Но нет. Плывут. И замирает пенье.
Опять слышнее чайки, вороньё,
Опять волна бормочет про своё,
И валуны застыли без движенья.
1992
«Гекзаметр вмещает бег волны…»
Гекзаметр вмещает бег волны,
Её паденье на берег и плески,
В хорее — ветер, промельки луны
И вздрагивающие занавески.
Ямб — города пружинистая сталь —
Мосты, автомобили и трамваи,
Анапест — две берёзы, речка, даль,
И тянется над лесом уток стая…
1992
«Валун, похожий на дельфина…»
Валун, похожий на дельфина,
Как бы плывёт темно и длинно,
С него ныряет детвора,
Смех, крики с самого утра —
Сюжет для вазы эрмитажной,
Краснофигурной, звонкой, влажной,
Где в древнегреческой красе
Мелькают персонажи все,
Где скачут по морской дороге
Дельфины, мальчики и боги,
Знай, скачут в наши времена
Нырять день целый с валуна.
1995
«Здесь, на песке, об Одиссее…»
Здесь, на песке, об Одиссее
Припомнишь вдруг вдвоём с волной,
Богов старинные затеи
Грозят разлукой и войной.
Пружинят паруса тугие,
Смертельно манит зов сирен.
Пускай не мы, пускай другие,
Мы душу отдадим взамен!
Но всё рассчитано до точки,
Судьба навек предрешена,
В гомеровой широкой строчке
Война, разлука и волна.
1999
«Прилив. Прибой. Прибрежье…»
Прилив. Прибой. Прибрежье. В этом «при»
Пристанище, прибежище морское.
Бежит волна. По счёту «раз-два-три»
Взметает пену в небо голубое.
И опадает, уходя в песок,
И нет её. Как призрак, как причуда.
О, это «при». Природы древний рок.
Прибрежье, где покой нашла приблуда.
1993
«Новгородский ветер…»
Новгородский ветер — «шелонник»,
Псковский яростный — «волкоед» —
Кто назвал? Найдёшь ли ответ
В меткой строчке старинных хроник?
Иль охотник, знать, у костра,
Слыша волчий вой полуночный,
Молвил скупо да так уж точно —
«Волкоед… Студёна пора…»
Иль рыбак на Шелонь-реке,
Выбирая медленно сети,
Бормотал названия эти,
А рассвет дрожал вдалеке…
1990
«Легко ль на букву подбирать слова…»
Легко ль на букву подбирать слова?
На «щ» попробуй и найдёшь едва:
Щепотка, щука, щит, щенок, щеколда,
Щелчок и щепка, щётка, щур да щи —
Язык перетряхни весь, поищи
Во днях замшелых Дира и Аскольда.
…Щетина, щель…
Не позабыть щегла…
Но как рождалась речь, бралась откуда?
Когда-то немоту перемогла.
Не умерла…
И вправду, Божье чудо.
1992
«А на палубе тишь да гладь…»
А на палубе тишь да гладь,
Дождик мелкий и беспрестанный.
Так и плыть бы, переплывать
Все моря и все океаны…
Да куда там! Сухонь-река
В даль далёкую не заводит,
Всё извилистей берега,
Там луга и корова бродит.
А вдали купола видны,
Крест маячит на небосклоне.
Никуда от родной страны
Не уплыть по реке Сухоне.
1991
«А Курагино моё всё в снегу…»
А Курагино моё всё в снегу,
А Туба моя недвижна, бела,
Жёсткий холод её взял на бегу
Под уздцы, с тех пор стоит, замерла.
И заснежен вдалеке березняк,
В нём с коровами не бродит пастух,
Вороньё там о каких-то вестях
Знай, раскаркалось, летит во весь дух.
А Курагино моё далеко,
Сам не знаю, доберусь ли когда,
Вспоминать сегодня сладко, легко,
А была ведь это ссылка, беда.
1990
«Сон про Украину и Литву…»
Сон про Украину и Литву.
Мазанки и мова всюду. Лето.
Я ещё приеду, поживу.
Наяву. Но сбудется ли это?
Я ещё приеду, погляжу.
Нямунас. Скамейка на опушке.
Я не об Империи тужу,
Не об общей лагерной той кружке,
Два глотка и дальше.
