Гость выразил восхищение Леней, обнаружив хорошее знание и понимание всех представителей семейства Felidae. Потом выразил восхищение интерьером кабинета (Лешка сам делал здесь ремонт и очень гордился содеянным). Потом выразил восхищение Лешкиной книгой, обнаружив очень хорошее с ней знакомство и понимание –именно теми местами, которые Лешка считал удачными, и которые Лешке были особенно дороги.
Через десять минут беседы они звали друг друга «Алексей-Федор», еще через три минуты – «Леша-Федя», еще через пять перешли на «ты», а потом….
Татьяна позвала обедать. Гостя она почему-то встретила холодно, ну, во всяком случае, прохладно, и была сейчас не Танькой, а именно Татьяной – эту ее ипостась Лешка знал и не очень любил
За обедом Федя выразил восхищение обедом – именно теми двумя коронными Татьяниными салатами, на приготовление которых у нее уходило много времени и сил, а потому она всегда ревниво следила за реакцией всех, кого кормила. После этого Татьяна оттаяла (хотя и по-прежнему оставалась Татьяной), милостиво улыбнулась и предложила мужчинам водки ко второму. Федя вежливо отказался, сказав, что им, хочешь-не хочешь, а надо будет немножко поработать на трезвую голову.
– С чего мы начнем арбайт, Федя, – спросил Лешка, – открывая ко второму принесенный гостем рислинг.
– С мотивацией поступков, Леша.
– Чьих поступков? – не понял Лешка.
– Персонажей твоей книжки, чьих же еще?
– Его романа, – уточнила Татьяна.
– Пока еще нет. Но будет, – заверил ее Федя. – Вот тебе, Леша, маленький пример, чтобы ты въехал. Вот твой герой встречается с этой девчонкой, спасает ее от шальных пуль и все такое, и они трахаются в его номере отеля. Пару раз. А потом, вдруг, прямо как Бог из Машины, он думает… как же там… А-а, вот: «Что ж мне делать с вами, двумя моими любимыми женщинами…», – это он о девчонке, с которой пара перепихонов, и о своей любимой жене – заметь, уже смертельно больной к этому времени, уже умирающей. Это как прикажешь понимать?
– Ну, он просто влюбился… неуверенно проговорила Татьяна.
– Таня… Ничего, что я вас так называю? Таня, просто так, может, и бывает в жизни, но не может быть в романе – это таблица умножения. Почему она на него запала, в принципе, понятно. Ему полтинник, для нее сам этот возраст – своего рода экзотика, «мой юноша седой» и все такое. Со скрипом, – кое что надо добавить и прописать но – проходит. А вот он – почему? Он – такой весь из себя Рэмбо, побывавший на двадцати войнах… Да у него, по типажу, по тому, каким ты, Леша, его сам нарисовал, таких встреч – в каждой командировке… Или через одну. Так что же тут случилось?
– Ну и что ты предлагаешь? – спросил Лешка.
– Он же у тебя не только журналист, но и фотограф, верно? И вот представь, после второй ночки, с утра, она встает с постели… накидывает его рубашку и подходит к окну. И стоит там – а он на нее смотрит, любуется, красивая же девчонка, молодая, – и… Своим взглядом фотографа, он вдруг видит… Вдруг вспоминает, как в той же самой позе и в его рубашке, двадцать лет назад у какого-то окна стояла его жена. А он ей любовался. Нет, они внешне – разные, но поза, сам этот кадр, бьет его по мозгам. Вползает ему в мозг и начинает там крутиться – мы же, мужики, тупые создания, Леша, нам запусти любую вошь в голову, и привет. И вот с этого момента, со стойки у окна, он в этой девчонке видит… свою жену. Только на двадцать пять лет моложе, и не умирающую, а очень даже живехонькую. А ведь он, Леша, мучается от грядущей потери, он не хочет, он просто не может… Пока – не может… отпустить ту, которую реально любит. А тут ему судьба – сознание и его глаза – глаз фотографа, – подсказывает такой вариант, дает замену – чья ж психика не ухватится за такой подарок. Как же тут, Леша, не влюбиться?
– Это, может быть, и интересно, – после паузы задумчиво сказал Лешка, – но это же – из психологического романа, а я написал…
– Ничего подобного, – перебил его Федя, – никакого не психологического – это вообще унылый жанр, он нам и на хрен не нужен, – а то, что я предложил…Это просто мотивация, это объясняет, это работает на… на все, что у тебя дальше. Вот и все кино.
