Девяностые
«Мы прощаем Петру злодейства…»
Мы прощаем Петру злодейства
За сверканье Адмиралтейства,
За Невы гранитный убор,
За Исаакиевский собор.
Что нам те старинные страхи,
Те стрелецкие дыбы, плахи,
И над сыном неправый суд,
И кровавых сотни причуд,
И разгул наводнений шалый…
Смотрят в белую ночь ростралы,
Светит мрамором Летний сад,
В полдень пушки слышен раскат,
А на камне, волне подобном,
Будто с грозным рокотом дробным
Скачет, в небо вздыбив коня,
И ни в чём себя не виня,
Он, смеясь над нашим прощеньем,
Полон яростным вдохновеньем.
1995
«Где пахнет чертовщиной вековой…»
Где пахнет чертовщиной вековой,
Где императора убили в спальне,
Где город меж Фонтанкой и Невой
Ещё заброшеннее и печальней, —
Куда бежать — уже не от него,
От собственной судьбы, ему подобной,
Заброшенной в ничто и в ничего,
Отброшенной, как чей-то камень пробный.
1994
«Что, город мой, с тобой?…»
Что, город мой, с тобой?
Ты на ветру
Дрожишь, гудит Нева, кренятся зданья,
И ворон сел на голову Петру —
Дурное предзнаменованье.
Того гляди, услышишь: «Never more»
И сгинет всё, и древней станет тенью,
И только строк обрывки про узор
Чугунный, про державное теченье…
1990
«Мне город шепчет неустанно…»
Мне город шепчет неустанно,
Хоть всё прощальнее и реже,
На Невском или на Расстанной,
Большой Московской и Разъезжей.
То на мгновенье остановит,
То на ходу бормочет шало,
На позабытом слове ловит,
На том, что было и пропало.
Балконов стройные извивы,
Колонн коринфские причуды,
И льды Фонтанки молчаливы,
И зимние на них этюды.
А он всё шепчет неумолчно,
Всё явственней и безответней,
То в утра миг, то в час полночный,
То зимнею порой, то летней.
1990
«Снова к улицам тянет знакомым…»
Снова к улицам тянет знакомым,
Переулкам, дворам проходным,
Обдаёт чем-то тайным, родным,
Хочет за душу взять каждым домом.
И брожу, и брожу день за днём,
Всё мне чудится — молодость встречу,
Только страшно: а что ей отвечу,
Коли спросит — узнать бы, о чём…
Потому что она-то права,
Да вот жизнь — но с неё разве спросишь,
И прощально слова произносишь,
Понимая, что это слова…
1990
«На краю квадратной льдины…»
На краю квадратной льдины
Селезень уснул,
Убегает Мойка длинно
В петербургский гул.
На одной торчит он лапке,
Яркий, как макет,
Но притом живой и зябкий.
Тает, тает след.
Тёмных зданий отраженья
Рядом с ним сквозят.
Спит. И видит сновиденья.
Ярок их наряд.
1991
«Приснился старый дом…»
Приснился старый дом,
Забытые соседи,
Я вспоминал с трудом
Фамилии на меди
Дощечки под звонком,
Покатые перила —
Всё это стало сном,
Всё это явью было.
Ступеней низкий скат
И вид во двор унылый,
Но иногда закат
Сверкал нездешней силой,
Исаакий из окна
Виднелся на мгновенье —
Глухие времена,
Слепые откровенья…
От молодых тех дат
Остались сны да строки,
Да за окном закат
Сверкающий, далёкий,
Да лестниц полумгла,
Свет жалкий вполнакала.
Всё это явь была…
Всё сном прощальным стало…
1995
«Восемнадцатый век студёный…»
Восемнадцатый век студёный,
Неотапливаемый век.
Холодеют дворцы и троны,
В лёд врастая, кутаясь в снег.
Не познавший водопровода,
Он пиита строкой согрет,
И «На взятье Хотина» ода
В зябких пальцах Елисавет.
1999
«Что значит одиночество, и кто…»
Что значит одиночество, и кто
Дал верное ему определенье?
Песок сквозь пальцы, как сквозь решето,
Струится, бесконечно волн движенье,
Едва не заслоняя окоём,
Торчит валун, и чайка сверху села.
