– Конечно, у меня сейчас ноги плохо гнутся, – сказала она кротко. – Я давно не упражнялась.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Мы это учтем.
Терри внезапно подхватил поток кипучей деятельности. Кто-то спрашивал, какую музыку ей сыграть, одна девушка протягивала ей туфли, другая – балетную пачку. Нет-нет, говорила она, перчатки она не будет снимать.
Одна только сила воли позволила Терри станцевать в тот вечер, потому что она испытывала мучительную боль. В тускло освещенном зале, под аккомпанемент шопеновского вальса, бледная изможденная девушка с восторженным лицом казалась каким-то волшебным видением. Девушки, застывшие в молчаливом благоговении, будто изваяния на греческом рельефе, наблюдали за ее движениями и пируэтами… Но вдруг она покрылась мертвенной бледностью и пошатнулась.
– Нет-нет, – выкрикнула она и рухнула на пол.
Мистер Джон немедленно вскочил с места. Тут же подбежал и пианист Карл, потому что девушка потеряла сознание.
– Ну же! Карл! Бери ее за ноги! – сказал мистер Джон.
Карл послушался, они вдвоем подняли ее, отнесли к стульям и уложили. Одна девушка скатала платье Терри и подложила ей под голову, другая принялась похлопывать ее по рукам и стаскивать перчатки.
– Снимите с нее туфли, – сказал мистер Джон. – Может быть, она наступила на гвоздь?
– Да у нее, наверное, желтуха, – сказала одна девушка. – Посмотрите на ее руки!
– Это злокачественное малокровие, – сказала другая.
– Позовите врача! Малышке совсем плохо, – сказал мистер Джон.
Над Терри склонилось множество испуганных женских лиц.
Одной из причин ее обморока стало крайнее истощение, вызванное недоеданием. Позже оно привело к пневмонии. Несколько недель Терри пролежала в больнице, находясь между жизнью и смертью. Пока она лежала там, ее однажды навестили мистер Джон и его жена и принесли цветы. Позднее она с огорчением прочитала в театральной газете, что он вместе с труппой уехал на гастроли в Америку.
Только через три месяца Терри удалось выйти из больницы. И ее до слез растрогала доброта мистера Джона: в тот день, когда ее выписывали, ей пришло письмо от него – с совереном в конверте.
Тем временем квартирная хозяйка по душевной доброте оставила у себя вещи Терри, но комнату ее уже сдала, так что Терри пришлось искать новое пристанище. Она нашла жилье в Сохо – мрачную каморку за пять шиллингов в неделю. Хозяйка, миссис Олсоп, потребовала заплатить за две недели вперед, так что у Терри осталось на жизнь всего десять шиллингов.
Прошло шесть недель после выхода из больницы, но Терри оставалась слабой и вялой. Она задолжала уже месячную плату за комнату, а отнести в ломбард было почти нечего. Мысль о том, что снова придется сталкиваться с суровой жизнью, пугала Терри, но она пыталась отогнать страх. Все равно придется искать работу.
Она регулярно заходила в публичную библиотеку и просматривала в газетах колонки с объявлениями. Однажды она увидела, что требуются “фотографические модели для коммерческого позирования”, и подумала, что такая работа ей, пожалуй, подошла бы.
Терри пошла по указанному адресу, и по пути ей встретилась театральная касса. Прямо перед ее глазами в окошке мелькнула афиша! … “Новая симфония Эрнеста Невилла! В Королевском Альберт-холле, дирижер – сэр Артур Лоренс![15]” Неужели это тот самый Эрнест Невилл, который заходил когда-то в магазин канцелярских принадлежностей? Эта афиша была для Терри как гром среди ясного неба… Подумать только: никому не известный молодой человек жил в крайней бедности – и вдруг… Вот она, слава! Премьера ожидалась в пятницу вечером. Терри решила, что пойдет во что бы то ни стало! У нее было всего четыре шиллинга. Билет на самые дешевые места стоил шиллинг и шесть пенсов.
В пятницу вечером Терри заняла свое место на галерке. До начала концерта оставалось пятнадцать минут. Вокруг все громче шелестели человеческие голоса, будто птицы трепетали крыльями, и ей казалось, что она где-то далеко-далеко. Но этот гул не был неприятным – он успокаивал, баюкал ее. В гуще многоголовой толпы ей было легко на душе: ведь все эти люди тоже пришли сюда за красотой, у них была та же душевная потребность, что и у нее.
Музыканты уже поднимались на помост и рассаживались, их фигуры складывались в ослепительный черно-белый узор.
Раздался орфический хаос звуков – это музыканты настраивали инструменты. Публика шумела все громче и громче. Но вдруг все стихло – на сцене появился сэр Лоренс. После долгих аплодисментов он развернулся к музыкантам лицом. Наступила тишина.
