Не подведи я так сильно собственного сына сегодня, даже поржал бы.
Десять лет занятий боксом дали мне быструю реакцию, а ещё чуйку… То, как сзади на меня летит бугай, ощущаю сразу и мгновенно отскакиваю в сторону, резво разворачиваясь. Немедля, наношу удар, именуемый апперкотом, снизу в дёсна, но несильный, так как самое печальное последствие от него — попадание крови в лёгкие, как и проблемы с законом — мне ни к чему. И пока Тимон со стоном и кровохарканьем массажирует челюсть, с вызовом перевожу взгляд на испуганного Пумбу, уж очень эти двое напоминают мне героев мультфильма, который мы с Саввой уважаем. «Король Лев» — классика, я на моменте, когда Муфаса поднимает маленького Симбу к небу, сам порой предательский комок в горле сглатываю и грубовато, по-отцовски, Савкину макушку пятернёй тереблю.
— Ты как? — спрашиваю рослого. — Сильно я тебя?
— Нет, нормально, — булькает он, словно с набитым ртом. — Ты из нашенских, что ли? Бокс?
— КМС, — пожимаю плечами. — Продолжать будем?
— Не, — мотает он головой и кивает дрыщу. — Я бухой. Трезвый бы тебя уделал.
— Может быть, — не отрицаю и прощаюсь кивком.
Поглаживая поцарапанные костяшки, через весь первый этаж возвращаюсь в ресторан. Внутри адреналин долбит. Старое, забытое чувство, когда хочется всего и сразу.
— Ты как? — тут же подлетает Кира, разглаживая складку на платье.
— Нормально, — озираюсь по сторонам.
Из динамиков, расположенных на небольшой сцене, льётся новогодний мотив из песни группы «Абба», огромная ёлка, упирающаяся звездой в потолок, сверкает, а в воздухе явственно пахнет шампанским.
Су-ка.
Глупо всё так вышло с этим Новым годом.
— Тигран, спасибо тебе огромное, — с виноватой улыбкой проговаривает Кира.
Пережитая ситуация, а вернее, животный страх, словно сбивает спесь с моего финансового директора, и я вижу перед собой обычную девчонку. В чем-то наивную и глупую. Симпатичную, но запутавшуюся.
— Тигран, давай встретим Новый год вместе. Я угощаю, — улыбается по-простому Кира. — Позволь мне тебя отблагодарить от души. Сегодня Новый год, есть такая примета, что даже если рядом нет близких, надо всё равно отметить полночь. Иначе год будет неудачным, — смеётся звонко. — Ты знаешь, я приметы не уважаю, но вот в эту отчего-то хочется верить.
Неопределённо качаю головой и вновь окидываю пространство ресторана беглым взглядом. Чувство голода достигает своего апогея, поэтому я внимательно осматриваю платье Миллер ещё раз и говорю то, что вызывает в раскосых глазах детскую радость:
— Я не против, Кира. Только ты переоденешься во что-то более приличное…
Глава 6.1. Николь
— Короче, те гастроли мне запомнились надолго.
— Рудковский, ты в своем репертуаре, — сквозь смех говорю.
Гордей всегда умел рассказать банальную историю так, что живот будет болеть от смеха, а щеки трескаться.
— Но мы правда потом всем составом, реквизитом и аппаратурой пытались добраться до Москвы, голосовали на дорогах. Автобус сломался же. А в канун Нового года найти свободный транспорт — проблема. Все билеты были раскуплены. И на поезда, и на самолет. Магия!
— Как в фильме “Один дома”, да? Когда мама героя пыталась добраться к сыну?
— Ну, что-то в этом роде. Жаль, нам не встретились те музыканты на ГАЗельке.
— Это настоящее новогоднее чудо и приключение. Память на всю жизнь.
Гордей приближается ко мне. Его лицо так близко, что я вижу его длинные ресницы со светлыми кончиками и несколько веснушек на носу. В детстве они были ярче, а с возрастом поблекли.
— А может, новогоднее чудо это ты? — кашемировым голосом произносит, обволакивает как плед.
Облизываю вдруг ставшими сухими губы. За моими действиями пристально наблюдает Рудковский.
От близости чужого мужчины нарастает сумасшедшее волнение.
Хотя… Разве Гордей чужой? Мы с ним с детства знакомы, ели из одной тарелки и делили бутерброд.
