— Твой муж, должно быть, настоящая зануда. Закинул их на самую верхнюю полку. Хорошо Савка подсказал, а то бы век искали.
— Это как раз на случай, чтобы ребенок не решил самостоятельно запустить.
— Но Савва же знает, что так нельзя.
Устало выдыхаю. Мне порядком надоел этот разговор. Его претензия к Тиграну кажется беспочвенна. А еще это почему-то страшно нервирует.
— Безопасность, Гордей. Безопасность, — ровно и уверенно отвечаю на его претензию.
Идея запускать салюты теперь совсем не кажется мне классной. И не знаю, как лучше поступить: развернуть всех домой или быстро отстрелять залпы, чтобы уж закрыть эту тему.
— Странно вообще получается… — слышу голос за своей спиной.
Затылок тяжелеет. Я сильно напрягаюсь и натягиваюсь тонкой стрункой.
— Твой муж, Тигран, правильно помню?…
Ощущение, что Гордей непрестанно пялится на меня. Волосы, которые я оставила распущенными, спина, ноги. Все растапливается под его взглядом.
— Правильно, — сухо отвечаю.
— Он так ратует за безопасность, но в то же время вы с Саввой одни собирались отмечать Новый год. А дом большой. Кто знает, сколько пьяных людей ходят по улицам в праздники. Как минимум напугать могут.
Расправляю плечи, будто готовлюсь к схватке. Прочищаю горло. Голова распухает от возможных ответов на его… претензию?
— Наш поселок безопасный, муж очень долго искал подобное место. Здесь в основном живут семьи с детьми. Мы знаем почти всех соседей, а сама территория охраняется круглосуточно. Этого достаточно? — резко разворачиваюсь и упираюсь в мощное тело, от которого пышет жаром.
Шаг назад, чуть не падаю.
Поднимаю взгляд на Гордея. Тот по-мальчишечьи улыбается и ведет плечами.
А я не могу понять: это такое любопытство или своими вопросами Рудковский хочет чего-то добиться?
— Да все-все, Светлячок. Просто беспокоюсь за тебя.
— Не надо.
Язык горит. Раньше я бы добавила, что за меня беспокоится мой муж. Но…
— Вот здесь хорошее место, — Гордей оглядывается по сторонам и начинает расчищать снег, параллельно рассказывая что-то Савке.
Сильней запахиваю шубку, поднимаю воротник. Мне нехолодно, но состояние можно назвать некомфортным.
Все сказанные мужчиной слова как острые кнопки воткнулись в голову. Не получается не думать над ними. И над моими ответами тоже.
— Гордей, вон в том доме пару месяцев назад родился малыш. Не думаю, что нам стоит запускать салюты в этом месте. Давай дойдем до поля? Осталось совсем чуть-чуть.
— Да ладно тебе. Кто спит в новогоднюю ночь?! До и того дома больше ста пятидесяти метров. Все, как и написано в инструкции, — легко отвечает, как отмахнулся.
Облизываю губы, хотя на морозе этого делать категорически нельзя. Когда в прошлом году фейерверки запускал Тигран, мне было в разы спокойнее. Да что там? Я улыбалась и радовалась как ребенок. Мы с Саввой считали количество залпов и выкрикивали цвета.
Озираюсь по сторонам, всматриваюсь в окна дома. Хоть бы никого не разбудили.
Один. Синий!
Два. Красный!
Три. Зеленый!
Бахает так громко, что сердце замирает.
— Скажи, здорово?
Щеки Рудковского раскраснелись, кожа губ яркая, в глазах озорной блеск. Ну мальчишка!
— Угу, — мычу в ответ.
Обратно я иду последней. Гордей с Саввой что-то обсуждают.
А меня тоска одолевать начинает. Все не так и все не то. Прошлые праздники мы веселились, катались на горке, снова запускали салюты…
Ну, как мы… Я и Савва. Тигран стоял в стороне, часто разговаривал по телефону. Он будто просто нас охранял.
А сейчас он кого охраняет?
Сердце стягивается рыболовной сетью. Она душит и причиняет мучение. Распахиваю шубу, волна жара окатывает сверху вниз.
— Да, безопасность в этом поселке такая, что еле пропустили к вам, — снова возвращается к цепляющей меня теме, — как в крепость посадили. Это все, что он смог сделать?
