сбежал из дома, оставив жену с четырьмя детьми. В своей книге Айседора Дункан напишет: «Перед моим рождением моя мать, находясь в очень трагическом положении, испытывала сильнейшие душевные потрясения. Она не могла питаться ничем, кроме замороженных устриц и ледяного шампанского. На вопрос о том, когда я начала танцевать, я отвечаю: „Во чреве матери, вероятно, под влиянием пищи Афродиты – устриц и шампанского“… Я родилась под знаком Афродиты, вышедшей из морской пены; события всегда мне благоприятствуют, когда ее звезда восходит. В эти периоды жизнь моя течет легко, и я могу творить…»
Семья Дункан была настолько бедна, что не могла позволить себе нанять гувернантку или няню, и юная Айседора вместе с братьями были предоставлены сами себе. «Именно этой дикой и ничем не стесняемой жизни я обязана за вдохновение танца, который создала потом и который был лишь выражением свободы. Я никогда не слышала слова „нельзя“, которое, как мне кажется, делает жизнь детей сплошным несчастьем», – скажет великая танцовщица.
В 13 лет, считая школу совершенно бесполезной и убивающей творчество, она бросила учиться и принялась самостоятельно изучать искусство танца. Первую собственную школу танца Айседора организовала для соседских детей и преподавала в ней вместе со старшей сестрой. Школа стала очень популярна.
Помимо детских классов со временем были набраны «взрослые» группы – для обучения светским танцам. В 11 лет Айседора сделает запись в дневнике: «Среди учеников было двое молодых людей: один – начинающий доктор, а другой – аптекарь. Аптекарь отличался поразительной красотой и назывался чудным именем – Верной… Я безумно, страстно влюблена… Это увлечение продолжалось два года, и мне казалось, что я глубоко страдаю. В конце концов он объявил о своей предстоящей свадьбе с молодой светской девушкой из Окланда. Свое отчаянное горе я излила на страницах дневника и до сих пор помню день свадьбы, и все, что я перечувствовала, когда увидела его идущим по церкви рядом с бесцветной девушкой под белой вуалью. После этого я перестала с ним встречаться… Такова была моя первая любовь. Я была безумно влюблена, и мне кажется, что с той поры не перестаю быть влюбленной».
В 18 лет Айседора убедила всю свою семью переехать в Чикаго, где, по ее мнению, можно было быстрее добиться успеха и славы на ниве искусства. Тут ее поджидала любовь – рыжий поляк Иван Мироский, который был старше ее почти на четверть века и, к тому же, оказался женат. «Когда он, наконец, не удержался от искушения поцеловать меня и попросил стать его женой, я решила, что это будет самая большая и единственная любовь моей жизни», – напишет потом Айседора.
Однако семья девушки, узнав о существовании жены, ожидающей Ивана в Европе, настояла на разрыве этой связи и переезде Дункан в Нью-Йорк.
Выступления Айседоры были сенсационными: отрицавшая классическую школу балета, девушка танцевала босиком, в прозрачных одеждах, выражая в движении свои сиюминутные чувства, и этим покорила изысканную публику светских салонов. У начинающей танцовщицы появились деньги, она тут же отправилась в Европу, надеясь, что там ей откроется магический мир великих поэтов и художников.
Получив известие о смерти Ивана Мироского, Айседора со свойственной архетипу Любовницы легкостью подружилась с его женой. Они проводили время вместе, вспоминая ушедшего возлюбленного.
Тогда же Дункан открыла мир лондонской богемы. «В камине, в бутербродах, в крепком чае, в желтоватом уличном тумане и в английской манере растягивать слова есть что-то невыразимо привлекательное, и если до сих пор я была очарована Лондоном, то с этой минуты я его горячо полюбила», – напишет она о том времени. «Выступления мои имели большой успех: газеты печатали восторженные статьи, все видные люди Лондона приглашали меня на обед или чашку чая, – вспоминала Айседора. – Как раз тогда в жизнь мою вошел юный поэт, только что покинувший университетскую скамью Оксфорда. Обладатель нежного голоса и мечтательных глаз, он происходил из рода Стюартов. Ежедневно, уже в сумерках, он приносил в наше ателье три или четыре томика и читал мне стихи Суинбёрна, Китса, Браунинга, Россетти и Оскара Уайльда. Он любил читать вслух, а я обожала его слушать».
