Его лицо осунулось, и он начал плакать. По его обветренному лицу катились крупные слезы. Его плечи задрожали, а дыхание перехватило в груди.
- Она мертва, и я ничем не мог ей помочь.
Я хотел утешить его, но не знал, что сказать, поэтому промолчал. Мы с Карлом были не из тех, кто обнимает друг друга. Мы не соприкасались с нашими интимными сторонами, и я осмелюсь сказать, что мы не были метросексуалами. Мужчин нашего поколения так не воспитывали.
Я сделал единственное, что мог. Я положил руку ему на плечо.
Он вытер глаза.
Этого было достаточно.
Мы подошли к поленнице, и я подумал о провалах и о том, мог ли стоять мой дом над одним из них.
Но то, что мы обнаружили, добравшись до поленницы, не было провалом.
Это было нечто гораздо хуже.
И это было только начало...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
- Боже мой, - пробормотал Карл. - Это, должно быть, был чертовски большой сурок.
Я не ответил. Кряхтя, я напрягся, чтобы снова поставить керосиновую бочку вертикально. Карл достаточно долго выходил из оцепенения, чтобы помочь мне. Старость не радость – просто и понятно. Пятнадцать лет назад нам потребовалась бы минута, чтобы поднять эту бочку, но сейчас это заняло несколько минут и много пыхтения и напряжения между нами двумя.
Измученные, мы оба уставились на дыру.
- Ты что-нибудь знаешь? - я тяжело дышал.
- О том, что это такое?
- Я вообще не думаю, что это был сурок.
- Лиса?
- Нет. Посмотри на это, Карл. Онa слишком великa для твари.
Что-то прорыло туннель под поленницей, как это обычно делают сурки и другие роющие животные. Но если это сделало животное, то оно было, по крайней мере, размером с большую овцу.
Я опустился на колени под дождем, мои колени заскользили по грязи, и уставился на зияющую впадину. Не было никаких куч грязи, как если бы что-то прорыло дыру, и в грязи не было никаких следов когтей или царапин, указывающих на то, что яма была вырыта сверху. Там была просто темная круглая дыра, около пяти футов[9] в диаметре. Стены расщелины блестели бледной, почти прозрачной слизью.
- Тогда что, по-твоему, это такое? Что это было? - спросил Карл.
То, что вырастает из праха земного и разрушает надежду человека.
- Я не знаю.
Все еще стоя на коленях, я протянул руку и коснулся края отверстия. Странная слизь прилипла к моим пальцам. Поморщившись, я поднял руку и позволил дождю смыть молочную субстанцию. Я поднес пальцы к носу, и мне вспомнилось то, о чем я не думал годами.
Онa пахлa сексом. Знаете, этот миндально-рыбный запах, который всегда после этого витает в спальне? Вот, что мне это напомнило. В остальном приятное воспоминание, потускневшее с возрастом и теперь искаженное этим новым значением. Это тот же самый запах, который можно обнаружить витающим в воздухе в дождливый день, после того как выползли черви, заполонив тротуары. То же самое, что я почувствовал, когда впервые обнаружил червей около свого гаражa.
Карл фыркнул.
- Пахнет чем-то странным. Ты сегодня ел сардины?
- Все дело в этой субстанции. Почему бы тебе не попробовать? Посмотри, на что это похоже на вкус.
- Нет, спасибо. Думаю, я откажусь. На что это похоже?
- Сопли, большой старый комок слизи.
Карл с отвращением сморщил нос.
- Я не думаю, что с этим стоит возиться. Может быть, это генетический материал какого-нибудь животного, известного нам.
- Но что это за животное?
Карл пожал плечами и начал складывать растопку обратно в кучу. Затем он забрел за угол сарая с инструментами, сообщив мне, что ему нужно отлить.
