Первый ревел в три ручья. Он уже потерял дар речи. Второй тоже ревел, но еще владел голосом.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — повторял он, словно детский стишок.
В эту самую минуту из тени появился я с топором в руке. Они были готовы превратиться в дерьмо и протечь в Китай.
— О-па, Джесси, — сказал Ли Меллон. — Смотри, кого я поймал. Два недоебка чуть не высосали весь наш бензин. Представляешь, Джесси?
— И что теперь, Ли? — спросил я.
Видите, какие отличные оказались у нас имена, как они подходили к таким делам? Имена сотворили для нас в прошлом веке (18).
— Наверное, я их пристрелю, Джесси, — бесстрастно сказал Ли Меллон. — С кого-то надо начать. Третий раз за последний месяц у нас воруют бензин. С кого-то надо начать. Так больше продолжаться не может, Джесси. Этих долбоебов придется пристрелить, чтоб неповадно было.
Ли Меллон приставил дуло пустого винчестера ко лбу того, кто еще мог говорить, после чего он говорить уже не мог. Дар речи больше не обременял его рта. Он двигал губами, словно хотел что-то сказать, но не издавал ни звука.
— Подожди минуту, Ли, — сказал я. — Конечно, их нужно пристрелить. Забрать у человека последний бензин, оставить его посреди этого дерьма даже без пары роликовых коньков. Они заслужили пулю, но посмотри: они же совсем дети. Наверное, еще ходят в школу. Взгляни на этот персиковый пух.
Ли Меллон наклонился и стал с интересом разглядывать их подбородки.
— Да, Джесси, — сказал он. — Я понимаю. Но ведь с нами беременная женщина. Моя жена, она моя жена, и я ее люблю. Она может родить в любой момент. Она переносила уже две недели. Мы хотели отвезти ее в Монтерей, чтобы она рожала в чистой больнице и под присмотром докторов — но если в грузовике не будет бензина, мой ребенок умрет.
— Нет, Джесси, нет, нет и нет, — сказал Ли Меллон. — За убийство своего новорожденного сына я просто обязан пристрелить их на месте. Черт, можно соединить их головы, и тогда хватит одной пули. У меня есть одна, очень медленная. Будет идти сквозь черепа минут пять. Настоящий ад.
Потервший дар речи — в тот самый момент, когда Ли Меллон появился перед ними с керосиновой лампой в одной руке, ружьем в другой, и сказал, что застрелит, если они сдвинутся хоть на дюйм, впрочем, если хотят, могут двигаться, потому что он все равно их застрелит, ему даже нравится стрелять по движущимся мишеням, это хорошая тренировка для глаз, — наконец, заговорил:
— Мне девятнадцать лет. Мы не нашли бензобак. У меня сестра в Санта-Барбаре. — Больше он ничего не сказал — язык отнялся снова. Оба ревели. Слезы текли по щекам, носы хлюпали.
— Да, — сказал Ли Меллон. — Они еще молоды, Джесси. Пожалуй, им нужно дать шанс исправиться, прежде чем их ебаные мозги полетят во все стороны — в наказание за кражу бензина у неродившегоя ребенка. — После этих слов они заревели еще сильнее, хотя казалось бы, это невозможно.
— Что ж, Ли, — сказал я. — Ничего ужасного пока не произошло. Всего лишь попытка украсть у нас последние пять галлонов бензина.
— Ладно, Джесси. — философски сказал Ли Меллон, переступая с ноги на ногу. — Если они заплатят мне за весь бензин, который у нас украли за месяц, я, так и быть, возможно, сохраню им жизнь. Возможно. Я как-то обещал матушке, Господи, спаси на небесах ее душу, что если мне выпадет шанс протянуть руку помощи сбившимся с пути, я это сделаю. Сколько у вас с собой денег, ребята?
Оба мгновенно, не говоря ни слова, словно пара глухонемых сиамских близнецов, вытащили из карманов кошельки и отдали Ли Меллону все, что там было. Получилось $6.72.
Ли Меллон взял деньги и спрятал в карман.
— Вы доказали свою преданность, ребята, — сказал он. — Живите. — Один из них прополз вперед и поцеловал Ли Меллону ботинок.
— Ну-ну, — сказал Ли Меллон. — Не распускать нюни. Покажите, на что вы способны. — И он строем повел их к машине. Теперь это были самые счастливые пацаны в мире. У них был форд 1941 года со всеми этими штучками, которыми мальчишки разукрашивают машины.
Скорее всего, ребята попали не на ту дорогу и сожгли весь бензин. Им нужно было на 101-ю. Здесь на много миль нет ни одной автозаправки, и они решили, что мы не обеднеем из-за нескольких галлонов бензина. Если бы у нас горел свет, они, наверное, просто попросили бы.
Ли Меллон помахал на прощанье винчестером, и они очень медленно поехали в сторону Сан-Луис-Обиспо и Санта-Барбары, где их ждала сестра. Да, скорее всего, это была ошибка навигации. Им следовало оставаться на 101-й.
