Юный дворянин сначала или поступал в основанный Минихом кадетский корпус, или записывался в полк. Самые удачливые, которых, естественно, было очень немного, могли выбрать для себя гвардию. Обучающийся офицер исполнял все обязанности солдата и отличался от него лишь каким-нибудь значком или нашивкой. Он носил ружье и заплечный мешок, пока его не производили сначала в прапорщики, а затем в подпоручики и поручики. Почти все были знакомы с математикой, историей, рисованием, началами фортификации и других военных наук. Дворяне и черное духовенство[16] были единственными грамотными сословиями. Многие из них говорили, читали и писали по-немецки, а некоторые знали даже французский язык, начавший после воцарения Елизаветы вытеснять немецкий. Болотов около 1755 г. читал в оригинале «Жиля Блаза». Таким образом, русский офицерский корпус, хотя, конечно, и не столь культурный, как французский, был вовсе не лишен образованности. Кроме того, он имел и свои национальные качества: храбрость, выносливость, чувство воинской и личной чести. Офицерские чины не были абсолютно недоступны для выходцев из простонародья, как в тогдашней французской армии. Правда, указ Петра Великого, предписывавший иметь одну офицерскую должность на восемь сержантов, был отменен его дочерью, и мало кому удавалось подняться по служебной лестнице.
Дворянство балтийских провинций согласно привилегиям, полученным при завоевании, не было обязано служить царю, но если кто-нибудь из них поступал на службу, то на тех же условиях, что и русские. Тем не менее вследствие своей бедности, плодовитости и воинственности оно выказало большее рвение и принесло с собой все качества германской расы: деятельный характер, выдержку, обязательность и чисто западную культуру. Но эти офицеры, как немцы и протестанты, не могли в полной мере понять достоинства и слабости русского крестьянина, ставшего солдатом. Однако, сохраняя все свои тевтонские склонности, они в общей массе отличались безупречной преданностью.
Регулярная пехота состояла из трех гвардейских полков: Преображенского, Семеновского, Измайловского и 46 армейских. Гвардия всегда находилась в Петербурге. Что касается остальных, то в 1756 г. только 32 полка были в полной боевой готовности, 12 имели большой некомплект и составляли резерв для службы внутри государства. Каждый полк состоял из трех батальонов по четыре мушкетерских и одной гренадерской роте (первые имели 144 рядовых и 6 унтер-офицеров, вторые — из 200). Мушкетеры были вооружены ружьями, а гренадеры еще и гранатами. Почти все армейские полки назывались по губерниям: Муромский, Рязанский, Черниговский, Казанский, Сибирский. Было даже два Московских полка: 1-й и 2-й, сформированные в начале 1756 г. Только четыре гренадерских обозначались номерами от 1-го до 4-го. Как видно, гранаты были тогда в большой моде[17].
Для комплектования этих полков, а затем и обсервационного корпуса П. И. Шувалова в Польше были взяты солдаты из полков, стоявших внутри страны. По мере возможности их переформировали, добавив людей из ландмилиции, гарнизонов, спешенных драгун и даже офицерских ординарцев, которые были заменены малороссами, не обученными для строевой службы.
Вооружение пехотинца состояло из шпаги и непомерно тяжелого ружья со штыком, весившего 14 фунтов. Каждый из 32 полков действующей армии должен был иметь по 3–4 тыс. чел., но фактически насчитывалось не более 1500–1800 чел.
Регулярная кавалерия состояла из двух гвардейских полков: Лейб-кирасирского и Конногвардейского и 32 армейских (3 кирасирских и 29 драгунских) и должна была иметь 39 546 человек. В марте 1756 г. сочли необходимым произвести в кавалерии «знатную перемену», «чтобы привести русскую конницу в такое надежное состояние, дабы она со всеми европейскими кавалериями не только сражаться, но и превосходить могла…»[18]. Тогда же увеличили число кирасирских полков и, кроме того, сформировали конногренадерские полки.
Но фактически регулярная кавалерия действующей армии имела не более 7 тыс. чел. в составе 14 полков, из них 5 кирасирских: великого князя Петра Федоровича, Киевский, Казанский, Новотроицкий и называвшийся только по номеру — 3-й; 5 конногренадерских: Каргопольский, Рижский, Петербургский, Рязанский, Нарвский и 4 драгунских: Тобольский, Нижегородский, Архангелогородский и Тверской. Все остальные находились внутри страны или же использовались для охраны путей сообщения.
