– Чегой-то вы, Евгений Львович, с глузду съехали? – изумился Илья. – После операции всего ничего прошло. Подождите немного.
– А я что говорю?! – с пол-оборота включилась Галя.
– Умерьте свой темперамент, Галина Степановна, – резко ответил Мишкин. – Легко вам всем говорить: «Подожди немного!» А сколько у меня этого «немного», знаете? Сколько?! Или я должен сидеть здесь и подсчитывать: много ли еще мне осталось! А я не собираюсь гнить без дела и думать-думать-думать! Думать о… К черту! Я принял решение, и вы не остановите меня, хоть всю державу подымай. Поеду дело делать. Когда делаешь, то знаешь, что делать – не думаешь, а делаешь.
Стало тихо. И долго никто не решался нарушить молчание.
Первым пришел в норму Илья:
– Евгений Львович, и как вы все это устроите?
– А вот хочу тебя попросить. Ты сможешь по утрам заезжать за мной?
– Конечно. Только пару-тройку дней подождать – я сегодня в аварию попал.
Галя вздохнула с облегчением: все-таки не так сразу. Еще несколько дней так, а дальше видно будет. И опять компания оживилась. Опять можно поговорить о чем-то абстрактном, отвлекшись от основного, что всех заставляло думать, как бы не сказать лишнего. Конкретная вещь – авария! Что может быть сейчас абстрактнее! Тем более, сам герой, как видно всем, цел и невредим.
Общий глас: рассказывай.
– Я стоял на обочине дороги, поджидал одну даму…
– Об этом, доктор, поподробнее.
– Об этом, Олег Сергеевич, я вам отдельно – как наиболее заинтересованному.
– Почему это только ему? – встрял Алексей. – Я тоже профессор. Мне тоже сладкого.
– Что вы к нему с бабами пристали?! – осадил Мишкин. – Человек пришел меня навестить. Попал в аварию, а вы отвлекаете от темы.
– Да кто его отвлекает?! Он сам отвлекается! Говори, наконец, Илья!
– Ну так вот, стою, значит, на обочине. Мечтаю.
– Разумеется: бабу же ждешь.
– Кончай, Олег! – В голосе хозяина послышалось раздражение: – Дай послушать!
– Да ничего, Евгений Львович, не страшно. Так вот, стою себе мирно, мечтаю… да не о том, Олег Сергеевич, не о том… И вдруг удар сзади. Меня так и мотнуло головой о подголовник. Сзади врезались.
– Это понятно и без дополнительных объяснений. На вид у тебя все, вроде, в порядке.
– Выхожу. Стоит, целуясь, так сказать, с моей жопой, здоровая тачка. Мой зад вдавлен и у того что-то погнуто, осколки, и из него течет под машину. Тосол наверно.
– У него хуже?
– Пожалуй. Да мне до его проблем… Пока не до его проблем. Пока. Подчеркиваю: пока.
– Не говори загадками, Илюша.
– А ты не перебивай! Короче, выходит из машины, так сказать, моего контрагента, сравнительно молодой армянин, так сказать, лицо кавказской национальности и идет мне навстречу…
– Навстречу лицу еврейской национальности…
– Ты уж, Боря, прямо сказал бы: «жидовской морде» – и был бы ближе к истине. Потому что в это самое время с тротуара срываются несколько орлов и с криками: «Мы видели! Мы свидетели! Совсем от них житья нет! Все заполонили эти черные…» Абсолютно пьяные, но при этом чистейшей славянской национальности… И мое положение?..
– Повезло же тебе: не каждый день у нас еврею помогают – да еще при национальных конфликтах.
– Ну, ладно тебе, Толя! А в войну?
– Как историк даю справку. Война – это извращенное состояние умов и души. Это раз. А во-вторых, и в войну всяко было. По-разному немцев встречали. Еще неизвестно, что бы было, если бы они себя вели поделикатнее – с теми же евреями или цыганами.
– Господи! – возмутился хозяин. – Вы забываете, что у меня не так много времени. Я просто могу не дожить до конца истории с машиной, армянами и пьяными. И как всегда, всё из-за евреев!
От этого «не много времени» все замерли – в головах собравшихся опять зазвучала мелодия болезни, но Сам быстро и перевел в усмешливую сторону, и, успокоившись, компания стала слушать дальше.
– А что мне было делать? – продолжал Илья. – Пришлось грудью защищать моего обидчика. Национальный вопрос погубит… Кого погубит, не знаю, но кого-то погубит. В общем, всё перевернул вопрос проклятый. Я – народу: «Так ведь он не отказывается, ребята! Он тоже считает, что виноват…» А народ мне: «Еще бы он отказывался, черножопый!» Ну, крепок дух беложопства, дело их правое, увидели, что еще один «черный» из машины лезет – и кричат мне: «Счас они вдвоем-то тебя точно объ. бут! Соображай, малый!» А я испугался даже – думаю: как бы не начали помогать собрату по цвету жопы, от драки-то машине моей прибыли не будет… Армян-то уже двое, они трезвые, и в случае конфликта за себя постоят. Как это – спина к спине. Ну а я?
