— Так сказать, совершали героическое отступление, — неизвестный почти сочувственно кивнул. — А где же оружие, невинная овечка?
Солдат явно медлил.
— Пришло в полную негодность, — ответил он после длительной паузы, — в последнем бою.
— Ты выбросил его, тряпка! Ничтожество ты этакое! — выпалил молодой, и его бледные щеки и шея покрылись красными пятнами. — Знаем мы вас, мерзавцев!
Старший покачал головой, словно хотел возразить ему.
— А разве можно говорить неправду! Если бы об этом узнала твоя мать, ай-я-яй… — Он сделал рукой такой широкий жест, что борта его маскировочного костюма разошлись у шеи.
Джонни увидел кусочек серой военной формы и черный уголок воротника с двумя острыми молниями. Его отец презрительно называл этих людей висельниками. Это было перед его вторичной отправкой на фронт, в Донские степи. Тогда девятилетний Джонни не придал значения словам отца и скоро забыл о них. Теперь же они невольно всплыли у него в памяти.
— Ну вы, подмастерья, идемте-ка вместе с нами, пока мы не нарвались здесь на наших друзей русских.
Им ничего другого не оставалось, как последовать приказу неизвестных. Оба незнакомца шли следом за ними, почти наступая на пятки. Через несколько минут они добрались до вырубки. Здесь прямо на земле вповалку, словно пьяные, лежали около дюжины эсэсовцев в маскировочных костюмах. Все они были вооружены. Куда бы ни глянул Джонни, он везде видел оружие: автоматы, ручные гранаты, панцерфаусты и даже один пулемет.
Их провели мимо спящих. Некоторые громко храпели. Один, лежавший на спине, взглянул на них из-под каски бессмысленными глазами. Вдруг мальчик запнулся. У корней сосны сидела, съежившись, небольшая фигурка, одетая не в масккостюм, а в темно-синюю, почти черную, форму. Эта худая, долговязая фигурка показалась Джонни знакомой.
— Грилле! — закричал он. — Как ты сюда попал?
Паренек поднял глаза. В руках у него снова было оружие, автомат.
— А, господа, кажется, знакомы, — ухмыльнулся старший эсэсовец. — Поди сюда, парень, — подозвал он Грилле, — да объясни-ка нам, кто они, эти трогательные друзья природы!
Грилле не торопясь подошел, выражение лица у него было отсутствующее. Он не смотрел ни на Джонни, ни на солдата.
— После того как я подбил два русских танка… — начал он.
Но молодой эсэсовец перебил его:
— Слушай, не начинай от Адама и Евы. Речь идет вовсе не о тебе. Эти двое, это те самые, что напали на тебя и отняли оружие?
Паренек сглотнул, явно медля с ответом.
— Да, — пробормотал он после некоторого молчания. «Он лжет, — возмутился про себя Джонни, — как можно так лгать!» От волнения он даже опустил руки, которые до этого все время держал за головой.
— А случайно, ты не ошибаешься?
— Нет, шарфюрер, — ответил Грилле, придав своему лицу решительное выражение.
— И что же они сделали с твоим оружием?
— Прошу прощения, шарфюрер, — поспешил Грилле, — не оба, а только этот. — Он кивнул в сторону Густава, не поднимая на него глаз. — Мальчуган тут ни при чем.
— Не топчись вокруг да около, говори прямо!
Грилле вытянулся по стойке «смирно».
— Этот солдат, — заговорил он быстро и таким тоном, каким сообщают срочные донесения, — этот предатель родины вероломно отнял у меня оружие, когда я пробирался на новый участок обороны, сломал его и выбросил в колодец. Кроме того… — Паренек снова сглотнул. — Да, кроме того, у меня такое впечатление, что он разложившийся элемент и оставил свое подразделение без приказа.
— Ты все слышал, краевед? — обратился старший из эсэсовцев к Густаву. — Дезертирство, разоружение военнослужащего, уничтожение армейского имущества и так далее. Честное слово, я опасаюсь за твое будущее…
Солдат стоял неподвижно, как колонна, держа руки за головой и глядя прямо перед собой. Он молчал.
— Но… — начал было Джонни, решив объяснить, что оружие у Грилле забрал он и что ему, собственно, даже не было нужды отбирать у того автомат силой, так как они мирно сидели все вместе и ели…
— Молчи, — оборвал его молодой шарфюрер, — а не то!.. — И он погрозил Джонни кулаком.
Джонни испугался и отступил на шаг назад.
— Ну что? — обратился шарфюрер к старшему эсэсовцу и кивнул в сторону леса. — Может, сразу?
Тот снова скорчил гримасу, отчего лицо его страшно сморщилось.
