Никанорыч, отогревшись чаем, прихватил авоську для продуктов, надел даже парадный пиджак, какой давно не надевал, сунул Франклина во внутренний карман, от воров подальше. Снова влез в тяжелое пальто, валенки, велел Верному сидеть, а сам отправился за добычей.
Народу в стеклянном закутке, где обменивали валюту, не было, только сидел на стуле охранник в камуфляже, из местных. Никанорыч опасливо шагнул за прозрачную дверь…
— Чего, дед? — охранник словно проснулся.
— Вот… — в горле у Никанорыча сразу как-то пересохло, — поменять бы мне…
— Чего поменять?
— Доллары… — совсем сник Никанорыч. Вдруг не примут?
— Ну, давай! — разрешил охранник.
Старик суетливо расстегнул пальто, полез в карман пиджака… Оказалось, что Франклина на месте нет, и его прошиб пот, но пальцы тут же нащупали плотную бумажку. Вот он, родимый! Никанорыч положил его в металлический лоток, накрыл сверху паспортом, еще и пенсионное держал в руках.
— Паспорт надо, дочка? пенсионное?
«Дочка» с ярким макияжем метнула на него быстрый взгляд:
— Пенсионное не надо.
Франклин в своем железном ящике уехал к ней вместе с паспортом, девица вынула его, сунула Франклина к себе, стала делать с ним нечто непонятное и даже незаметное Никанорычу.
— Фальшивая купюра, гражданин, — мерзким голоском произнесла она.
— Как же фальшивая! — поразился Никанорыч, а про себя подумал: ну вот, потому и выкинули.
— А так фальшивая: номер эмиссии не совпадает с реестром, и ультрафиолетовая защита нарушена! — бойко вещала девица, и старику делалось все хуже.
— Ты посмотри, дочка, он в помойке лежал, может, запачкался просто, — просил старик.
— Где лежал? — подошел охранник, с интересом взглянул на Никанорыча, — что, доллары в помойку теперь кидают, что ли?
— Да я… — совсем сник старик, — нашел я, потерял кто-то…
Охранник не говорил ни слова, но по бесстрастному его лицу было видно, что не верит. А девица говорила как раз очень бойко:
— Гражданин, объявление читали?
— Какое?
— А вот: фальшивые купюры изымаются.
— Как изымаются… — пробормотал старик.
— А так, — отозвалась девица, — ну что, милицию звать будем, гражданин, будете показания давать, откуда у вас фальшивка, только предупреждаю, это уголовная ответственности, или так разойдемся?
— Говорю же, нашел я, — не сдавался старик.
— Ну вот так и расскажете в милиции, под протокол, — уверенно заключила девица, и кивнула охраннику, — вызывай давай.
— Не надо, — сдавленно согласился Никанорыч. И в самом деле, откуда у него такие деньги? Решат еще, украл, а у них план по кражам не выполнен. Пришьют дело. Как доказать, что в помойке валялась? Никто не поверит. И родных у него за границей нет, чтобы такие деньги присылать!
— Я пойду, — почти просительно добавил он.
У стеклянной двери его тронул за плечо охранник, и Никанорыч испугался, что все-таки потащат в милицию, и теперь не отделаешься так просто.
— На тебе, — охранник протягивал ему сто рублей, — купи себе чё-нить.
Заметив растерянный взгляд старика, достал из кармана другую сотню, обе бумажки вложил ему в руку:
— Бери, бери. Эти настоящие.
Старик суетливо сунул деньги в карман, словно боялся, что отнимут, пробормотал «спасибо» и пошел к ларьку — на яблоки, конечно, не хватит, но водки и педигри теперь можно было купить.
Лариса положила этого Франклина отдельно — туда, где у нее лежал детектив Донцовой и косметичка. К своим вещам. И занялась чем-то таким, чтобы глаза были опущены вниз: отчетность какую-то заполняла, или просто заштриховывала квадратики на листе бумаги…
— Какая ты, Лара… — бесстрастный голос охранника все же заставил ее вздрогнуть.
— Ну, договаривай! — с вызовом ответила она, — какое слово проглотил, а?
— Никакое, — мрачно ответил охранник.
— Ну, что же ты? «Сука», да? Ну, бери бумажку, догоняй бомжа своего. Он ее спер, а ты его защищаешь!
Франклин был вынут из-под Донцовой и нырнул обратно в железный ящик.
— Пополам поделим, — сказал охранник.
— Да? — язвительно переспросила девушка, — я всё придумала, а ты ему чуть всё не отдал! И вообще, почему я с тобой делиться должна? Ты тут причем?
— Я тебе полторы рублей дам, — так же бесстрастно сказал охранник, — почти две трети будет, я ему двести своих дал. Мне доллары нужны.
— Одна восемьсот, — ответила она деловито.
Охранник, не возражая, достал бумажник, отсчитал деньги, придвинул к себе ящик и вынул Франклина, а вместо него положил российские купюры.
