– Узок круг ваших людей – страшно далеки вы от народа, – перебил Анатолий. – «Машину моют» – твои общения не выказывают тебя народным демократом.
– Дадите вы рассказать или нет? У вашего круга, как я посмотрю, низка культура выслушивания и суперактивна культура перебивания.
– Ладно, – разрешил хозяин, – трави дальше.
– Так вот, эта дворник (ты доволен, Толя?) стала жаловаться на татарское иго, которое не прекращается до сего дня. Мол, в дворники нельзя устроиться – всюду татарва. Чужих не пускают и выжимают.
– Прошу без ксенофобии и без компьютерного расизма…
– Да прекрати, в конце концов, перебивать! А дальше она перешла на интеллигентов, всяких там аспирантов, которые метут двор да книжки читают, а между собой по-иностранному. Диссиденты проклятые. Так, говорит, соберут нас в ЖЭКе на политинформацию, а они гонят – быстрей, быстрей, хватит, закругляйтесь. Нам-то, говорит, интересно, а они рыло кривят. Вот так, ребята, и повышается уровень тех, от кого вы далеки. И как входит в их души та информация, что зовется у нас «полит».
– До сих пор татарам простить не могут, – резюмировал Мишкин, – это, прежде всего, потому что половина русских на самом деле татары. Комплекс татарина в глубине русского. Почти как у Чехова: по каплям выдавливать из себя врага? Да? Так выдавливаем, пока не прихватит, как меня, вот эта финальная зараза. Вот тогда все комплексы улетучиваются. Так, Толь?
– Брось, что ты спрашиваешь гуманитария! Он тебе сейчас накрутит макароны на уши.
– Вот, Женя, обрати внимание: это у нашего Бори опять профессиональный расизм. В космополитическом, эмансипированном обществе – такие вот национальные комплексы…
– Видал! У меня комплексы. А у этого еврея?! Я же не про это – а про интеллигенцию и маргиналов. Без национальностей. Просто это вы сами страшно далеки от народа.
– Кто мы, Боря?
– Интеллигенты. Ин-тел-лиген-ты, а не евреи.
– А ты сам-то кто?
– Я тоже далек от народа, но только как интеллигент. – Борис рассмеялся. – А вот ты, Анатолий, вдвойне. Знаешь, Жень, анекдот о Толькиной двойственности? Сидит еврей – голый, но в цилиндре. У него спрашивают: «Ты чего это в цилиндре?» – «А вдруг кто придет…» – «Тогда почему голый?» – «Да кто же ко мне придет?!» Так что мы про одно, а Тольку чуть тронь за живое – и он тут же о судьбе евреев. Вечно терзается.
– А ты хочешь, чтоб он про что говорил? – заступился за приятеля Мишкин. – Евреи для него – как для меня болезнь.
Наступило короткое неловкое молчание. Спорщики заткнулись, посчитав, что Мишкин говорит о своем фатальном недуге. Но Борис быстрее других сообразил, что речь лишь о предмете существования и смысле работы их друга – и возобновил свои ернические нападки:
– Евреи – это и есть болезнь. Только болезнь общества.
Толя с Борисом учились в одной школе, но в разных классах. В школе общались они мало. На переменках толкались только со своими одноклассниками. Короче, несмотря на географическую близость, душевно были друг от друга весьма далеки. А потом пути и вовсе разошлись: один был явный полутехнарь-полуестественник, другой стопроцентный гуманитарий. Так и разошлись бы на всю жизнь, если бы на первом же курсе судьба вновь не столкнула их: первая полудетская влюбленность привела обоих к одному и тому же порогу. Влюбились – и встретились. И, как выяснилось в дальнейшем, – чтоб не расставаться уже до конца жизни. Но это потом, потом. Девочка была из интеллигентной семьи, училась в консерватории, готовилась стать музыковедом. Никакой конкуренции на племенном уровне, никакой физической конфронтации не было. Более того, демонстрируя свои высокие нравственные качества и эрудицию, ежедневно внутренне соревнуясь ради прекрасного приза, они все время вели разговоры и действовали таким образом, чтоб показать наилучшие качества соперника. Тем самым оттеняя, а вернее, высветляя свое высокое благородство. Они были дети и не пересиживали друг друга. Вместе ходили, втроем бывали на концертах, в театре, кино или выставках. Девочке нравилось. Предпочтение никому не оказывала – может быть, из желания сохранить при себе обоих до наступления настоящей взрослой любви. Мальчики уходили домой вместе и едва оставались вдвоем, как тут-то между ними начинались подкалывания, разногласия, споры. Так создалась традиция.
Но беда – время их юности пало на сталинское время. Вернее, сталинщина пала на время их юности. В 52-м родителей девочки арестовали. Саму ее куда-то увезли. Она исчезла, в память о себе оставив двоим ребятам вечную конфронтирующую дружбу.
