Но к Пасхе дело решили закрыть.
— А что делать? — сказал Куттс Пирсу. — И так затянули…
И грустно добавил:
— Мне вообще-то редко утирали в жизни нос.
Однажды холодным утром Куттс собрал их, как обычно, в павильоне для крикета и, пуская клубы пара изо рта, поблагодарил за прекрасную работу. Когда же он приступил к выражению сожалений по поводу того, что их сотрудничество подошло к концу, на глаза у него навернулись слезы, он закончил речь и ушел.
Сослуживцы переглянулись. Шотландец — и плачет? Для подчиненных Ян Куттс был типичным шотландским воином, крепким и закаленным, Но они забыли, что в Глазго, в пригороде которого родился их шеф, люди не только стойкие и верные, но и сентиментальные.
— Если кто из нас и заслуживает похвалы, так это наш Джок Еуттс, — сказал Пирс. — Он отдавался делу целиком.
Сержант Мик Мейсон, лично переправив все материалы по делу Линды Манн в центральную полицию Лестершира, вернулся к своей обычной работе в полицейском участке Вигстона, но не прекращал самостоятельного расследования.
К лету вместо восьми следователей оставалось всего два — Мик Мейсон и еще один. Каждый из них занимался своим делом, но время от времени они встречались с кем-то из свидетелей, видевших парня с прической «бобриком», или «бегуна», или «плаксу», или мужа, друга, зятя, шурина, а может, соседа, который с дьявольским блеском в глазах посматривал на матрону, загоравшую в своем садике в Эндерби.
За это время они взяли анализ крови приблизительно у ста пятидесяти подозреваемых. Результаты, увы, оказались отрицательными.
В августе расследование было полностью прекращено. Его итогом стало составление списка из тридцати «возможных» подозреваемых. О «вероятных» речи не шло.
Еще до расформирования группы они беседовали с одним свидетелем. Разговор заинтересовал многих. Жители деревни пожаловались на юного хулигана лет четырнадцати, который оказался просто любопытным парнишкой, гонявшим по деревне на велосипеде. Иногда он бесцельно шатался по улицам, паркам и забавлялся тем, что неожиданно выскакивал на дорожку прямо перед идущей женщиной, чтобы напугать ее.
— Вечно тут слоняется, — ворчали жители.
Мик Мейсон без труда нашел мальчишку — крупного, толстого и странноватого на вид. Он жил с родителями в Нарборо на Фоксхантер-Раундэбаут. Когда-то он считал себя радиолюбителем, но теперь понял, что мотоциклы лучше.
Мейсону парнишка не показался глупым: говорил довольно внятно и ответил на все вопросы. Но что с него взять? И какое отношение он мог иметь к Линде Манн?
— С четырнадцатилетним Линда справилась бы, — заявил Мейсон Дереку Пирсу. — С любым четырнадцатилетним.
Подолгу общаясь с Иствудами, Мик Мейсон многое узнал о духовном облике Линды Манн и стал уважать ее, несмотря на то что в живых ни разу не видел. А Кэт так полюбила Мейсона, что каждый раз, появляясь в «Розарии», целовала его в щеку.
— Он такой, этот Мейсон, — улыбался Пирс.
Иствуды обратились к экстрасенсу. Пришла женщина лет сорока с лишним, худая и замкнутая, и расположилась в комнате Линды, Кэт и Эдди, стоя на лестнице, прислушивались. Экстрасенс держала в руках ожерелье Линды и издавала странные утробные звуки. Иствудам было запрещено входить. Закончив, она сказала:
— Этот человек большой и рослый. И набросился он на нее сзади.
Деньги ясновидящая не взяла и пообещала зайти еще раз, чтобы продолжить сеанс. Напоследок она сказала:
— Загробный мир — это другой план жизни. Мы все пребываем в разных планах одновременно — и здесь, и там. Наша жизнь здесь — сущий ад.
Как раз в этом Кэт и не сомневалась.
— А где сейчас Линда? — спросила она.
— Ваша дочь в другом измерении и живет так же, как жила бы здесь.
Экстрасенс явно пыталась их успокоить. Но после ее визита семья не скоро пришла в себя. Им постоянно виделся большой мужчина, который набрасывается на Линду сзади, девочка дышит с трудом, задыхается. Как во сне Кэт!
— Если его не поймают в течение года, он совершит это еще раз, — сказала пророчица.
* * *
Родственники убитых обычно участвуют в расследовании. Сюзан Манн, старшая сестра красивой, умной и любимой Линды, пользовалась таким же вниманием детективов, как и Эдди Иствуд.
