Подполковнику решительно нравилась молодая особа, которой он был представлен. Прежде всего он не мог не признать, что в ней изумительно сочеталась юная свежесть с безукоризненно светской манерой, без которой Картер не мыслил себе настоящую леди. Потом, она была сходна в чем-то с его покойной женой; и хотя Картер был неверным и беспечным супругом, он хранил в своем сердце некоторую нежность к покойнице, что, впрочем, не так уж редко встречается у вдовцов. Увидев, как хочется мисс Равенел поболтать о Луизиане, он решил, что сумеет занять ее, не напрягаясь излишне и не опасаясь соперничества. И они погрузились в беседу о родном штате мисс Равенел.
— Приходилось ли вам встречаться с Мак-Аллистерами? — спросил подполковник. — Боюсь, что вы не встречались. Они жили вверх по реке и редко ездили в город. А какая была плантация! Старое южное гостеприимство в наилучшем луизианском стиле. Кто умел действительно жить — это плантаторы. Не будь я солдатом, точнее, если бы я мог поступать как мне заблагорассудится, — непременно завел бы плантацию сахарного тростника. Я разорился бы, ясное дело; здесь надобно кучу денег и вдобавок талант коммерсанта. Или, во всяком случае, чтобы вам безумно везло. Кстати, если война продлится пять-шесть годков, эти господа пойдут по миру.
— Пять-шесть годков! — воскликнул профессор Уайтвуд изумленно, но без укора — настолько абсурдным он полагал это мнение. — Вы думаете, полковник, что мятежники столько продержатся?
— Отчего же. Десять — двенадцать миллионов на собственной территории — кстати, очень тяжелой для наступающих войск — могут дать сильный отпор. Подготовлены эти южане не хуже нас, а быть может, и лучше. Фридриха Прусского не одолели за целых семь лет.[21] Пять-шесть лет на южан — это умеренный срок. Конечно, — он рассмеялся, — я говорю это как специалист и совершенно секретно. В публичной речи на митинге, как патриот (тут он опять рассмеялся), я дам трехмесячный срок. Три месяца, и мы победим, господа! — вскричал он, откинув голову и выпятив грудь в подражание оратору.
Мисс Равенел от души веселилась, глядя, как Картер насмешничает над врагами ее штата.
— Но разве им выдержать гонку с нами, если война так затянется? — задал вопрос профессор.
— Не выдержат — проиграют войну, при условии, конечно, что мы не дадим им спуску. Мы богаче и, значит, побьем их. В конечном счете дело решают цифры. Да, мисс Равенел, еще позабыл вас спросить, а Слиделлов вы знавали?
— Почти не встречались.
— Почему же? Они вам не нравились? Приятные люди. Правда, чуточку парвеню.
— Нет, Слиделлы — ультра; а папа совсем других взглядов.
— Совсем других взглядов! — откликнулся Картер, повернувшись и глядя на доктора с большим любопытством, не потому что тот оказался противником мятежа, а потому что он приходился отцом его собеседнице. — От души сожалею, что не сумел познакомиться с вашим отцом ранее. Поверьте, не столь уж я глуп, чтобы предпочесть Батон-Руж Новому Орлеану. Я просился туда, добивался, но военное министерство упрямо. Впрочем, — сказал подполковник со своей полупочтительной, полунасмешливой дерзкой улыбкой, — если бы там, в Вашингтоне, знали, что я теряю из-за их несговорчивости, то, наверно, сдались бы.
Этот лестный намек слишком явно касался мисс Равенел. Она рассудила, однако, что ходила еще в коротеньких платьях, когда доблестный подполковник, лишенный возможности любоваться ее красотой, служил в Батон-Руже. Но она умолчала об этом, только вспыхнула и сказала:
— Да, Новый Орлеан изумительный город! И намного лучше Нью-Йорка.
— А скажите, верно, что у него скандальная слава? — вопросил вдруг хозяин самым серьезным тоном.
— И это вы говорите мне, коренной новоорлеанке! — рассмеялась Лили в ответ.
— Но вам должно быть известно, — возразил ей профессор, выбираясь из ямы с тяжеловесным изяществом слона на шатком помосте и с поспешностью Ноя, сто двадцать лет строившего ковчег, — что древний Иерусалим изобличил себя в тот момент, когда выгнал пророков. Разве ваше присутствие здесь, у нас, не изобличает грехов Нового Орлеана?
— Клянусь честью, профессор, — вскричал подполковник, — такого мастера на комплименты я еще не встречал!
Теперь разлился румянец по бледным морщинистым щекам профессора Уайтвуда; он был отчасти польщен оборотом дела, отчасти сконфужен. Жена поглядела на него с изумлением, испугавшись, не хватил ли он лишнего.