Почувствуем ли мы с тобой вдвоём,
Что то не миг — то Вечность пролетела?
Иль в одиночку каждому дано
Такое испытать, а не иначе?
Гроза всё ближе. Боже, как темно,
Тревоги сколько в чаек резком плаче…
1992
«Весенней ночью снился сон…»
Весенней ночью снился сон,
В котором осень шелестела,
И желтизна со всех сторон,
Колеблясь и дрожа, летела.
И мне в осеннем этом сне
Стихи мерещились, и тоже
Об осени, не о весне,
Шуршанья полные и дрожи.
И пробуждаясь, в первый миг,
Не мог понять я, что случилось.
Был звонок птичий переклик,
И утро яркое лучилось.
Но отзвук строк не умолкал,
Исчезнуть словно бы не вправе,
И жёлтый лист ещё мелькал
Как бы на грани сна и яви.
1993
«Скользя из утренней дремоты…»
Скользя из утренней дремоты,
В которой сны вполоборота
Глядят туманно вслед тебе,
Бормочут о твоей судьбе,
И ты улавливаешь что-то,
И вдруг мгновенно рвётся ткань.
Окно. Деревья. Небо. Рань.
Ищи теперь. Со дна морского
Вылавливай. Но с полуслова
И с полувзгляда не поймёшь
Того, что в снах бросало в дрожь.
1999
«Внезапно прошлое прошло…»
Внезапно прошлое прошло,
И след простыл, как говорится,
Его прощальное тепло
Не греет. Изредка приснится,
И сам не знаешь, что нашло,
И хочется остановиться,
Да где там — день твой длится, длится
День нынешний и всё, что в нём,
Стать торопясь последним днём.
1998
«Мне снилась ночь и небосвод в ночи…»
Мне снилась ночь и небосвод в ночи,
Сверкали зорко звёздные лучи,
В существованье синевы и дрожи
Вплетался неумолчно голос Божий,
И чудилось, он словно диктовал,
И в сновиденья падая провал
Всё безысходней и необратимей,
Я слышал — повторялось чьё-то имя,
И я почти угадывал, а Бог
Произносил как бы за слогом слог…
1991
«Залива буйная игра…»
Залива буйная игра…
Обрушивается на сушу
Крутая пенная гора,
Страх древний наводя на душу.
Стою недвижно, в даль гляжу,
Даль тёмную времён, быть может,
Так просто перейти межу,
И вот он — век, что предком прожит.
И что ж там? Небо и вода,
Куст, с корнем вырванный прибоем,
Но вера в Господа тверда,
И всё земное взято с боем.
И смерть, не прячась за углом,
Как старый враг, готова к схватке,
А море всё шумит кругом,
И волны пенисты и шатки,
Вот-вот достигнут, захлестнут…
И страх прерывистый и ломкий,
Страх неизбывный тут как тут,
Страх вечный в предке и в потомке.
1994
«Здесь все скамейки до единой…»
Здесь все скамейки до единой
В широкой спрятались тени,
И в стройной тишине старинной
Деревья замерли и пни.
И утка в пруд зелёнотинный
Уткнула клюв, вздев хвост картинно —
Стоит торчком,
Торчит молчком.
А за оградою машины
Шумят, мелькая лентой длинной,
И город вертится волчком.
1994
«Залив и одиночество, хотя…»
Залив и одиночество, хотя
Под небом никогда не одиноко,
То налетает ветер, шелестя
Сухой травой и ломаной осокой,
То дальний гул, неведомо мне, чей —
Флотилия там чаек, уток стая,
А здесь воронья горкотня пустая
И словно бы утробный зов грачей.
И шум волны.
Позабываешь даже
О нём совсем. Но вот возник опять,
Вот набегает, вот уходит вспять.
И на мгновенье тишина на пляже.
Но снова гул всё звонче, всё слышней,
Как будто чтенье нараспев былины,
И выплывает стая лебедей,
И не смолкает голос лебединый,
Плывут, плывут… Иль взмоют в небеса?
О, Господи, да это вправду ль птицы?
Неужто, впрямь, им не оборотиться
В царевен? Где ты, девица-краса?