Ли Меллон помахал на прощанье винчестером и нажал на курок. Конечно, они были слишком далеко и ничего не услышали. Они были примерно в пятидесяти ярдах от нас, машина набирала скорость, и они не могли услышать характерный звук, с которым боек шелкает в пустом стволе.
Грузовик
На завтрак мы ели пшеничные хлопья. Этих хлопьев у нас был пятифунтовый мешок, купленный в Сан-Франциско на старом рынке у Хрустального дворца. Ровно за день до того, как это прекрасное здание снесли, и на его месте построили мотель.
Пшеничные хлопья становились нашим тоскливым завтраком всякий раз, когда заканчивалась другая еда. Еще у нас было сухое молоко, чтобы заливать им хлопья, немного сахара и сухари от Ли Меллона. Кофе не было, только зеленый чай.
— Мы теперь богатые, — сказал Ли Меллон, доставая из кармана $6.72. Он положил деньги перед собой на пол и стал похож на нумизмата, разглядывающего редкую монету.
— Можно купить еды, — наивно предложил я. — Или патроны.
— Эти парни, наверное, до сих пор не могут отклеиться от штанов, — засмеялся Ли Меллон, — В химчистку они их точно не понесут.
— Ха-ха, — засмеялся я.
С крыши спрыгнул кот. У нас было полдюжины котов. Они вечно хотели есть. Кот подошел поближе и попытался проглотить кусочек сухаря от Ли Меллона. Поскребясь об него зубом, он решил, что сухарь не стоит таких усилий.
Кот ушел на веранду и, усевшись на бледном солнышке, стал смотреть, как по дну пруда лениво скользит змея с полупереваренной лягушкой в животе.
— Возьмем деньги и поедем трахаться, — сказал Ли Меллон. — Это важнее, чем еда и патроны. Давно надо было поставить грузовик поближе к дороге. Жизнь сразу стала бы легче.
— Ты собираешься трахаться за $6.72? — спросил я.
— Поедем к Элизабет.
— Она же работает только в Лос-Анжелесе, — сказал я.
— Вообще-то да, но иногда дает. Для разнообразия. Нужно застать ее в подходящем настроении. То, что она творит в Лос-Анжелесе — вообще фантастика.
— Коробка патронов 22 калибра — было бы здорово, — сказал я. — Фунт кофе… на двоих? Стодолларовая девушка из Лос-Анжелеса за $6.72? Может ты еще спишь, дружище?
— Нет, не сплю, — сказал он. — Все будет нормально. В любом случае, мы ничего не теряем. Может, она пригласит нас на завтрак. Доедай батон и поехали.
Ли Меллон обладал уникальным чувством искажения. Доедай батон. Предмет, который я держал в руке, никогда не имел ничего общего с батоном. Я отложил молоток с зубилом, и мы пошли к грузовику.
Грузовик был похож на машину времен Гражданской войны, если бы тогда были машины. Но он ездил, несмотря на отсутствие бензобака.
К раме грузовика была приделана пятидесятигаллоновая бензиновая канистра со специальным цилиндром на крышке, который с помощью насоса соединялся с карбюратором.
Работало это так. Ли Меллон крутил руль, а я стоял в кузове и следил, чтобы с насосом все было в порядке, чтобы он не отлетел на ухабах.
Когда мы выезжали на шоссе, вид у нас был весьма забавный. У меня так и не хватило духу спросить Ли Меллона, что случилось с бензобаком. Я предпочел не знать.
В разгар жизни
Я видел Элизабет всего два раза, но запомнил надолго. Она была прекрасна, и три месяца в году работала в Лос-Анжелесе. Каждый год она нанимала какую-нибудь женщину, обычно мексиканку, чтобы та жила в Биг Суре и смотрела за детьми в ее отсутствие. После чего производила над собой совершенно фантастические манипуляции, причем делала это очень профессионально.
В Биг Суре она жила в грубо сколоченном терехкомнатном домике с четырьмя детьми, каждый из которых был похож на нее, как отражение в зеркале. Она носила распущенные по плечам волосы, простые платья из грубой ткани, на ногах сандалии, и жила жизнью физичекого и духовного созерцания.
Она разводила огород, консервировала овощи, колола дрова, шила одежду — короче, делала все, что делает женщина, когда ей приходится жить без мужчины, одной, вдали от мира, и растить детей, отдавая им лучшее, что у нее есть. Она была очень спокойной и много читала.
Такую жизнь она вынашивала девять месяцев в году — как особого рода беременность, — после чего нанимала мексиканку, чтобы та смотрела за детьми, и уезжала в Лос-Анжелес, где, произведя с собой физическую и духовную трансформацию, превращалась в очень дорогую девушку по вызову, специализирующуюся на экзотических удовольствиях для тех мужчин, которым для исполнения изощренных фантазий нужны красивые женщины.
