— Чингиз, — сказала я. — Дело ведь не в тюрьме. Дело в появлении новых людей. Хомо виртуалис. Человек сетевой. Соединяющий в себе два мира — настоящий и виртуальный. Одинаково свободный в обоих мирах.
— Карина, это время ещё не пришло. Нельзя сажать на велосипед ребёнка, не научившегося ходить.
— Чингиз, а это не ревность? Не страх дайверов потерять свою уникальность?
— Карина, это не ревность и не страх.
Мы замолчали. Паренёк за рулём сопел, прощелкивая по приёмнику одну за другой радиостанции. «Эхо Москвы», «Серебряный дождь», «Ретро»… Тот же самый набор, что и в глубине. Никакой разницы, местами реальный и виртуальный мир слились воедино.
Интересно, как в наше время выжили радиостанции? Тем более — в глубине. Ведь никаких трудов не составляет выкачать любую музыку, которая тебе нравится, а не повиноваться вкусу ди-джеев и ведущих. Но нет, мы продолжаем слушать радио. Морщимся, когда нам крутят попсу, ругаемся, наткнувшись на очередную рекламу, прыгаем со станции на станцию… и слушаем.
Может быть, человеку важна сопричастность? Сознание того, что именно сейчас, вместе с тобой, этой песне тихонько подпевают ещё тысячи людей? Мы все индивидуалисты, мы все уникальные и неповторимые — но наедине с собой можем признаться, как трудно быть одному.
Паренёк наконец-то бросил блуждать по эфиру. Остановился на станции, где уже кончалась песня.
И теперь я знаю, что там за дверью в лето,Это место для тех, кто выжил зиму и осень.Эти двери повсюду и в то же время их нету,Без замка, зато с табличкой «милости просим».Я нашёл эти двери, когда собирался в ад,Мне помог в этом деле его величество случай.И с тех пор так и гуляю туда и назад,Потому что вечное лето — это тоже скучно…
— Карина? — спросил Чингиз, когда Чиж перестал петь. Самого вопроса он и не задал, но всё было понятно. Определяйся…
— Кто в тебя стрелял? — осведомилась я.
— Кто-то, имевший доступ к «Герани».
Я знала, что такое «Герань». Наша разработка, российская. Атакует машину, встраиваясь в сетевой протокол. Состоит на вооружении полиции Диптауна… и структур МВД.
— Чингиз, ничего я не смогу сделать, — сказала я. — Нарушать закон не стану, неужели не понятно? А в рамках закона… ну, выскажу своё особое мнение… кто на него посмотрит? Сам же говоришь — меня использовали для отвлекающего манёвра. И тебя я арестовывать не стану, и Антона тоже. Вам же лучше, чтобы не стала. Потому что друг твой за виртуальный побег рискует получить реальный срок… Слушай, откуда у него такая говорящая фамилия?
— Стеков? Он всю жизнь был Стеклов. Но однажды потерял паспорт, а в электронной картотеке произошёл какой-то странный сбой. И новый паспорт почему-то выдали на фамилию Стеков… — Чингиз помолчал. Сказал: — Карина, я и не прошу невозможного. Единственное, что нам нужно, — общественный резонанс. Шум. Заявление для прессы. Если оно будет исходить от меня, от любого частного лица — никто внимания не обратит. Сочтут выдумками жёлтой прессы. Вот если официальное лицо из МВД…
Как он не понимает?
— Чингиз, ты ведь сам говорил: глубина живёт по своим законам. Создаёт новый мир, не разрушая старого. А ты хочешь, чтобы я смешала два мира! С методами реального мира полезла в виртуальный. Ты говоришь, тебе не поверят? Граждане Диптауна не возмутятся экспериментом над заключёнными? Значит, так тому и быть. Любое общество имеет то правительство, которое заслуживает.
Очень неохотно, но Чингиз кивнул. Спросил:
— Тогда хотя бы скажи своё мнение.
— Я против того, что делается, — честно сказала я. — И надеюсь, что проект сорвётся. И в отчёте своё мнение выскажу. Но выносить сор из избы на потеху всему миру не стану.
— Честно, — сказал Чингиз. — Спасибо.
Я глянула на часы. Уже два, а ещё ехать с полчаса…
— Я пойду. Приятно было… пообщаться.
— Извини, Карина. — Чингиз мрачно посмотрел на меня. — Но мы уже хватаемся за соломинку. За самые фантастические варианты. Срок приближается, сегодня уважаемый подполковник Томилин намеревается провести первые сеансы шоковой терапии.
— И получить первых дайверов?
— Да.
Я помедлила секунду и выбралась из машины. Дождь уже кончился, было свежо и тихо. В домах вокруг почти не осталось светящихся окон.
