— Случилось однажды в давние времена, что во всей провинции Синано наступила засуха, и продолжалась она сто дней, так что даже заливные поля в низинах и те пересохли. Начались распри из-за воды между деревнями. И вот как-то раз ваш отец в пылу спора напал с мечом на крестьянина из соседней деревни, но меч был тупой и ничуть не поранив противника. Дело обошлось без смертоубийства, и отец таким образом избежал наказания, хотя находился на волосок от смерти. И тогда, радуясь, что меч оказался тупым и им нельзя убить человека, отец назвал его прародителем своей жизни и стал чтить как сокровище нашей семьи. Мне же с самого начала было известно, что меч сей — отнюдь не творение какого-либо знаменитого оружейника, и потому я весьма удивлялась, что ты так его домогался. А ссора та произошла в начале шестого месяца года, в середине эры Сёхо. Множество крестьян из нашей и соседней деревни собрались возле оросительного канала, старейшины спорили с таким жаром, что, казалось, готовы лечь костьми, лишь бы получить воду. Еще немного, и завязалась бы драка, как вдруг при ослепительном сиянии солнца раздался громкий стук барабана, с неба спустилась черная туча, из нее вышел бог грома в красной набедренной повязке и сказал крестьянам: «Прежде всего утихомирьтесь и слушайте! Долгая засуха, из-за коей страдают все деревни, — это наших рук дело. Причина же вот в чем: боги грома, ведающие дождями, все — молодые парни, только и знают, что развлекаться с ночными звездочками, с ними и истратили полностью свое драгоценное семя, и не осталось у них достаточно влаги, чтобы пролить дожди, хотя это премного их огорчает. Вот отчего случилась засуха. Если вы пошлете им лекарство — корень лопушника, что растет на ваших полях, то обещаю вам, что немедленно пойдет дождь». — «Да это проще простого!» — отвечали крестьяне и тотчас же собрали целую уйму корней лопушника. Бог грома навалил охапку на Небесную Лошадь и поднялся на небо. И уже на следующий день корень возымел действие — начал накрапывать дождик, кап-кап, кап-кап, точь-в-точь как бывает при заболевании дурной болезнью, — так рассказала мать.
СВИТОК ТРЕТИЙ
ОГЛАВЛЕНИЕ
Самурайская доблесть, или Как блоха удрала из клетки.
О том, что случилось в главном городе провинции Суруга.
Бренность мира, или Воскресение из мертвых.
О том, что случилось на улице Богачей, в столице.
Дураки, или Нарисованные усы в месяц Инея.
О том, что случилось в квартале Тамадзукури, в городе Осака.
Привидение, или Дева в лиловом.
О том, что случилось в городе Хаката, в провинции Тикудзэн.
Безрассудство, или Уплывший вдаль корабль сокровищ.
О том, что случилось на озере Сува.
Мудрый священник, или Лист лотоса размером в восемь циновок.
О том, что случилось в глубине гор Ёсино.
Кровная месть, или Роковая лазейка.
О том, что случилось в селении Катадзукури, в провинции Тадзима.
Как блоха удрала из клетки
Наступил конец года — время, когда с горы Фудзи начинают дуть холодные зимние ветры, а городские жители в краю Суруга больше всего остерегаются воров и пожаров. В эту пору поселился в тех местах некий ронин по имени Цугава Хаято, человек благородный. Жил он безбедно, самурайский свой меч и все доспехи сохранил в целости, как и в те годы, когда находился еще на службе, снимал маленький домик, слуг же почему-то не держал. И вот восемнадцатого дня двенадцатой луны в полночь к нему в дом забралась целая шайка воров. Хаято проснулся, схватил меч, лежавший у изголовья, ранил нескольких воров, остальные в страхе удрали, а так как воры ничего не успели украсть, он не стал извещать власти о нападении и ничего не сказал соседям.
Той же ночью, в конце той же улицы, воры забрались в дом к красильщику, все переворотили, похитили готовые шелка и ящик с деньгами. Хозяин вытащил было алебарду из ножен, но его окружили, зарубили насмерть и унесли из дома все подчистую.
С наступлением дня власти приступили к расследованию. «Все разбойники — бородатые, с мечами — большим и малым», — показали слуги, а тут как раз соседи донесли, что у ворот дома Хаято видны следы крови; его объяснения и доводы не помогли ему, и для дальнейшего разбирательства заключили его в тюрьму по подозрению в ночном разбое.
— Ваше имя, ваша прежняя служба? — спросили у него на допросе, но Хаято, улыбнувшись, ответил:
— Коль скоро очутился я в таком положении, нет у меня больше имени, которое я мог бы с гордостью объявить!