Оставаясь на корточках, я посмотрел на дыру и вспомнил малиновку и то, что, как мне показалось, я видел. Оно съело птицу, или мне это показалось? Я продолжал прокручивать это в уме. Может быть, у меня болезнь Альцгеймера. Вы, наверно, думаете, что я одержим Альцгеймером, учитывая, что я задавался вопросом, не было ли у Карла тоже этого недуга, когда он рассказывал мне о том, что произошло у него дома. Но я не болен. В моей семье такого не было, но когда ты в моем возрасте, это все равно тебя пугает. Когда твое тело начинает подводить, твои воспоминания – это единственное, что у тебя остается. Единственные вещи, которые ты действительно можешь назвать своими. Твои воспоминания – это твоя жизнь, и если ты их потеряешь – или, что еще хуже, если больше не можешь им доверять – тогда, я думаю, приходит время лечь в сосновый ящик и позволить забросать тебя грязью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я еще немного подумал об этом и решил, что почти уверен, что все это видел. И это меня напугало. Напугало еще больше, чем возможность того, что все это симптом слабоумия. Потому что таких больших червей просто не существует. И они, конечно, не едят птиц.
- Нам пора войти внутрь, - сказала я, стараясь не показывать охвативший меня страх.
- Что? - заорал Карл.
Он вернулся из-за угла, встряхивая свой вялый, сморщенный пенис и засовывая его обратно в штаны. Дождь начал накрапывать сильнее, и из леса донесся гром, заглушив то, что я сказал.
Мои колени подкосились, когда я поднялся на ноги. Мои суставы разнылись, непривычные к нагрузке, через которую я только что заставил их пройти, поднимая бочки. Я прикрыл рот ладонями, перекрикивая гром и барабанный стук дождевых капель по листьям.
- Я сказал, что, кажется, мы должны...
Еще один раскат грома прогремел над горами, теперь уже ближе. Сквозь этот шум мне показалось, что я услышал приглушенный стук, доносящийся из сарая с инструментами.
Я доковылял до Карла и сказал:
- Я думаю, нам следует войти внутрь. Мы подхватим пневмонию, если останемся здесь надолго.
- Полагаю, ты прав. Я промок насквозь до трусов.
Мы поплелись обратно в дом и сняли мокрую одежду. Я повесил ee сушиться, одолжил Карлу несколько чистых трусов, пару брюк и рубашку, а затем приготовил нам по чашке кофе. Мы сидели в гостиной, болтая о пустяках и позволяя горячим кружкам согревать наши холодные руки. Карл, все еще мастер констатировать очевидное, подтвердил, что у нас действительно какая-то странная погода. Погода всегда была одной из его любимых тем, поэтому я решил, что сейчас он действительно в своей стихии.
Он потер больные артритом колени и поморщился.
- Парень, я ненавижу быть старым.
- Я тоже. Ты когда-нибудь смотрел на фотографию молодого себя и задавался вопросом, куда он делся?
- Да уж, - фыркнул Карл. – Сейчас было бы везением, если бы я вообще его вспомнил.
Я потер свои ноющие бицепсы.
- Эти бочки вымотали меня. Я не знаю, что бы я делал, если бы тебя здесь не было.
Карл кивнул.
- Я и сам изрядно вымотался.
- Кофе взбодрит тебя. Это крепкая штука. С его помощью можно было бы снять краску...
Он взглянул на кофейный столик, где лежали мой блокнот с кроссвордами и карандаш.
- Разгадываешь один из своих кроссвордов, да?
- Ага. Но я застрял. Я не думаю, что ты знаешь слово из четырех букв, обозначающее согрешение?
- Грешник – не так ли зовут того молодого парня, который написал эти вестерны? Те, про беременного стрелка, сбежавшую рабыню и прочее?
- Нет, я так не думаю
- Оу. Что ж, тогда я не знаю. По правде говоря, кроссворды никогда особо не интересовали меня.
Он продолжал бубнить, в то время как я задавался вопросом, почему Бог счел нужным сделать Карла и меня единственными выжившими. Я умирал от желания поговорить о чем-нибудь хорошем, жаждал этого почти так же сильно, как никотина.
- Итак, ты слышал или видел кого-нибудь еще? – спросил я.
- Нет. Никого. Панкин-Центр похож на город-призрак. Хотя примерно неделю назад я действительно слышал самолет. Похоже на один из тех маленьких, с двумя двигателями. Я выбежал наружу, чтобы посмотреть, но к тому времени уже ничего не мог разглядеть из-за облаков. И однажды, когда туман немного рассеялся, я заметил воздушный шар с гелием. Я замахал руками и попытался привлечь их внимание, но он был далеко. Не думаю, что они меня видели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