И пошли вызовы в КГБ.
У Толи в первый день было вежливо: «Анатолий Яковлевич, что вы знаете о связях ваших друзей с сионистами?» В следующий раз грубее: «Ты лучше сам расскажи, что они тебе подкидывали читать?» Это было начало… Что их ждало?..
А у Бориса следователь был сразу более рьян и груб, но о сионистах не спрашивал. Спасла их осветившая, обнадежившая мир смерть Сталина. И никаких допросов. Просто прекратилось все. Ну не всё… И, к сожалению, не навсегда. Навсегда лишь девочка ушла из их жизни.
– А что, – горячился Анатолий, – судьба евреев – это судьба Прометея! Он дал людям свет и тепло. За это был прикован к скале, и орел терзал ему печень. Евреи дали миру свет и тепло монотеизма, Бога бестелесного, Бога-мысль; а за этот дарованный людям огонь и жар душевный веками, даже уже тысячелетиями, народ этот терзает судьба. Время от времени прилетает очередной орел и раздирает всю, так сказать, еврейскую биомассу.
– Ну все! – Борис засмеялся. – Теперь наш Прометей приковал себя к любимой скале надолго. Только евреи же сами говорят, что Бог их защищает или наказывает для будущего блага.
– Это как большевики, что ли? – заинтересовался Мишкин, – они же все делали для светлого будущего… правда, не одного, а всех народов. Холокост для будущего блага?
– А что? Ты Тольку не слушай. Может, Господь специально устроил… Ну, или, скажем, разрешил, чтоб на фоне такого ужаса легче было создать, возродить еврейское государство. Может, это и есть предтеча мессии?
– Да ну его, Жень. А вообще-то, скажу тебе, что евреи – так уж сложилось – всегда были моделью будущего, пробным камнем. Как национальная религия евреев была предтечей, матерью мировых многонациональных адамистских, авраамических религий, так и холокост, может, модель того, что грядет в мир. Кто его знает, что грозит цивилизациям от какого-нибудь нового варвара. И рассеяние евреев в результате когдатошней депортации – модель наступающего распыления народов без всяких национальных границ. Сейчас народы диффундируют друг в друга. А проба была на евреях.
– Ну теперь Толя со своего конька не слезет.
– А ты – со своего. Он же историк, а ты все сводишь к его еврейству. С моей медицинской точки зрения, у тебя у самого комплекс еврея. Комплекс полужидка.
– Обижаешь, доктор. Не ставь меня на одну платформу с ихней нацией. Ветхий Завет у них – это критический реализм, анализ, даже осуждение прошлого. А наш Новый Завет – это социалистический реализм. Как надо, как лучше – даже если пока и не получается.
– Ну совсем уже дурак, – не выдержал Анатолий. – Кончай, Борьк, ерничать. Ведь кто услышит – и впрямь подумает.
– А ты будь пошире.
– Тебя послушать, так я не русской историей занимаюсь, а…
Женя взял сигарету и зажигалку. И все, забыв о споре, дружно загалдели: мол, нельзя тебе.
– Совсем с ума сошли. И что это прибавит?.. – и после маленькой паузы: – Или убавит?..
Очередное неловкое молчание. Первый выскочил из него Борис:
– Ну, ладно. Если не ерничая, без завиральных теорий, как в действительности понять и объяснить такое несусветное, как холокост? Или ссылка целого народа, калмыков, там, татар из Крыма, чеченцев… А? Или объяснить с рациональных позиций. Ты, страдающий мировой историей!
– Да, что привязался? – с готовностью откликнулся Анатолий. – С каких позиций? Есть одна позиция – убивать нельзя. А тут тотальное убийство народа, народов. О чем ты говоришь! Что ж тут может быть рационального?
– Ну мистически ты нам все объяснил. А без дурачества?
– Надоел, Борьк. Жень, вступись.
– А действительно, Толя, – спросил Мишкин, – ведь холокост чистым разумом не понять.
– Так и вся история евреев… Да и России – чистым разумом не понять – «…ибо нелепо». Я и объясняю с мистических позиций. Как Божья проба, прикидка.
– Болтун, историк хренов! – взорвался Борис.
– Да нет, ребята, я совершенно серьезно. Я думаю, что, если Бог есть… А без сатаны такое затеять и осуществить нельзя. А если есть сатана, то, разумеется, есть и породивший его антипод – Бог. И Он допустил. А стало быть, Богу это угодно было… Может, планомерное уничтожение евреев как раз и есть одно из доказательств существования Бога?
– Идиот! Ну, что несешь? Жень, на правах хозяина и больного заткни ему хлебало.
