— Кто вы, госпожа, и как очутились совсем одна в таком неподходящем месте? Поведайте нам, и мы доставим вас, куда прикажете! — на разные лады расспрашивали ее, но она в ответ не отвечала ни слова, сидела все так же неподвижно, опустив голову, и что-то жуткое чудилось в ее взгляде, отчего людям невольно стало не по себе, и они, обгоняя друг друга поспешили удалиться.
«Но ежели оставить ее там на всю ночь, ее могут съесть волки! — рассудили жители деревни. — Надо перенести паланкин в город, постеречь его этой ночью, а наутро доложить обо всем правителю!» С этой мыслью возвратились они к подножью горы, однако паланкина там уже не было: он перенесся примерно на один ри к югу, на песчаный берег реки, и оказался поблизости от постоялого двора Сэгава.
С наступлением ночи, когда ветер зловеще шумел в соснах, и ни души не было видно на дорогах, местные парни-погонщики отправились туда, где сидела женщина, и начали с ней заигрывать, требуя, чтобы она их приласкала, но та по-прежнему хранила молчание. Неотесанные мужланы уже протянули было к ней руки, как вдруг из ее тела справа и слева высунулись ядовитые змеи и так сильно искусали грубиянов, что у них в глазах потемнело, они лишились сознания и только чудом остались живы и весь год потом тяжко хворали.
Рассказывали, что паланкин перенесся затем к речке Акутагава, видели его и перед храмом Мацуо, а на следующий день очутился он уже в окрестностях Тамба, нигде не задерживаясь более часа. Со временем женщина, ехавшая в паланкине, превратилась в хорошенькую девочку-служанку, потом — в восьмидесятилетнего старца, иногда видели ее с двумя лицами, или она оборачивалась старухой без глаз и носа, — всем, кто ни встречал ее, представала она в разном обличье, так что с наступлением темноты люди от страха не решались выйти из дому, и привычный уклад жизни был нарушен.
Если же ничего не ведавший путник ночью проходил по дороге, то, к великому его испугу и удивлению, к плечам его неожиданно прилипали палки паланкина, хотя ни малейшей тяжести он при этом не чувствовал. Однако не успевал он пройти и одного ри, как ощущал такую усталость, что у него отнимались ноги, — вот какая беда его поджидала!
Это и был известный по рассказам «Летающий паланкин из Куга-Наватэ».
Чудеса эти продолжались вплоть до середины эры Кэйан,[38] а потом сей паланкин незаметно куда-то скрылся. Говорили только, будто местные крестьяне видели, как в окрестностях Хасимото и речки Кицунэгава ночью пролетел странный, доселе невиданный огненный шар.
Двенадцать человек, разом ставшие монахами
Поистине достоин похвалы тот, кто, связав вместе пустые легкие тыквы, заранее учится с их помощью плавать и постепенно овладевает этим искусством, дабы не оплошать в решающую минуту…
В летнюю пору, когда море спокойно, его светлость, пожелав развлечься морской прогулкой, направил свой корабль к берегам бухты Кога, что в провинции Кисю. С другого корабля, где помещалась кухня, доставляли угощение на княжеское судно; прислужник, ведавший кухней, носил яства, плавая стоймя, и в воду при этом погружался только по пояс, а двигался так спокойно и ловко, будто ходил по крытому циновками полу. Другие самураи, плавая в воде, могли побрить себе голову, играли в го или, передавая друг другу большие чарки с сакэ, изготовленные из раковин «омугаи», ловко их осушали. Были тут и такие пловцы, что с увлечением распевали песенки «кусэмаи», ударяя при этом в такт в барабанчик, или же проворно чистили тыквы — вот уж поразительное искусство! Но были люди, еще более ловкие: захватив с собой связанную в пучки солому, они погружались в море и возвращались обратно только через четыре с лишним часа, изготовив за это время из соломы, перевязанной тоненькими бечевками, изображение бога-силача Нио, да так умело, что видна была каждая мышца на руках и ногах того божества. Даже монахи, для коих изготовление фигурок Нио — привычное ремесло, не смогли бы сделать это искуснее.
Пока длились разнообразные развлечения, его светлость, заметив, что некий самурай по имени Сэкигути, прославленный мастер дзюдо, стоит неподвижно и задумчиво смотрит вдаль, отдал приказание своему пажу, и тот, со словами: «По воле господина!» — внезапно столкнул того самурая в море. Сэкигути погрузился в волны, но вскоре выбрался из воды и поднялся на борт дальнего судна.
— Вот ведь самый искусный фехтовальщик, а ежели застигнуть его врасплох, так ни на что не способен! — принялись тут же все над ним насмехаться, однако Сэкигути, казалось, нисколько не смутился.