— Пока-пока, — вежливо попрощался со мной юный водитель. Идя к своей машине, я ещё услышала, как он спросил у Чингиза: — Что теперь, к Лёньке поедешь плакаться или к тем журналюгам?
Похоже, дайвер и впрямь в цейтноте… если готов всю ночь мотаться по знакомым и журналистам, пытаясь найти выход.
Мне вдруг пришла в голову аналогия, от которой я улыбнулась. Отважный рыцарь собрался сразить дракона. Но дракон оказался государственный, на содержании от королевского дворa, заботливо пестуемый на случай войны с соседями и даже имеющий положенные чины и награды. И вот теперь рыцарь, так и не рискнувший обнажить меч, бегает по дворцу, просит поддержки у фаворитов и фавориток, строчит докладные советникам, жалуется фрейлинам, пьёт с герольдами и возмущается в людской. Как же так! Ведь дракон! Его положено мечом, да по загривку!
Дракон. Всё правильно. И рыцаря жалко, и зверюга уж больно опасная, но если государственные интересы требуют…
Мои собеседники (если парнишку можно было причислить к собеседникам) уже уехали, когда я прогрела мотор и выехала с Пасечной. На пути к дому увидела знакомого гаишника, всё так же зорко несущего службу.
Наивно всё это, Чингиз, наивно… Дайвер мне понравился, и я почти во всём была с ним согласна. Но глупо надеяться, что можно победить государство. Ещё наивнее думать, что государство можно переспорить.
deep
Ввод.
Рассыпается и складывается мозаика. Скользят разноцветные огни — глубина тасует свой паззл.
Как это случается с дайверами?
Будто встаёт на место тот, последний, кусочек паззла, который я не смогла когда-то найти? Который отделяет рыцаря от принцессы?
Не знаю. И не уверена, что хочу узнать.
Выхожу из дома. Эта точка входа выполнена в виде старинной беседки в парке. Парк слишком уж красив, слишком картинно неухожен… нет таких в настоящей Москве, а может быть, и нигде в мире нет…
Я иду по присыпанной крупным чёрным песком дорожке. Если пойти направо — там будет дорога из жёлтого кирпича. Если налево — самодвижущаяся дорога. Если повернуть назад — парк кончится, и потянется тропинка сквозь Вековечный Лес, где бродит беззаботный Том Бомбадил, а временами встречаются хоббиты.
Каждый из нас делает свой кусочек глубины. Творит мир — и дарит его другим. И чужая глубина не мешает твоей. И тюрьма Диптауну не помешает, что уж тут поделать — есть на свете тюрьмы. Зря паникует Чингиз…
Но всё-таки на душе у меня нехорошо.
Я прохожу мимо «Старого суслика». Это очень милое кафе в стиле ретро, место богемное, пускай и не слишком известное. То есть я думаю, что прохожу, но останавливаюсь и решительно двигаюсь к дверям. Спала я мало, завтракать не стала, только глотнула антацида из бутылочки. Гастрит — такая же профессиональная болезнь у жителей Диптауна, как и «поехавшая матрица».
«Суслик» — пристанище российских обитателей глубины. И по раннему московскому времени народа здесь немного. Устраиваюсь за свободный столик, заказываю яичницу с ветчиной, апельсиновый сок и тосты.
Нет, ну кто мне мешал съесть то же самое в настоящем мире?
За соседним столиком — живописная парочка. Точнее, колоритен один из собеседников — он изображает сиамских близнецов, юношу и девушку, сросшихся боками. Рты открываются синхронно, жестикуляция общая — это нехитрая маска, надетая любителем привлекать внимание. Сиамский близнец изрядно пьян, и голос его гремит на всё кафе:
— Ты скажи, неужто тебе «Хелицеры» не понравились?
Собеседник его, выглядящий вполне обычно, устало отбивается:
— Понравились, Лёшка, понравились…
— И что? Нет, ну ведь все говорят «понравились»… ты рецензии читал?
— Читал…
— Лады, треть писал я сам, — самокритично признается сиамский близнец. — Треть — приятели. Но ещё треть — ведь настоящие?
— Настоящие…
— Разве плохо я западников переделал? Там уже почти не видно, откуда ноги растут, совершенно самостоятельно всё стало!
— Ну, кому не видно, а кому и очень даже… — туманно бормочет его собеседник, пытаясь сосредоточиться на йогурте.
— Ты скажи, разве что-то не так? Я ведь всех конкурентов раздолбал в пух и прах, по всем прошёлся, будто бульдозер.
Бульдозеры грязи не боятся, ха-ха! Интригу такую закрутил, что финала вообще не нужно! Чего не хватает?
— Души, — слышится в ответ.