Подполковник тем временем пил стакан за стаканом, не оставляя сомнений, что знает в хересе толк и ничуть не страшится алкогольных паров. Разговорчивость его все росла, бас гремел, устрашая хозяйку, карие глаза заблестели, на лбу проступила испарина. Наивно, конечно, считать, зная Картера, что причиной тому был один лишь профессорский херес. Еще днем у себя в отеле, зевая от скуки в газетном зале и с тоской вспоминая о приглашении Уайтвудов, Картер решил ни за что не ходить, хоть ответил с утра согласием. Будучи, как уже сказано, в кисленьком настроении, он выпил стаканчик зля, сопроводил его пуншем из виски, потом закурил сигару и, ощутив неприятную сухость во рту, заказал еще один пунш. Эта двадцатипятицентовая (по тогдашним ценам) доза спиртного подкрепила его и вдохнула в него решимость. «Черт возьми тебя, Картер, сказал он себе, — ты пойдешь на этот обед. Благочестивый чурбан Уайтвуд еще пригодится тебе, когда ты отправишься на прием к губернатору. Зятянись-ка в мундир, Картер, поклонись низко дядечке, скажи ему «здрасьте»!»
Так что выпитый им за обедом профессорский херес оказался в хорошей компании с виски и элем, и именно эта троица произвела в совокупности упомянутый результат. Колберн, хоть это ему и не делает чести, не без торжества наблюдал возрастающую веселость соперника, в надежде, что мисс Равенел ее не одобрит. Увы, в новоорлеанских гостиных никто не бывал удивлен или шокирован, когда видел джентльмена в таком состоянии. Она продолжала болтать с подполковником о Луизиане, ничуть не смущаясь присутствием Колберна и лишь иногда с беспокойством поглядывая на отца. При всей своей светскости, доктор не одобрял новоорлеанские нравы, ибо отлично знал, сколько вреда причиняют разгульные джентльмены и себе, и своим несчастным семействам.
Обед продолжался уже полтора часа, и на улице стало смеркаться. У Уайтвудов, как и в других почтенных новобостонских домах, обедали в два пополудни, но сегодня начали в пять из уважения к приезжим с далекого Юга. Поднявшись из-за стола, все перешли в гостиную, где был сервирован кофе. Тут мисс Равенел, повинуясь встревоженному взгляду отца, прервала затянувшийся разговор с подполковником и, лишив тем себя обаятельного и мужественного собеседника, отправилась с сыном профессора, сельдереем в образе человеческом, осматривать зимний сад. Картер, по собственной воле решившись на пытку, завел разговор с мисс Уайтвуд, но не выдержал и распрощался. Вскоре ушел и Колберн, вопрошая всевышнего, зачем он создал подполковников.
ГЛАВА III
Мистер Колберн выкуривает дружескую сигару с подполковником Картером
Уже приближаясь к дому, Колберн увидел Картера; тот стоял под уличным фонарем, уставившись на язычок пламени. С беспощадностью всякого трезвенника, когда дело касается пьяниц, штатский подумал, что военный допился до чертиков, и вместо того чтобы протянуть руку помощи и доставить его домой, решил незаметно смыться, перейдя на другую сторону улицы. Но тот обернулся в эту минуту и узнал молодого застольца. Вероятно, будучи трезвым, подполковник и бровью бы не повел — мало ли с кем знакомят его на обедах! Но сейчас, исполненный братской любви к человечеству, порожденной в данном случае алкоголем, он решил быть учтивым.
— Это вы! Рад вас видеть.
Колберн кивнул, задержался и спросил усмехаясь:
— Не могу ли быть вам полезен?
— Закурим! — Подполковник вынул сигару. — Но где взять огня, вот вопрос. Сломал последнюю спичку. Думал было зажечь о проклятый фонарь — а он сырой от росы. Не залезть ли наверх, глядишь, прикурю там от пламени?
— А зачем? У меня есть спички, — сказал ему Колберн. Они закурили и двинулись вниз по улице.
Я лично большой любитель хороших сигар, а также прогулок в лунную ночь под новобостонскими вязами и очень охотно сейчас описал бы, как благоухание от двух превосходных гаван воспаряет в недвижном росистом воздухе прямо к ветвям природного свода, сплетающегося над головой. И думаю, что доставил бы радость не только собратьям курильщикам, но и тем из моих читательниц, кто возлюбил аромат сигары, сперва возлюбив курильщика. Быть может, позднее, когда главное будет рассказано, я найду время и место для этой приятной темы.
— Пошли ко мне в номер, — сказал военный, взявши штатского под руку. — Если, конечно, вы не спешите. Выпьем по кружке эля.