Жадно хватаю морозный воздух ртом.
Неслыханно.
Хочется топнуть ножкой, нахмуриться и отчитать Рудковского. Тот, конечно, никогда не стеснялся в выражениях и говорил то, о чем думает. Но… это же о Тигране он.
— Ты не прав, — глухо произношу. Только глупый не почувствует обиду в моем голосе.
— Ну а что он еще сделал, а?
Савка чуть ускорился и вот-вот уже доберется до террасы дома. Я же замедляю свой ход. Меня бьет неконтролируемая дрожь от вспыхнувшего разговора.
Взгляд судорожно бегает по искрящемуся снегу. Столько всего хочется рассказать, мысли поступают в мозг как автоматная очередь.
— Благодаря Тиграну, моя бабушка вылечилась.
Рудковский сводит брови к переносице. Не знал про болезнь Софьи Марковны?
— Лечение, санаторий, лекарство, — голос срывается. Воспоминания отдаются болью. Я очень боялась потерять близкого мне человека, — все это Тигран взял на себя без лишних вопросов.
Гордей убирает руки в карманы куртки и смотрит на меня сверху вниз в ожидании продолжения.
Резкий выдох. Не понимаю, почему я вообще должна отчитываться и что-то ему объяснять?
— И квартиру бабушке тоже купил он. Тигран оплачивает наш отдых, все увлечения сына. В прошлом году они плавали с дельфинами, а зимой занимались с инструктором на горных лыжах.
Говорю быстро, дыхание не успеваю перевести.
Меня бросает из состояния в состояния: печаль, что все это в прошлом и зверский протест, вызванный совсем бестактными вопросами.
— А любовь, Светлячок? Я не слышу про его любовь…
Слезы подкатывают к горлу и связывают. Разреветься перед мужчиной было бы верхом отчаяния.
Улавливаю его взгляд, наполненный чем-то необычным. Каким-то азартом, что ли.
Отступаю, а объемная энергия Гордея толкает меня.
Рудковский преодолевает пустоту между нами за секунду и его губы накрывает мои.
Глава 9. Тигран
«Мальборо».
Сто лет не курил.
Затягиваясь горьковато-приторным дымом, сжимаю в правой руке смартфон и смотрю из окна стандартного номера богом забытой северной гостиницы.
На улице совершенно нет людей. Оно и понятно. Первое января, три утра по местному времени. Все празднующие разбрелись по домам.
Для мужика, много лет совершенно ничего не чувствующего, внутри слишком много эмоций. Рванных и болезненных. Таких, которые хочется достать изнутри и хорошенько промыть под напором воды.
Одиночество уносит в воспоминания.
Смерть мамы многое в моей жизни изменила. Разделила на «до» и «после». Я мог бы сколько угодно врать себе также, как почти двадцать лет вру собственному отцу, повторяя всего лишь одну фразу: «Все в порядке».
Все, су-ка, в порядке!
Черт возьми.
Так двенадцатилетним пацаном я говорил после того, как маму похоронили и потом… А ещё все последние семь лет талдычу одно и то же.
Все в порядке.
Даже сейчас, когда мерзкое чувство вины придавливает тело бетонной плитой, а осознание того, что как раньше не будет, колется острыми краями прямо в сердце… даже в этот момент жаловаться на жизнь совершенно не хочется.
У меня две руки, две ноги, голова на плечах. А душа?..
Все в порядке!
Устало кивнув самому себе, набираю номер человека, который записан в моём мобильном телефоне довольно сухо, но ёмко: «Николь Мансурова». Вопреки нашему странному браку, мне всегда нравилось это на первый взгляд нелепое сочетание.
Моя фамилия очень идёт Нике. С ней она стала самостоятельнее и лучше. С ней она выросла… как бы это странно ни звучало. Но она больше не та девчонка с широко открытыми глазами и хлопающими ресницами.
Нажимаю на кнопку вызова, а когда слышу, как стихают гудки, первым делом сухо спрашиваю:
— Савва спит?
В Москве сейчас около часа ночи. Зная любовь моей жёнушки к волшебству, почему-то уверен, что они всё это время загадывали желания, придумывали какие-нибудь истории или рисовали.
— Уже ложится, — отвечает Ника отстранённо. — Хочешь поговорить с ним?
