— Ну, а Сидзука?[36] Была ли она и впрямь такая красавица, как теперь говорят? — спросил Тансай.
— Какое там! Да взять любую, чуть получше десяти первых встречных, да начать холить ее с утра до вечера столичной водой, так какая угодно станет красавицей! Прими во внимание, что в ту пору покровитель ее Ёсицунэ находился как раз в самом расцвете славы, да и долгов за ним не водилось, к тому же тогда еще не придумали законов, запрещающих носить шелковые или какие другие яркие ткани… В наше время, как посмотришь на наложниц нынешних князей, когда на заставах проверяют путешественников и они выходят из паланкинов, так, право же, они намного красивее, чем женщины минувших времен! О многом я мог бы еще рассказать, да, верно, ты подумаешь, что я вру! Вот если бы отыскался какой-нибудь свидетель!.. — И не успел он вымолвить эти слова, как вдруг у сплетенной из сучьев двери послышались шаги и, со словами: «Поистине, я слышу голос Кайдзона! Хотелось бы повидаться с ним, хотя бы недолго!..» — в хижину вошел человек.
— А, старый друг, старый друг! Как я рад, что дожил до этой встречи! Прежде всего позволь представить тебя почтенному хозяину… Это — Иномата Кохэйроку, он обитает в глуши горного края Биттю и на сей раз решил посетить нас. Познакомьтесь же и будьте друзьями!
Всю ночь напролет они говорили о былых сражениях так, будто эти битвы произошли вчера или сегодня.
— А что, Хэйроку, сила твоя не убавилась? — спросил старец.
— Да пожалуй, что прежняя! — отвечал гость и с этими словами обнажил до плеча правую руку. Кайдзон тоже завернул рукав до плеча и, вспомнив, как некогда они мерились силой на холме Камэвари, сказал:
— Что ж, поглядим, кто сильнее!
Без устали боролись они более трех часов, не уступая друг другу. А Тансай, в роли судьи, подбадривал то одного, то другого, и голос его разносился до самого неба, под конец же все трое сокрылись в тучах, так что исход этого поединка так и остался никому не известен.
Верные вассалы лисицы
В Химэдзи, что в провинции Харима, долгое время жила лисица, старшая сестра лиса Гэн Куро из Ямато. Она отрезала женщинам волосы, разбивала горшки в домах, во всех провинциях причиняла много неприятностей людям. Звали ее Лиса Осакабэ. Обликом походила она на человека, командовала несметным числом родичей-слуг, водила людей за нос, как только вздумается, и всячески их морочила.
Проживал в Химэдзи некий торговец рисом по имени Монбёэ. Однажды, проходя горной тропинкой в отдаленном, безлюдном месте, увидел он целое сборище лисят белой масти, без особого умысла бросил в них камешком и случайно попал в одного лисенка, да, как на грех, так метко, что лисенок тут же испустил дух. Пожалел Монбёэ лисенка, но тотчас позабыл о такой безделице и воротился домой.
В ту же ночь с конька крыши дома Монбёэ послышались сотни женских голосов:
— В кои-то веки наша маленькая принцесса изволила выйти на прогулку на вольный воздух, а ты лишил ее жизни! Это не пройдет тебе даром!
И тут же на дом Монбёэ градом посыпались камни. Повредили стены, разбили ставни в слуховых окнах, однако, когда рассвело, на земле не оказалось ни единого камешка. Все домочадцы Монбёэ очень перепугались.
Наутро в дом явился странствующий монах и попросил чашечку чая. Монбёэ приказал служанке подать ему чай, но не успела та поднести страннику чашку, как в дом ворвалось ни много ни мало три десятка здоровенных мужчин, похожих на стражников магистрата, с криками:
— Как смеешь ты укрывать монаха, коего разыскивают власти?!
Не слушая никаких объяснений, схватили они хозяина и хозяйку и наголо обрили им головы, после чего и у пришельцев и у монаха внезапно выросли хвосты, и они убежали прочь. Плачь — не плачь, а горю уже не поможешь!
Случилось так, что как раз в это время невестка Монбёэ гостила у своих родителей в родном доме, поскольку муж ее Мондзаэмон, сын Монбёэ, по делам уехал на север. Лис обернулся Мондзаэмоном, проник в дом в сопровождении нескольких спутников, схватил эту женщину и, воскликнув: «Стоило мне отлучиться, как ты завела любовника! Ну, да бог с тобой, убивать я тебя не стану!..» — в тот же миг наголо обрил ей голову.
— Я и в мыслях ничего подобного не держала! — горевала и плакала женщина. — Откуда такие подозрения, ведь мы женаты не первый год!..