У кирасир, драгун и конногренадер предполагалось заменить шпагу саблей, что давало возможность наносить колющие и рубящие удары. (У нас замена шпаги, оружия скорее фехтовального, чем боевого, произошла уже во времена Лувуа). Кроме того, драгуны и конногренадеры елизаветинского времени имели ружья со штыком, а кирасиры — карабин. Новый устав кавалерии предусматривал маневрирование эскадронов в сборном строю и перемену фронта. Возобновилась практика стрельбы с коня, вышедшая из употребления после 1706 г. Но все эти произведенные в разгар кампании преобразования имели и свои недостатки. Только немногие полки удалось обучить в соответствии с предписанным методом. И еще долгое время в русской кавалерии противостояли друг другу старый и новый уставы.
Но особенно неудовлетворительными оставались лошади. Было очень мало пригодных для тяжелой и средней кавалерии. Государство выделяло на ремонт[19] недостаточные средства, которые или растрачивались, или употреблялись не по назначению. Можно было видеть высоких всадников на низкорослых тощих лошадках. Своего рода шпион Фридриха II, которого считают неким капитаном Ламбертом, а некоторые историки называют «рижским вояжиром»[20]{19}, поскольку он писал свое донесение о русской армии из этого города, очень строго судит кавалерию царицы. Кирасирские полки пополнялись расквартированными в балтийских провинциях лошадьми, за которых платили по 60 руб., но занимавшиеся ремонтом офицеры не заботились ни об их возрасте, ни о дрессировке. Многие из этих животных возили прежде лишь повозки горожан и не годились под седло, а некоторые даже ослепли. Эскадроны не держали строй, обучение стрельбе было совсем заброшено. Три кирасирских полка из пяти еще не получили латы. Что касается драгун, то «они вообще не заслуживали именоваться кавалерией». Люди были столь же плохо обучены, как и лошади. Находясь подолгу у турецких и татарских границ, эскадроны могли лишь очень редко упражняться в совместном маневрировании. Про их офицеров говорили: «Глуп, как драгунский офицер».
Несомненно, что в этой войне регулярная кавалерия у русских была очень слабой, тогда как прусская оказалась грозной силой и по числу лошадей, их красоте и силе, обученности и крепости солдат, а также пламенной порывистости ее командиров. С нею Фридрих, не колеблясь, атаковал пехотные каре и сбивал артиллерийские позиции, действуя с не меньшей смелостью, чем Наполеон, и почти столь же удачливо. Но в противоположность сему последнему он жертвовал ради этого излюбленного им рода войск не только пехотой, но более всего артиллерией. Его пехота никогда не была лучше русской, а артиллерия даже хуже.
Замечания «рижского вояжира» относятся прежде всего к русской регулярной кавалерии. Но оставалась еще и кавалерия нерегулярная. Для нее характерно то, что у каждого всадника было по две лошади, вторая служила главным образом для перевозки багажа, провизии и захваченной добычи. Странно, что сюда же относили и гусарские полки: четыре старых — Сербский, Венгерский, Молдавский и Грузинский и два новых — Славяно-Сербский и Ново-Сербский. Они были единственными иностранными частями русской армии, поскольку рекрутировались или за границей, как раз в тех местах, имена которых носили, или же в основанных Елизаветой на юге России военных колониях, например в Ново-Сербии. Во всяком случае, эти люди принадлежали или к родственным, или к единоверным Москве народностям. «Рижский вояжир» нашел их намного превосходящими русскую регулярную кавалерию, но по сравнению с прусскими гусарами на худших лошадях, хуже обученными, менее резвыми при маневрировании и не столь опытными в патрулях и разведке. Они имели свою особую организацию — за собственный счет приобретали лошадей, экипировку и сами содержали себя, получая 120 руб. жалованья в год. Каждый из шести полков имел по пять эскадронов, то есть всего тысячу человек. Стоимость его содержания составляла 40 тыс. руб., почти столько же, сколько и всех казаков, вместе взятых. Но если гусары ничем не превосходили этих последних, довольно трудно понять подобное предпочтение. Скорее всего оно объясняется их постоянной боеготовностью, чего недоставало казакам. И хотя гусары не отличались большей храбростью, они были значительно дисциплинированнее.