— Как же ты дал столкнуть себя в воду, не оказав никакого сопротивления? — обратился к нему его светлость, когда Сэкигути снова перешел на его корабль, и Сэкигути ответил, что опасался причинить вред пажу, зато оставил отметинуна левом рукаве его платья. Его светлость позвал пажа, взглянул, — и что же? — на его полотняных хакама и нанакидке виднелся разрез длиной около двух-трех сун, а на левом боку на коже тянулась царапина, да такая тонкая, будто паж оцарапался о колючку. При виде этого все, начиная от его светлости и кончая самураями из его свиты, всплеснули руками от восхищения.
Оказалось, что Сэкигути, падая в море, успел вытащить кинжал и нанести пажу порез, но столь легкий, что даже сам пострадавший этого не заметил, тем паче не могли усмотреть наблюдавшие эту сцену. Столь молниеносны были его движения, что по справедливости мог он считаться первым по ловкости и быстроте среди самураев всей Японии. Убедившись в сноровке Сэкигути, его светлость остался чрезвычайно доволен.
Пока княжеское судно объезжало бухту за бухтой, другой корабль, на котором ехали самураи из его свиты, причалил к каменистому берегу, и тут гульба пошла даже за оградой стоявшего там храма, посвященного богу — покровителю Авасима. Молодое самураи быстро захмелели и не заметили, как вдруг поднялись огромные волны, заклубились черные тучи, и в море появился огромный змей — длиной он был более десяти дзё, а чешуя на нем так и ходила ходуном, словно мельничные колеса. Рога на голове напоминали высохшие стволы деревьев, пасть изрыгала пламя, огромное туловище походило на плывущую гору. Всех охватил страх и смятение, а змей между тем уже приблизился к кораблю его светлости. Однако его светлость встретил чудовище ударом копья, и тот в испуге повернул вспять, отчего море сильно заволновалось, так что небольшие суда едва не перевернулись. В это время со стороны взморья показалась быстроходная лодка, в коей сидело двенадцать человек. И в то самое мгновение, когда они хотели проскользнуть мимо змея, он одним махом заглотал и лодку, и ехавших в ней людей; по его телу пошли судороги и корчи, однако вскоре лодка вышла у него через задний проход и причалила к берегу. Когда подошли к лодке и взглянули на сидящих в ней людей, то оказалось, что все они от страха лишились сознания, и волосы на голове у них вылезли все до единого волоска, так что в мгновение ока превратились они в бритоголовых монахов.
Тайный родник, пробившийся из земли
В селении Кохама, в провинции Вакаса, жил в богатстве некий купец по имени Этигоя Дэнскэ, торговавший нитями, из которых рыбаки плетут свои сети, и был он в той гавани человек всем известный. Служила у него в доме служанка по имени Хиса; согласно договору, она должна была работать у купца определенное число лет. Для уроженки северных мест она считалась весьма красивой, и многие мужчины в нее влюблялись, она же всем сердцем привязалась к одному странствующему торговцу по прозвищу «Сёкити из Столицы», привозившему товар в их селение. Ему тоже полюбилось это глухое местечко, и так долгое время продолжалась его связь с Хиса. Сёкити был еще не женат и тайно встречался с Хиса, обменявшись с нею клятвами любить друг друга до гроба.
Однако жена купца выследила их и принялась грубо бранить и попрекать Хиса.
«Все оттого, что смазливая, вот и распутничает! Проучу же ее, да так, чтоб запомнила хорошенько!» — решила хозяйка и, докрасна раскалив в огне щипцы для угля, прижала их к левой щеке Хиса, так что нежная кожа обгорела и сморщилась. Для женщины это великое горе! Хиса словно ума лишилась, и, глядясь в заветное свое туалетное зеркальце, в отчаянии ломала руки, сокрушаясь при виде столь обезображенного своего лица. И вот, решив, что дальше жить на свете не стоит, утопилась она в море, в бухте Кохама, оставив записку, в коей изложила все, что накипело у нее на сердце. А ночь в ту пору выдалась бурная, и волны унесли тело неизвестно куда. «Бедняжка!» — сказали люди, тем дело и кончилось.
Было это в первом году эры Сёхо.[39] И случилось так, что девятого дня второго месяца того же года в деревне Акисино, в краю Ямато, собрались крестьяне, чтобы добыть воду для орошения полей. Стали рыть пруд на участке, где в давние времена находился храм, но хотя земли они уже вынули гораздо больше, чем обычно, до подземной воды никак не могли добраться. В сердцах принялись крестьяне еще усерднее долбить землю мотыгами и лопатами, рыли еще три дня и две ночи и наконец почувствовали, что вода уже близко. Вдруг раздался оглушительный грохот, как будто катились одновременно сотни повозок, земля в одном из углов разверзлась, оттуда взметнулась ввысь струя чистой воды и вдруг забурлила, закипела, словно водоворот Наруто в Ава, и так продолжалось четыре часа кряду. Заполнив пруд, вода перелилась через край, как бывает, если над всей провинцией пронесутся обильные ливни, к немалому испугу всех жителей.