Но тут в разговор вмешался Грилле. Он поспешно обратился к старшему эсэсовцу:
— Позвольте мне внести предложение, обершарфюрер!..
Тот сделал шаг навстречу:
— Ну говори!
— Я бы не стал торопиться с этим. — Грилле сделал легкое движение головой в сторону Джонни. — Я бы немножко подождал на этот раз.
— Для чего нам этот сопляк? — недовольно спросил более молодой.
Грилле сделал обиженное лицо.
— Член гитлерюгенда не может быть сопляком. Кроме того, я командир роты и, следовательно, могу быть взят в вермахт в качестве ефрейтора!
— Ладно, — кивнул старший эсэсовец, — что же ты нам посоветуешь?
— Я думаю, — горячо продолжал паренек, кивнув в сторону Густава, — что он много дней болтался между нами и русскими. Может быть, он больше, чем предатель, возможно, он шпион?
— Предатель ли, шпион ли — теперь уж все равно, — недовольно проворчал шарфюрер, — по нашим следам уже идут русские.
Грилле задумчиво покачал головой и поднял свое хитрое лицо.
— Не знаю, — сказал он, — может, у него что-то есть в запасе. Было бы интересно узнать, кто он такой и зачем послан. Я бы отправил его в вышестоящий штаб.
— Поблизости ничего подобного нет и в помине.
— Ну, мое дело предложить, — заметил Грилле, — но, может быть, предоставить решение вопроса старшему по званию…
— Он не придет раньше чем через час.
— Час — это не так уж и долго.
Несколько секунд они стояли в нерешительности, пока наконец молодой шарфюрер не прикрикнул на Грилле:
— Не мели ерунды! Ты что, считаешь нас дураками?
— В конце концов, — высказал свое предложение обершарфюрер, — один час никакой роли действительно не играет. И вообще, я еще не завтракал. — Он повернулся к Густаву и приказал, ткнув дулом автомата в его рюкзак: — Сними-ка. И вынь все из карманов! — Потом кивком подозвал Грилле: — Отведи его в бункер и охраняй. Ты отвечаешь за него головой, ясно?
9
В бункере.
Густав в опасности.
Надежды на чудо-оружие.
«Я сделаю все, что ты скажешь».
Эсэсовцы забрали у Густава рюкзак и все мелкие вещи, которые он вытащил из карманов. Быстро осмотр«» это небогатое имущество, молодой эсэсовец расческу, пилочку и ключи бросил в кусты, а остальное спрятал. Густава куда-то повел парень из гитлерюгенда.
Джонни сначала стоял в нерешительности, а потом пошел следом за ними.
— И смотри, чтобы они не болтали между собой, — приказал шарфюрер.
— Ясно! — ответил через плечо Грилле.
Бункер оказался большой глубокой прямоугольной ямой, вырытой в земле, — стены которой были укреплены бревнами; сверху бункер перекрывали балки с наброшенными на них ветками, а сверху засыпанные землей. Вход в него оказался таким, что широкоплечий Густав с трудом протиснулся внутрь. Грилле уселся на грубую скамью. Автомат он положил себе на колени.
«Все вышло совсем не так, — думал Джонни. — А что, собственно, значит не так?» Он все еще никак не мог отделаться от неприятного ощущения, что, так или иначе, их путешествию скоро придет конец. В душе он не переставал удивляться тому, что, несмотря на все препятствия, им с Густавом удалось пройти немалое расстояние, миновав и посты, и дорожный контроль, и эсэсовцев, и полевую жандармерию.
Он устало опустился на землю недалеко от входа в бункер.
Утренние лучи солнца пробивались сквозь кусты и ветви деревьев, ложась пятнами на землю. Свет падал на вход в бункер и освещал часть помещения. Там, прислонившись к стене, сидел Густав. Вдруг мальчик всхлипнул. До сих пор он старался сдерживаться, а теперь слезы градом полились у него из глаз.
— Ну, только не реветь, — сказал Густав из бункера; его голос доносился словно из могилы.
— Что теперь с нами будет? — всхлипывал Джонни.
— Да, — вздохнул солдат, — похоже, что дела наши плохи.
— Они убьют тебя…
Густав ничего не ответил на это, только добавил:
— Тебе они ничего не сделают. Ты еще маленький. Если тебя спросят, сколько тебе лет, отвечай: только десять.
— Вам же было сказано не болтать! — вмешался Грилле.
— Это тебе не положено с нами разговаривать, — грубо оборвал парня Густав, — и вообще, мне наплевать на все ваши запреты!
Грилле внимательно рассматривал ствол своего автомата, затем зачем-то потрогал предохранитель. Его узкое лицо выглядело напряженным. Обычно живые глаза были неподвижно уставлены на верхушки сосен.