Но от покалывающих кожу ощущений смущаюсь. Чувствую, как щеки покрывает румянец, и я глупо улыбаюсь.
— Ой! — вскрикиваю от неожиданности, когда рука Гордея касается скулы.
Страх парализует тело.
Хочется отпрянуть как от обжигающей кожу ручки сковородки. Но не получается. Я только наблюдаю, как Гордей качает головой, растягивает красивые мужские губы в подобие улыбки и говорит:
— Всего лишь ресничка, Светлячок. Загадывай желание.
Снова этот бархатный оттенок голоса. От него теплее становится и приятней.
Закрываю глаза и правда загадываю желания. Не только же в двенадцать ночи в Новый год так можно делать.
Сердце как крохотная птичка бьется и машет крылышками.
В носу щекочет новый аромат. Запах другого взрослого мужчины. Необычно, надо признать.
Открываю глаза. Все это время Рудковский смотрел на меня. Возможно, и не моргал даже. Его взгляд запорошен непонятной мне тоской и хочется больше узнать, чем сейчас живет Гордей, о чем мечтает, что планирует.
Но я лишь скромно опускаю свой взгляд. А когда Савушка спускается к нам и веселым голосом рассказывает, как у него легко получилось собрать лего, я отступаю.
Грудная клетка сжимается и разжимается, дыхание частое. Ощущение нехватки воздуха колоссальное.
— Вы тут побудьте, а мне нужно бабушке позвонить, — нахожу вескую причину, чтобы чуть побыть одной.
Еще вчера я думала, что мы будем встречать Новый год семьей, в голове держала множество рецептов, а сейчас на моей кухне мужчина — не муж, он ловко нашел общий язык с сыном и назвал меня новогодним чудом.
Поднимаюсь в спальню и закрываю дверь за собой дверь. Опираюсь на нее спиной и руку кладу на область сердца. Удары мощной волной сбивают ладонь.
Что творится-то такое?
— Бабуль, привет. С Наступающим!
Всеми силами стараюсь придать голосу ровности. Но со стороны все равно улавливаю дрожащие ноты.
София Марковна Рождественская несмотря на свою строгость, очень любит различные праздники и веселье. После ее серьезной болезни два года назад, она не упускает возможности собрать друзей в своей новой квартире. Бабушка дословно теперь воспринимает — каждый день может стать последним.
В этом году ба решила отмечать Новый год со своими подругами, с которыми познакомилась в санатории на лечении. По счастливой случайности все они были из Москвы.
— Николька, девочка моя, и тебя с Наступающим. Чтобы все у тебя было замечательно в новом году.
На заднем фоне слышны голоса, из телевизора — песни, пока все это не стихает. Бабушка отошла на кухню, чтобы поговорить со мной в тишине.
— Как Савушка? Радуется поди? Все уши мне прожужжал про фейерверки. Говорил, ждет не дождется, когда они с отцом будут их запускать.
Глаза предательски увлажняются, в носу свербит и зудит.
— Стол уже накрыла?
— Накрыла, накрыла, бабуль, — сдавленно произношу.
— Тигран, как всегда, работает допоздна? Ох, будто денег ему мало…
— Он… его нет дома, бабуль. Он в командировке.
Тут же проигрывается картинка с изящной тонкой шее с дорогим чокером и склоненная сильная мужская спина, обтянутая рубашкой. Над которой я, между прочим, с любовью и отпаривателем колдовала.
— Да ты что? Опять один полетел проблемы решать?
За грудиной что-то защемляется, невозможно сделать полноценный вдох. Любая попытка, и меня прокалывает острая длинная игла.
— Не один. С Кирой. С его финансовым директором.
— … с Кирой? В новогоднюю ночь? И далеко ли он уехал?
В ее голосе неприкрытое разочарование. Понимаю, бабуль, как же я тебя понимаю.
— В Нижневартовск.
Молчание в трубке давит на барабанные перепонки. В голове будто за одну секунду повышается давление, и кости черепа сдавливают и сжимают.
Боль с такой силой обрушивается. Как настоящая буря.
— Господи, неужели так сложно было остаться с нами? С семьей? Я места себе не нахожу, когда он там… с ней… с этой…
— Девочка моя… что ж я, старая, наделала…
