И падает занавес жизни, скрывая дальнейшее.
Слой горячего пепла ложится на город, погребая его под собой…
* * *
Она уже не знает, сон это или нет. И склонясь над кроваткой сына, молит за жизнь того, кто умер три тысячи лет назад, — в тот страшный день или немного позднее — не все ли равно?..
Три тысячи лет… Но хочется оглянуться. И пройти по мертвым камням, узнающим твои шаги. И заглянуть в глаза юной женщины с фрески, которая похожа на тебя…
«Чужое время никому не приносит счастья…»
Кто придумал это?.. И зачем ты поверила этим пустым словам?!
Вместо эпилога
ПАДАЮЩАЯ ЗВЕЗДА
Когда встречались мы? В каких мирах туманных?В каких веках, отброшенных во тьму?Ты вечный мой мираж, мучительный и странный…Но без тебя, мой призрак безымянный,Тоскую я, — не знаю, почему…
* * *
Я держу на ладони браслет из голубого металла, какого нет на Земле, — единственное подтверждение тому, что все это мне не приснилось. А впрочем, кто знает…
* * *
Мерное постукивание ходиков на стене. За окном падают хлопья снега. И твои глаза — у самого лица. И голос, который я напрасно пытаюсь забыть…
— Я видел немало миров, по-своему прекрасных и пугающих, но покидал их без сожаления, потому что там не было тебя…
Я хочу засмеяться — и не могу. Слишком серьезно то, что мы говорим друг другу. Ведь это — в последний раз.
— Мне иногда кажется, что я тебя придумала…
— Это не сделало бы чести твоему воображению, — теперь улыбаешься ты, но горечь в твоей улыбке.
— Значит, это ты придумал меня…
— Быть может… Ты слишком похожа на мечту, — слышу в ответ и чувствую, что сейчас разревусь, потому что никогда больше тебя не увижу…
* * *
Браслет из голубого металла тускло поблескивает на руке.
Не гадайте на падающих звездах…
ЭЖЕН И ЭЛИАНА
Сказка для недогадливого друга
Соскучились пальцы по трепетным струнам,Душа стосковалась по ласковой песне.Я снова вздыхаю о рыцаре юном,Но помнит ли рыцарь о юной невесте?
В далеком краю, за холодным туманом,Быть может, горячее сердце остыло,И ты, увлеченный недолгим романом,Улыбку мою вспоминаешь уныло…
За новою страстью былая забыта,А помнить о прожитом — только обуза…У новой принцессы — почетная свита,А старой на память — стеклянные бусы.
Я знаю, любимый, что в странствии этомСражения всюду и всюду соблазны.Кому ты теперь посвящаешь сонеты?Кого, усмехаясь, Зовешь безобразной?..
Но если вернешься, судьбу проклиная,Которая душу твою изломала,Отвечу, что тоже была не святая.Смеялась и пела. А плакала мало.
И если в ответ не услышу упрека,Воскликну, последней надеждой рискуя:«Мы сами себе выбираем дорогу.Скажи, ты меня принимаешь — такую?..»
И он улыбнется устало и грустно:«Ты раньше меня по-другому встречала.Взрослеет с годами наивное чувство.Любовь — обручила, судьба — обвенчала…
Из ревности мы изменяли друг другу,Но я о тебе тосковал перед битвой.И снова целую знакомую рукуИ милое имя твержу, как молитву.
Прости и забудь, если это возможно.Останутся в прошлом грехи и обиды…»И падают на пол звенящие ножны,На старые, мохом поросшие плиты.
Смыкаются руки… Сливаются губы…Теснее объятия… Полночь немая…Каким бы ты ни был — жестоким ли, грубым,Каким бы ты ни был — тебя принимаю!..