— Зачем тебе доллары, Артыш? — спокойно переспросила девушка.
— Надо, — ответил он, и ни одна черточка не дрогнула у него на лице.
Так до окончания рабочего дня Артыш и не возвращались к этой теме. А потом надел свой овчинный тулуп и отправился к Чечек.
Он совсем недавно приехал в столицу из дальнего села — а еще точнее, остался в городе после армейской службы, которую проходил в Забайкалье. Дома, в селе, работы особой не было, Чита или Иркутск все же находились слишком далеко от родины, и не знал он там никого. А вот в Кызыле — совсем другое дело. Троюродный дядя помог устроиться в охранное агентство. Теперь примерно раз в два месяца наезжал он домой, к родителям, которые перебивались как-то на пенсию и детские пособия, привозил городских гостинцев младшим (он был первым из пяти детей, дети оставались пока с родителями, кроме второй после него, что уже вышла замуж). Сам отъедался парной телятиной, скакал на соседском жеребце по окрестным холмам, отходил душой после пыльного города.
А в городе у него была Чечек. Нет, о женитьбе речь, конечно, не шла — она была постарше, и уже с ребенком — но женщина она была хорошая, и они хранили друг другу верность. Тут как раз и Франклин пригодился: дочке Чечек, Аяне, скоро исполнялось девять лет, и мама хотела подарить ей подержанный компьютер. Даже нашла один, но в цене не сошлись. Точнее, деньги у нее не сошлись с ценой, хозяин был правильный, лишнего не просил, как Артышу объяснил приятель. Даже, можно сказать, задешево отдавал, потому что надо было ему уезжать. Но и компьютер тот, по правде говоря, дорого не стоил. Ну, девчонке сойдет на первое время. Надо же ей расти по-человечески, все-таки двадцать первый век на дворе. Так что как раз эти доллары к месту пришлись.
Артыш размеренной походкой шел к остановке маршрутки, и все ему казалось в жизни правильным. И этот зимний мороз, и его дружба с Чечек, и что скоро к родителям домой, и что не пьет он, как другие, ну так только, иногда и немного. Ничего, что мы не богачи, ничего, что чужие бумажки охраняем, свои не задерживаются. Нам много и не надо, чтобы прожить. Главное, жить правильно.
А старик тот… ну да, обманули его. Так он точно те деньги своровал, откуда у него еще? Ну, а если он сам своровал, то сам и виноват. Тем более, Артыш не себе их брал, а ребенку, и старику тоже дал, и Ларке, сволочи, отдать пришлось. Так что получался с его стороны героический поступок. Вот Ларка, та да, та хапнула. А он — нет. И Чечек у него не такая, будь она как Ларка — бросил бы сразу. Кто с ней захочет? Хотя… Фигура у Лары хороша, ничего не скажешь, и смотреть умеет так, что внутри аж заходится.
Подкатила маршрутка, приняла его в свое чуть теплое чрево, высадила недалеко от дома Чечек, и снова заскрипел под ногами правильный снег, засияли над головой правильные звезды.
Чечек уже давно была дома, она работала учительницей начальных классов, уроки у нее заканчивались рано. Помогла ему раздеться, повела на кухню поить чаем с мороза, поставила вариться пельмени. Что еще человеку надо после работы?
А девчонка ее сидела в своей комнате, то ли уроки делала, то ли ерундой какой-то занималась. Ну, пусть, детство ведь, оно один раз бывает. Потом закрутит — оглянуться не успеешь.
Напившись чаю, еще до пельменей, Артыш сунул большую ладонь в карман, достал Франклина, положил на стол, разгладил той же ладонью:
— Аяне на подарок.
Чечек обняла его, поцеловала:
— Спасибо, Артыш, добытчик ты мой, вот счастье будет той, которой ты достанешься…
Просто так сказала, от сердца, даже не ждала, что будет это — она.
А и вправду, Аяне в этом году исполнялось девять, самой Чечек, чуть попозже — двадцать семь. Еще хорошо, что сумела окончить педагогическое, родители помогали. Ну, а «биологический отец»… Биомасса, одним словом. Из тех, чей век недолог, как в песне одной красивой пели, но и на кавалергардов они совсем не похожи, и пьют не шампанское, а совсем другие напитки. Что же поделать, если есть в них мужское нахальство, а дурехам молоденьким попробовать хочется, и голова ничегошеньки уже не соображает к концу вечеринки?
А потом оглянешься — и нет рядом никого, кроме такой же биомассы. Хорошим женихам она уже не нужна, да и немного их, хороших, а остальным… хватит, напробовалась. Остается вот так, как с Артышем. Тоже, если рассудить, не так плохо, у многих и этого нет. А он ничего не требует, помогает, вот, и денег подкинул, и немаленьких. Ласковый, хозяйственный мужик.