— А, негодница! Так я доставлю тебе доказательства! — крикнул лис. Он и его спутники бросились к женщине, утащили ее далеко в горы, выстроились там в ряд и каждый по очереди назвал себя:
— Я — Врунискэ из Накайдо! Я — Тюдзабуро Старшинскэ! Я — Кинмару Невидимскэ! Я — Ямитаро Курворискэ! Я — Хананага Поле-Разорискэ! Мы верные слуги госпожи Лисы Осакабэ, ее славные рыцари-защитники! — И с этими словами они обратились в лисиц и исчезли с глаз долой. Невестка пошла к Монбёэ, сокрушалась и плакала, да только ничего уже нельзя было поделать…
Еще через день, в час Коня, по улице прошла пышная похоронная процессия. Впереди шел священник высокого ранга, за ним несли опахала, над гробом держали балдахин, изукрашенные носилки так и сверкали, внук покойного нес поминальную дощечку с его именем, родня обливала слезами рукава белых траурных одеяний, сограждане все, как один, шли в парадных торжественных нарядах. Процессия проследовала к месту сожжения, что было в нескольких ри от дома родителей Монбёэ. К ним поспешно прибежал посланец, сказавший:
— Прошедшей ночью господин Монбёэ скоропостижно скончался. Зная, как велико будет ваше горе, порешили сообщить вам об этом как можно позже. Поскорее ступайте к месту сожжения!
И вот, когда в слезах и печали предали огню тело Монбёэ, и у погребального костра остались только родные, тот посланец промолвил:
— Увы, как все непрочно в сем бренном мире! Теперь, когда вы схоронили сына, ничто радостное вас в жизни больше не ожидает! Обрейте же голову и уйдите от мира! — И с этими словами он сбрил им волосы, разом превратив их в монахов.
Когда же родители вернулись в Химэдзи, оказалось, что у Монбёэ с женой тоже обриты головы. Досадовали они, горевали, но что поделаешь, ведь волосы в одну минуту не отрастают, и потому все они выглядели весьма забавно.
СВИТОК ВТОРОЙ
ОГЛАВЛЕНИЕ
Карма, или Красавица в летающем паланкине.
О том, что случилось в селении Икэда, в провинции Цу.
Развлечения, или Двенадцать человек, разом ставших монахами.
О том, что случилось на острове Авасима, в провинции Кии.
Возмездие, или Тайный родник, пробившийся из земли.
О том, что случилось в селении Охама, в провинции Вакаса.
Святой мудрец, или В придачу — золотая кастрюлька.
О том, что случилось в Икома, в провинции Ямато.
Скрытое от мира селение, или Сон о ветряной колеснице.
О том, что случилось в горной глуши провинции Хида.
Земные утехи, или Смертный Будда — Покровитель Младенцев.
О том, что случилось на одной из улиц близ Китано, в столице.
Жадность, или Больной бог грома.
О том, что случилось у подножия горы Асама, в провинции Синано.
Красавица в летающем паланкине
Во втором году эры Канъэй,[37] в начале зимы, неподалеку от селения Икэда. что в провинции Сэтцу, под священными соснами на горе, где стоит храм Курэха, неизвестно как оказался всеми покинутый паланкин, в каких ездят женщины. Паланкин сей заметили дети, собиравшие хворост, рассказали односельчанам, и вскоре вокруг него собралась толпа. Открыли дверцы, заглянули внутрь — в паланкине сидит женщина лет двадцати двух — двадцати трех, по всему видать — жительница столицы, из тех, про кого молва говорит: «Красавица!» И впрямь было на что посмотреть: черные волосы небрежно расчесаны, концы перевязаны золотой лентой, нижнее кимоно — белое, сверху надето другое, шелковое, на вате, с узором из хризантем и листьев павлонии, пояс китайского шелка, сплошь затканный рисунком, изображающим мелкие листики плюща, на голову наброшен прозрачный шарф тончайшего шелка. Перед женщиной стоял старинный лакированный поднос, на коем серебром и золотом были нарисованы осенние цветы и травы, уставленный самыми изысканными сладостями, и рядом лежала бритва.
— Кто вы, госпожа, и как очутились совсем одна в таком неподходящем месте? Поведайте нам, и мы доставим вас, куда прикажете! — на разные лады расспрашивали ее, но она в ответ не отвечала ни слова, сидела все так же неподвижно, опустив голову, и что-то жуткое чудилось в ее взгляде, отчего людям невольно стало не по себе, и они, обгоняя друг друга поспешили удалиться.
«Но ежели оставить ее там на всю ночь, ее могут съесть волки! — рассудили жители деревни. — Надо перенести паланкин в город, постеречь его этой ночью, а наутро доложить обо всем правителю!» С этой мыслью возвратились они к подножью горы, однако паланкина там уже не было: он перенесся примерно на один ри к югу, на песчаный берег реки, и оказался поблизости от постоялого двора Сэгава.