Одним словом, случай выдался трудный, а между тем время шло, и через семь лет вышел приказ всех узников из провинции Суруга перевести в темницы города Киото.
* * *
Вместе с преступниками томиться в тюрьме — бывает ли участь горше для достойного человека? У Хаято было много знакомых, которые могли бы помочь ему выйти на волю, однако, рассудив, что сам допустил промашку, он не роптал на власти и примирился с несчастной своей судьбой.
Однажды в дождливый день при слабом свете, едва проникавшем сквозь железные решетки, узники, как всегда, занимались кто чем: один выдергивал волоски из бороды с помощью составленных вместе створок ракушки хамагури, другой мастерил фигурки Будды из туалетной бумаги, на разные лады показывая свое искусство, и не было среди них ни одного тупого или неловкого человека. Был там узник с седыми волосами, связанными узлом, с виду точь-в-точь святой мудрец и волшебник. У него была клетка для насекомых, которую он сам искусно сплел, и держал там вошь, коей стукнуло уже тринадцать лет, и блоху девятилетнего возраста, каковых любил чрезвычайно и кормил, позволяя сосать кровь из собственной ляжки, отчего обе разрослись до необычайно больших размеров и весьма к нему привязались; по его приказанию вошь исполняла Танец Попрошайки, а блоха выпрыгивала из клетки. И хотя горестно было узникам, зрелище это и развлекало и утешало.
Другой узник поделился с товарищами секретами воровства среди бела дня, коим обучился у самого Исикава Гоэмона. Тут, и остальные стали хвастаться былыми своими подвигами, и один из них, по прозвищу Синкити Жулик, в ответ на вопрос, почему у него не хватает одного уха, сказал:
— Сорок три раза попадал я в опасные переделки, но ни разу не был ранен. Но вот однажды случилось нам забрать ся в дом к некоему ронину в провинции Суруга, и он так проворно пустил в ход меч, что мы еле унесли ноги. В жизни не бывало у меня таких промахов! Но даже эта неудача, увы, не послужила уроком — той же ночью проникли мы в дом к красильщику, хозяина ограбили и убили… — И он рассказал все, как было. Хаято услышал его рассказ.
— Я и есть тот самый ронин! — воскликнул он. — За преступление, совершенное тобой и твоими дружками, попал я в столь большую беду! Здесь, в темнице, я не о жизни своей горюю — обидно мне умереть, опозорив честное имя самурая. Прошу тебя, умоляю, помоги рассеять тяготеющее надо мной подозрение!
Вор внял его просьбе.
— Мы с приятелем угодили сюда не за то старое преступление, на сей раз мы повинны еще и в убийстве женщины. Так и так нам не миновать смертной казни… О тебе же я все доложу властям… — И они обратились к тюремщику. Когда же оба дали подробные показания, дело, тянувшееся столь долго, наконец-то пришло к благополучному окончанию. Хаято освободили, и, в награду за долгие его муки, ему было милостиво обещано выполнить любое его желание. Он с благодарностью выслушал и ответил:
— Если так, то я просил бы, чтобы этим двум узникам сохранили жизнь. В свое время я по их милости попал в беду, но теперь, благодаря их свидетельству, я смог сохранить незапятнанным мое честное имя самурая, чему рад бесконечно! — Так неоднократно обращался он к властям с этой просьбой и, в конце концов, добился спасения обоих.
Воскресение из мертвых
В столице, на Верхней улице Богачей, жил без забот и огорчений некий человек; день провожал он, любуясь цветением сакуры на горе Хигасияма, а рассвет встречал, наслаждаясь лунным сиянием у пруда Хиросава, — так жил он, не ведая горестей бренного мира, осенью и зимой занимаясь изготовлением сакэ, весной же и летом отдаваясь досугу.
Долгое время мечтал он о ребенке, и вот наконец родилась у них единственная дочь. Девочке наняли кормилицу, радели о ее воспитании; когда же ей исполнилось четырнадцать лет, стала она девицей без малейшего изъяна, и не мудрено, что многие молодые люди серьезно о ней подумывали. Тогда, по умному рассуждению матери, решили поторопиться с тем, чего не следует откладывать в долгий ящик, заботливо приготовили все приданое и, не дав ответа на сыпавшиеся со всех сторон предложения, решили отправиться на праздник любования сакурой, дабы устроить там как бы смотр женихам. Но как раз в это время девица простудилась и захворала. Созвали всех врачей, сколько их было в столице, лечили на все лады, но напрасно… И вот — о, горе! — тихо, словно уснув, она покинула этот мир.