До кости
Проберёт. Что вышки, частоколы!
Но сегодня разошлись пути.
Где Балис и где теперь Микола…
А во сне-то мазанка бела!
И костёл звонит без передышки…
Утром встал — как будто жизнь прошла,
Фонари в окне торчат, как вышки.
1993
«В одиночество-одиночку…»
В одиночество-одиночку
Запереть бы себя и строчку,
Лучше нет убежища нам,
Мгла решётки скроет, как храм,
От мытарища городского,
Где в испуге мечется слово,
Где любой — соглядатай, враг,
Каждый дом, как чумной барак,
По дворам бродит смерть с гранатой,
На груди её крест помятый.
И скребёт мелком по стене:
«Сталин! Дай порядок стране».
1996
«Погадать бы, поворожить…»
Погадать бы, поворожить,
Как назавтра России жить.
Либо красное хлынет зло,
И по первое нам число,
По столыпиным, по Крестам,
По мордовским снова местам,
А кого-то сходу в подвал —
Без кассации, наповал…
Ну а если найдёт вдруг стих,
И останемся при своих —
Постоят без нас лагеря,
Поржавеет колючка зря,
Постареют без нас менты,
Остаканясь, скажут: «Кранты,
Ведь почти что наша взяла.
Ну, народ — не хватает зла,
Не хватает зла на Руси.
Ну, народ — Господь упаси».
1996
«Былого нет, а словно кто-то…»
Былого нет, а словно кто-то
С три короба наплёл и вдруг
Исчез.
И вот теперь забота:
Не позабыть — кто враг, кто друг,
Не позабыть.
И ни полслова
Сказать, не успевая вслед,
Теперь уж в одиночку снова
Шептать себе: «Былого нет».
1994
«Что старик? Только голос и тень…»
Голос лишь и тень — старик.
Эврипид
Что старик? Только голос и тень,
И со страхом предчувствуешь день,
Когда стих Эврипида далёкий
Камнем ляжет на сердце тебе,
Прозвучит приговором судьбе,
И конец. И сбылись все зароки.
Только голос и тень сквозь века.
Древнегреческого старика
Отличить от живущего ныне
Трудно будет в последний тот миг,
Когда в гроб поспешает старик
По своей стариковской причине.
Только голос и тень, и тоска.
И считай день за днём, как века.
1998
«В чужой стране и карк вороний…»
В чужой стране и карк вороний
Как бы на чуждом языке,
Как объявленье на перроне,
Как чьи-то крики вдалеке.
Чужие надписи маячат
На остановке на любой,
И только цифры что-то значат,
О чём-то говорят с тобой.
Вот так-то: поклоняйся слову,
Молись ему, как божеству,
И вдруг оно не внемлет зову,
Не подчиняется родству,
Бросает посреди дороги,
Посмеивается назло,
И понимаешь ты в итоге,
Что не подводит лишь число.
1993
«Взлетая с грохотом и звоном…»
Взлетая с грохотом и звоном
Над опрокинутым Гудзоном,
Манхэттен вижу я в упор.
Огромных зданий силуэты —
Они грядущего приметы
Или былому приговор?
Они врастают в поднебесье
И чудятся безумной смесью
Грёз ангельских, бесовских снов.
То сатанинское сверканье,
Слепое с Богом пререканье,
Из преисподней адский зов,
То звуки музыки небесной,
Доселе людям неизвестной,
И уши те спешат зажать,
И нет здесь дьявола и Бога,
А черновик того итога,
Которого не избежать.
1993
«Американский океан…»
Американский океан.
Огромный пляж. Простор бескрайний
Захлёстывает, как аркан,
Тебя, и поддаёшься втайне.
Но как знакомо всё! Кричат
И мечутся, и плачут чайки,
Вновь повествуя без утайки
О том, что тыщу лет назад
Известно на земле. Ну чем
Не Стрельна? Парус одинокий.
Давно написанных поэм
Готовые ложатся строки.
А пятьдесят пройти шагов,
И Брайтон загудит жаргоном —
Так вот он — дальних странствий зов,
Заканчивающийся стоном:
«Зачем?»
Грохочут поезда
Над головой, пестрят витрины,
И океанская вода