Ответственный за ночные патрули в Нарборо однажды сообщил, что по вечерам к патрульным, пешим и на машинах, подбегает угловатая девушка в мини-юбке — Сюзан Манн — и рассказывает им всякие небылицы.
— Не обращайте на нее внимания, — приказал инспектор своим людям.
Как-то вечером сержант, имевший хорошие отношения с Кэт и Эдди, решил поговорить с Сюзан.
— Послушай, Сью, — сказал он. — Нам приказано больше не общаться с тобой. Зачем ты останавливаешь полицейские машины?
— А почему никто не хочет говорить со мной?
— пожаловалась она. — Со мной даже Линда разговаривает, а вы нет. Всем на меня наплевать!
— Это не совсем так, — ответил сержант.
Сюзан расплакалась. Может, она плакала по Линде, может, по своей матери, а возможно, и по себе самой: она была так одинока! Как бы ища утешения, она потянулась к сержанту.
— Нет, нет! — остановил он ее. — Нельзя. Я женатый человек, к тому же полицейский, черт побери!
Все они плачут, все они жертвы убийцы с Черной тропы. Всем им нужно утешение и вера в то, что все будет в порядке, хотя все они знают, что в порядке уже никогда ничего не будет.
9. Открытие
За свою карьеру Дерек Пирс прочитал не одну книгу по судебной экспертизе разных авторов, вроде доктора Симпсона. Но, как и большинство полицейских, к науке он относился скептически, считая, что людям его профессии от науки — никакого прока. Как и другие бобби, Пирс смотрел на свою работу скорее как на искусство, чем как на науку.
— Мне этими научными открытиями уже все уши прожужжали, — говорил он. — Только какой в них смысл? Ничего более толкового, чем отпечатки пальцев, эта наука не придумала. Хотел бы я увидеть ученого, который поразил бы меня хоть чем-нибудь.
Пирс и не подозревал, что это случится уже скоро. Осенью 1984 года в Лестерском университете, в нескольких милях от деревни Нарборо, тридцатичетырехлетний ученый находился на пороге открытия, которое поразит не только Дерека Пирса, но и всех сотрудников лестерширской полиции.
Открытие было сделано на стыке наук в лаборатории генетика Алека Джефриса, который изучал свойства мышечных генов человека. Его интересовала главным образом повторяющаяся последовательность в гене миоглобина.
Проект не представлял особого академического интереса, но неожиданно все изменилось.
Наука уже знала о генной инженерии, которая касалась самих генов и дезоксирибонуклеиновой кислоты, более известной как ДНК. Ученых интересовали прежде всего генетические различия между людьми.
Изучить молекулы ДНК, отвечающие за наследственность, оказалось не так просто, потому что генетический материал сильно отличается у разных людей. Джефрис решил заняться теми слоями этого материала, которые заключают в себе наибольшие различия между индивидами, а затем найти метод обнаружения соответствующих слоев при помощи радиоактивного зонда. Проще говоря, Джефрис пытался разработать более совершенные, чем уже существовавшие, генетические маркеры, в частности специфические маркеры для отображения человеческих генов.
Над своим проектом он трудился два года. Его имя начали упоминать в публикациях, посвященных методу генной инженерии, разрабатываемому в Лестерском университете. «Узнав, чем, собственно, занимается генная инженерия, люди в ужасе воздевают руки к небу и взывают к этике и морали, — писал автор одной из них. — На самом же деле речь идет о новой игрушке с бесконечными возможностями. Потенциал генной инженерии просто потрясает. С ее помощью можно создавать новые медицинские препараты, увеличивать урожайность сельскохозяйственных культур и поголовье скота, искоренять болезни».
Алек Джефрис, который был не только генетиком, но и философом, успокаивал общественное мнение франкенштейновскими фантазиями: «В начале исследований сами ученые полагали, что генные эксперименты могут быть опасны. Но, как показал опыт, эта опасность сильно преувеличена. Наука не станет пользоваться человеком, как подопытным животным, даже в том случае, если на это будет разрешение соответствующих правительств, что крайне маловероятно. Я сам иногда вижу страшный сон, где человек выбирает характер своему ребенку так же, как выбирает автомобиль или стиральную машину. Но я уверен, что общество не позволит науке слишком вмешиваться в природу».
У Джефриса была лаборантка, Виктория Вил сон. Из двадцати семи лет восемь она проработала на своего босса.
— Воспоминания об этих годах у меня все какие-то стертые, — говорит она. — Время летит так быстро. Но Алек каким-то чудом помнит все, чем мы занимались. День заднем.