– А ты?
– Покороче, Илюша, ты так долго рассказываешь – с идиотскими какими-то деталями… Чем дело кончилось-то?
– И правда, Илья, ты скажи главное: я в больницу буду ездить?
– Все в порядке, патрон. Будете. Армяне забрали машину чинить. Говорят, через три – четыре дня будет готово. А пока будут приезжать за мной в больницу и из нее, куда надо.
– Ты думаешь, не обманут?
– Надеюсь. Тем более показали мне, где они работают. В автосервисе. Так что для них это меньшая проблема, чем, скажем, для меня. Всё, естественно, за свой счет делают.
– Не наколют? – Борис как настоящий ученый всегда в сомнениях и требует проверки.
– Эксперимент идет, – мрачно процедил Мишкин, которому обрыдла дурацкая дискуссия на фоне, по сути, копеечного конфликта.
Беседа покатилась дальше. Хозяин с одинаково заинтересованным видом переводил взгляд то на одного, то на другого говорящего. Иногда перебивал короткими репликами. Но больше молчал.
Скоро начали и расходиться. Сейчас не засиживаются до ночи, как когда-то при здоровом Мишкине… И, разумеется, не звонят по ночам из больницы, не вызывают. Мишкин подумал об этом: «А может, и правда незаменимых нет? Заменить-то есть кому. Пока хуже только мне».
– Пап, я пошел. Ничего не надо? Мы с Леной завтра после работы придем.
– Не гони лошадей, – усмехнулся отец. – Еще находитесь. – И, видно поняв, что не больно ласково отреагировал на сыновье прощание, поспешил вроде бы извиниться: – Пока ничего не надо, сынок. У тебя почитать ничего нового нет? Только не медицину.
– Шеф велит диссертацию к первому на стол ему. Почитаешь, а? Я принесу.
Саша молодец. Собака, диссертация – все про жизнь.
– Хм… Ну принеси. Да, Шекспира, Пушкина не забывай.
Саша рассмеялся:
– Что вы все на них зациклились? И шеф – про Шекспира и Пушкина.
– Значит, понимает, что профессиональная память и навыки сохраняются дольше, когда и этих парней читаешь тоже, а не только по делу своему.
– Он-то как раз не о том. Ну да ладно. Я завтра принесу диссер, да?
– И что-нибудь для души. Профессиональные навыки нынче мне не больно нужны, а душой заняться пора. Принеси все, что можешь.
Наконец все ушли. Галя молча с чем-то возилась по хозяйству то в комнате, то на кухне. Мишкин включил телевизор. Они еще не привыкли к новой ситуации, еще не подготовлены к грядущим изменениям в жизни, во взаимоотношениях между близкими, друзьями, в семье. И неизвестно, как пойдет оно все.
Пора и спать.
Боясь задеть еще свежий рубец на животе мужа, Галя устроилась на раскладушке рядом с их многолетним общим ложем.
– Зря ты. Уж давно… или пока – но не болит. Ложись нормально.
Ничего не ответила и выключила ночник.
– Ты что? Обиделась? Да ты пойми меня…
– Ну, какая может быть обида! Давай спать.
Она уснула, а Мишкин лишь сделал вид. Лежал, разглядывал книжки на полках за стеклом. Он знал их расположение и, хоть темно, пытался определить, какая книжка, скажем, на этой полке с правого края. А какая третья слева? Придумал себе игру, отвлекающую от бессонницы. На этой вот, например, полке – медицина. Первая – книга Юдина о язвенной болезни желудка. Следом реанимационная – Блажа и Кривда. Эти болгары давно уже устарели, но не выкидывать же. Затем «Оперативная хирургия» Литтмана. А полкой ниже – Библия, Коран… Мишкин стал вспоминать, как он, используя больных, доставал эти полузапрещенные их «смешным» режимом книги. Вообще-то неловко было обращаться к именитым больным, имеющим доступ к, скажем, водке, или там дефицитной какой-нибудь закуске, или шмоткам. Попросишь – достанут, а денег не берут. Поэтому, если он и просил, то только книги. За них, вроде бы, и не стыдно не заплатить.
«Сколько же книг, которые я никогда не прочитаю?! Я… Смешно: „Я“! Когда уж мне читать? Будущее – не мое. И Сашка не прочитает. Кому интересна та беллетристика, что когда-то волновала нас! Труха прошлого – все не так, все не состоялось. Во всяком случае, не так нам виделось, как нам хотелось или не хотелось. Всё пропадет, всё выкинут…»
– Да почему же, если выкинут, всегда плохо? Выкинешь, а кто-то подхватит, прочтет, новое узнает.
– Да я о своих думаю.
– Высшая форма эгоизма. Надо думать об обществе.
– Общественное выше личного?! Проходили. Известно, к чему привело. Оказалось: сатанинский путь.