Поддавшись уговорам брата, Айседора оставила-таки Лондон и переехала в Париж. «От волнения, что мы находимся в Париже, мы вставали в пять часов утра и начинали наш день с танцев в Люксембургских садах; затем бродили по Парижу и подолгу осматривали Лувр. Кроме Лувра, мы посещали Собор Парижской Богоматери, музеи Клюни, Карнавала и другие. Я была особенно восхищена группой Карпо перед зданием Оперы и фигурой на Триумфальной арке. Не было статуи, перед которой мы не стояли бы с немым благоговением; наши юные американские души стремились ввысь от радости, что мы, наконец, вкушали плоды той культуры, к которой так долго шли».
Однако чувственность юной Любовницы пробуждалась непросто: французские поклонники боготворили Айседору и отказывались видеть в ней земную женщину. «Первые приключения моей юности были неудачными. Неведомая страна, называемая Любовью, в которую я мечтала войти, долгие годы оставалась для меня закрытой. Главным образом, благодаря религиозному страху, который я внушала своим поклонникам».
В сердечных делах было затишье, но именно в этот период жизни Дункан поступило первое серьезное предложение о контракте от крупнейшего берлинского варьете. Дункан его отвергла, так как считала, что искусство божественно и его нельзя опошлять. Уверенность, основанная на глубинной интуиции, устами Айседоры заявила: «Мое искусство не для кафешантана. Когда-нибудь я приеду в Берлин и, надеюсь, буду танцевать под ваш филармонический оркестр, но в храме музыки, а не в кафешантане наряду с акробатами и дрессированными животными! Я приехала в Европу, чтобы через танец возродить веру, чтобы при помощи движений научить людей познанию красоты и святости человеческого тела. Когда-нибудь я приеду в Берлин и буду танцевать перед соотечественниками Гете и Вагнера, но в театре, достойном их».
Предсказание Айседоры сбылось спустя всего лишь три года. Но перед этим был Будапешт. Весна, апрель, цыганская музыка! Тут впервые пробудилась чувственность юной Айседоры. Что удивительного в том, что под мелодии вольного народа дремавшие чувства раскрылись как цветы.
Пробуждение Любовницы произошло. «В бесновавшейся толпе я увидела молодого венгра с божественными чертами лица и стройной фигурой, которому было суждено превратить целомудренную нимфу, какой я была, в пылкую и беспечную вакханку, – напишет она. – Все способствовало перемене: весна, мягкие лунные ночи, воздух, насыщенный сладким запахом сирени. Дикий восторг публики, мои ужины в обществе совершенно беззаботных чувственных людей, цыганская музыка, венгерский гуляш, приправленный паприкой, тяжелые венгерские вина. Я впервые за мою жизнь ела обильную возбуждающую пищу, что пробудило во мне осознание, что мое тело – не только инструмент, выражающий священную гармонию музыки.
Мои маленькие груди стали незаметно наливаться, смущая меня приятными и удивительными ощущениями. Бедра, напоминавшие еще недавно бедра мальчика, начали округляться, и по всему моему существу разлилось одно огромное, волнующее, настойчивое желание. По ночам меня мучила бессонница, и я металась в постели в горячечном, мучительном томлении».
Венгерский Ромео, прекрасный артист Оскар Бережи, впоследствии ставший знаменитостью, стал избранником Айседоры. «Ромео и я скрылись на несколько дней в деревню, где жили в крестьянской избе. Мы впервые познали счастье целыми ночами находиться в объятиях друг друга. Проснувшись на заре, я испытывала невыразимую радость видеть свои волосы спутавшимися с его черными душистыми кудрями и чувствовать его руки вокруг своего тела».
«Итак, познав желание – постепенное приближение высшей точки наслаждения, безумный и окончательный порыв последней минуты, я уже не беспокоилась о возможной гибели моего искусства, об отчаянии моей матери и о крушении мира вообще. Пусть осудит меня тот, кто может. Но скорее пусть он винит Природу или Бога за то, что они сотворили эту минуту более ценной и более желанной, чем все остальное во Вселенной, что мы с нашими познаниями можем пережить. И понятно, что чем выше взлет, тем больнее падение при пробуждении».
В турне по Венгрии в каждом городе Айседору ожидала коляска, запряженная белыми лошадьми и полная белых цветов. «Я садилась в нее и ехала по всему городу под крики и приветствия толпы, словно молодая богиня, спустившаяся из другого мира. Несмотря на блаженство, которое давало мне искусство, несмотря на поклонение толпы, я постоянно страдала от желания увидеть моего Ромео, особенно по ночам, когда оставалась одна. Я чувствовала себя готовой отдать весь свой успех и даже свое искусство ради того, чтобы на одну минуту быть снова в его объятиях, и я страдала, ожидая дня возвращения в Будапешт».