Пролог
Это был кусок янтаря величиной с ладонь с вырезанным на нем объемным изображением рыцарского замка. Великолепная камея. Ее подарил мне друг, вернувшись недавно из Прибалтики. Янтарь он нашел сам, а рисунок выполнил по заказу его приятель, бывший студент худграфа, отчисленный за хроническую неуспеваемость. Впрочем, на камее это не отразилось: замок был как настоящий — стены, башенки, флажки, бойницы, ров с водой и подъемный мост… Присмотревшись, можно было увидеть каждый камушек в кладке. Для полной иллюзии реальности не хватало, пожалуй, фигурки всадника перед воротами, да так, чтобы его горячий конь беспокойно бил копытом…
Наглядевшись вдоволь на подарок, я отложила его в сторону и задумалась. Что бы это значило? За пять лет нашей дружбы — первый символический жест в мой адрес. Если бы еще разгадать эту символику… Пока дальше братского поцелуя в щечку дело у нас не продвигается, и у меня есть серьезное подозрение, что уже не продвинется. Слишком давно мы знаем друг друга и успели привыкнуть, как привыкают к старым друзьям, с которыми можно делиться любыми тайнами, в том числе и любовными. Боюсь, что для Женьки я так и останусь «своим парнем», хотя он для меня значит гораздо больше.
«В неудачное время я родилась, — мелькнула банальная мысль, навеянная красивой безделушкой. — Вот в средние века он бы у меня запел по-другому!..» — и я невольно улыбнулась, вообразив себе романтическую сценку: коленопреклоненного рыцаря в блестящих доспехах и неприступную красавицу, снисходительно протягивающую руку для поцелуя… Взгляд скользнул по янтарной камее, и тут я, кажется, изо всех сил зажмурилась и замотала головой, отгоняя наваждение: подъемный мост был опущен, решетка медленно ползла вверх, а перед ней стоял крошечный всадник, с нетерпением дожидаясь, когда можно будет въехать в ворота замка… Голова у меня закружилась, перед глазами поплыли радужные круги, и я почувствовала, что лечу, проваливаюсь куда-то, но не было сил закричать… А вокруг звучала странная музыка, похожая на древнюю балладу.
Песнь первая
Никто уже не помнил, с чего началась вражда двух королевских домов, которая продолжалась более ста лет с редкостным ожесточением. Войны вспыхивали так часто, что к ним привыкли, как привыкают к плохой погоде. Сколько копий было сломано и доспехов порублено, никто не считал. Борьба велась с переменным успехом, и обычно каждая схватка кончалась тем, что и победившая сторона, и побежденная расползались по домам зализывать раны и готовиться к новой битве, столь же бессмысленной, как предыдущая. Эти два королевства были настолько малы, что легко могли стать добычей хищника покрупнее. Но борьба карликов забавляла соседей, и они снисходительно наблюдали за ней, не соблазняясь разоренными землями вконец обессиленных драчунов. Короткие передышки наступали, когда менялся глава одной из враждующих династий. Король умирал, на престол садился его наследник, считавший своим долгом поддержать семейную традицию, и, едва обескровленное войско успевало прийти в себя, объявлял новую войну. Чего на сделаешь ради чести рода!
Впрочем, это лишь предыстория к нашему рассказу.
* * *
Королю Эжену исполнилось семнадцать лет. Отца он совсем не помнил — тот скончался от ран, когда сыну было два года. Но еще ребенком усвоил Эжен внушенную опекунами мысль, что должен отомстить королю-соседу. Правда, теперь на троне сидел племянник того, с кем когда-то воевал отец, но это не имело значения. Не ему, безусому юнцу, менять вековые порядки. И поэтому, достигнув совершеннолетия, юный король поступил именно так, как предписывалось обычаем. Многочисленные предки, сложившие головы на поле брани, могли быть довольны достойным своим отпрыском. Эжен объявил войну королю Бернару и во главе войска перешел границу его владений.
Король Бернар был вдвое старше своего воинственного соседа. За пятнадцать мирных лет, миновавших с начала его правления, он успел обзавестись женой и дочерью, овдоветь и утешиться, привыкнуть к делам, далеким от военных, и начисто забыть о династической вражде. Поэтому к войне он отнесся совсем не так, как относились его предшественники, знавшие толк в традициях. Нападение соседа король посчитал преступлением и отправился на битву с твердым намерением раз и навсегда положить конец кровавому обычаю. Но прежде он пожелал избавить от возможных случайностей военного времени маленькую дочь и послал ее вместе с нянькой в охотничий домик, скрытый в лесной чаще от посторонних глаз.