– Это работает, – вдруг тряхнула головой, словно очнулась от сна, Татьяна, – но… В ней, молоденькой, увидел жену в молодости – это, согласитесь, все-таки штамп, и…
– Согласен, – легко согласился Федя, – конечно, штамп. А что плохого в штампах, Таня. Знаете, – он усмехнулся, – один великий актер, еще дореволюционной русской школы, как-то услышал, как кто-то говорит про менее известного и вполне заурядного, что тот, дескать, играет на штампах. И великий хмыкнул и сказал: «Ну и что с того? Я тоже – на штампах. Только у него их – пять, а у меня – сто…»
– Ты действительно – профи, – слегка разомлев от рислинга, уже за кофе и пирожными сказал Лешка.
– Вышивать по чужой канве – легко, – равнодушно отмахнулся Федя, – вот самому что-то сотворить, как ты… С нуля… Это другое, хотя…– он на секунду задумался, – и там, и там, как у пианиста – надо правильно нажимать на нужные клавиши и не задевать соседние.
– Вот как? – вскинулась Татьяна. – Значит, писатель по-вашему тоже просто нажимает на клавиши? И никаких вдохновений и…
– Ну почему? Можно вдохновенно нажимать – у кого это есть, – некоторые и без обходятся. Ремесленникам, вроде меня, это вообще не нужно. Но и те, и другие, и даже третьи, если они – профи, а не кастрюли паяют, – должны знать, на какие – нажимать, а какие – не задевать.
– И вы, значит, знаете? – пристально глядя на него, спросила Татьяна.
Федя не видел ее взгляда, потому что сам пристально смотрел на вальяжно развалившегося на диване и неторопливо вылизывавшегося Леню. И вдруг… Он в одно мгновенье постарел. Он не изменил позу, не сдвинулся с места, вообще не шелохнулся, но словно согнулся от какой-то навалившейся тяжести. Взгляд у него стал какой-то усталый и тусклый. Перед Лешкой и Татьяной сидел очень усталый, пожилой человек. И человек этот медленно заговорил:
– Удивительные существа, – хрипловато, задумчиво и словно с натугой сказал он, – Такие ласковые и такие отчужденные… Такие игривые и такие серьезные… Дающие столько уюта, столько тепла и смотрящие такими глазами – далекими и холодными… Как могут сочетаться такие разные свойства? Как можно давать такое тепло одним лишь фактом своего присутствия, и в то же время смотреть такими холодными, чужими глазами? Даже не смотреть, а рассматривать… Мы знаем , что много веков не прирученный, неизменный и никем не переделанный зверь зачем-то живет рядом с нами. Мы знаем, что кошку невозможно принудить делать то, чего она делать не хочет, невозможно подчинить себе, вообще невозможно заставить. А если попробовать, – он как-то злобно усмехнулся, – если давить, то, как говорили на одном пляже спасатели, «может случиться и непоправимое», и отнюдь не с кошкой, но…– он помолчал секунд пять, а потом: – Но только тот, кто прошел через это, знает еще кое-что.. дом, в котором жила кошка, а потом ее не стало, это дом – мертвый…
Лешка, смотревший на Татьяну, легонько дотронулся до Танькиной руки – у нее глаза стали, что называется, «на мокром месте», – а потом перевел взгляд на усталого…
Никакого усталого, пожилого человека перед ним не было. За столом сидел прежний, вполне моложавый мужик, на вид никак не старше Лешки, и смотрел на Лешку и Татьяну холодноватыми глазами теплого цвета.
– Это кусочек из одной повестушки мало кому известного автора, – ровным, слегка отсутствующим тоном, каким читают лекции, сообщил их гость, – Я видел, как вы смотрите на Леню, как гладите его – это не первый кот у вас, вы уже теряли такого зверя. Я сам проходил через это и мне это видно… И я привел вам по памяти маленький кусочек хоть и не бог весть какого, но писателя – того, кто умеет нажимать на нужные клавиши, – и… У вас, Таня, глаза на мокром месте. Теперь вы поняли, что такое – эти клавиши, и что я имел в виду?
– Поняла, – помолчав, почти таким же ровным тоном сказала Татьяна. – Но на эту «клавишу» сейчас нажали вы.
– Чуть-чуть, – кивнул Федя, – и чужим пальцем.
– Да, – сказала Татьяна. – За неимением своих. Прошу прощения, я вас оставлю, у меня есть дела по хозяйству, – она встала из-за стола и вышла из гостиной, по пути погладив Леню по загривку.
– Значит, ты за пару деньков сделай… Ну, что я сказал, с девчонкой и взглядом фотографа. Ну, это пустяки – один два абзаца, больше не надо. А надо кое-что посерьезнее. У тебя дивный кусок – ретроспективный, воспоминания героя о том, как он познакомился с женой… Ну, сначала ее сестра, перепихон с ней, а потом случайно видит откуда-то приехавшую Ксюшу и… все такое. Но весь этот кусок у тебя дальше – никак не работает на сюжет, вообще обрывается и… никуда не ведет. А должен вести, должен сработать.