Терри затаила дыхание, и программка задрожала у нее в руке.
Концерт открывала новая симфония Эрнеста Невилла. Композитор должен был отдать положенную дань славе – и тому миру, который со временем провозгласит его маэстро. Наступила напряженная, полная ожидания тишина… А потом из этой тишины стал прорастать тихий гул, все поднимаясь и поднимаясь, будто огонь, стремящийся ввысь. Это была песня жизни – со всей ее красотой и тайной. Но Терри услышала в этой песне только раздражение, страдание и отчаяние.
Наконец композитора вынудили показаться на сцене. Да, это был он – Эрнест Невилл. Терри легко узнала его даже с галерки. Перед концертом ее вдруг охватило безотчетное желание подойти к композитору после концерта и поговорить с ним. Она сама еще не знала, что именно скажет ему – наверное, напомнит о том, что она та самая девушка из магазина, где он покупал когда-то нотную бумагу. Теперь же это желание пропало. Терри как будто внезапно повзрослела. Его симфония очень странно на нее подействовала. Ей захотелось одиночества. Ведь в нем – покой и неосязаемая красота. Она была под таким сильным впечатлением от музыки, что не могла даже аплодировать вместе с остальной публикой. Сидя в дальнем углу галерки, она просто тихонько плакала.
Когда концерт закончился, Терри еще немного задержалась в зале, ощущая пустоту и какую-то неясную боль, а потом пошла на улицу – ждать автобус перед Альберт-холлом. Когда она уже стояла на остановке, из концертного зала вышла небольшая группа людей. Двое из них остановились рядом на тротуаре. Это были сэр Артур Лоренс и… Эрнест Невилл!
Они стояли и поглядывали туда-сюда, и вдруг Невилл посмотрел в сторону Терри. Было темно и плохо видно. Он отвернулся, но потом снова оглянулся.
– Поздравляю вас, – проговорила Терри.
– Благодарю, – отозвался он.
Она поняла, что он все еще не узнает ее, и подошла чуть-чуть поближе.
– Вы меня не помните? Я работала в магазине Сарду.
Похоже, он обрадовался.
– Ах да, конечно, конечно. Я просто не узнал вас в темноте. Так вы были на сегодняшнем концерте?
– Да. Это было прекрасно, – ответила Терри.
Он радостно улыбнулся и, кажется, хотел сказать что-то еще, но тут подъехал лимузин сэра Лоренса. Садясь в автомобиль, Невилл пожелал ей доброй ночи. Дверь машины захлопнулась, и лимузин плавно тронулся с места.
Терри не очень взволновала, не слишком впечатлила эта встреча. У нее как будто отнялись все чувства. Все стало ей безразлично. Она устала – устала от нездоровья, от боли, от борьбы с жизнью. Ей хотелось уснуть. О, если бы только уснуть!..
Ту ночь она промучилась в постели без сна, а на следующий день впала в забытье, и даже приколотая к ее двери записка, где хозяйка требовала от нее освободить комнату, оставила ее равнодушной. Ей хотелось одного: заснуть… заснуть и не видеть никаких снов… И вот наконец этот сон начал приближаться… Она сама его позвала. Медленно, тихонько ее накрывало забвение… Под аккомпанемент газа, с шипеньем вырывавшегося из плиты, и под звуки шарманки, долетавшие с улицы…
Кальверо – седоватый человек лет пятидесяти, в котором по наружности и одежде сразу опознавался актер, – никак не мог вставить ключ в замок, чтобы войти в дом. Он встал боком, прислонился к двери плечом и взял себя второй рукой за запястье, чтобы направить ключ прямо в скважину. Но как только он попытался вставить ключ, тот вдруг куда-то поплыл. После нескольких неудачных попыток Кальверо схватился за дверь, как бы уговаривая ее стоять смирно. Наконец он понял, что все это напрасно, и стал просто жать на дверной звонок.
– Миссис Олсоп нет дома, – сказал ребенок, сидевший на пороге дома напротив.
Кальверо обернулся и отвесил благодарный поклон, а потом опять принялся за дело. К его удивлению, пока он не смотрел на дверь, ключ как-то сам собой пролез в замочную скважину!
Войдя в дом, он сразу же остановился, чтобы раскурить потухшую сигару, и зажег спичку. Но это была гадкая дешевая спичка – из тех, что вечно ломаются пополам. Он зажег еще одну – то же самое. Теперь у Кальверо появилась новая цель. Ища целую спичку, он стал принюхиваться. Пахло газом! Запах был не на шутку сильным и, похоже, доносился из комнаты Терри. Кальверо задумался, а потом постучался туда. Никто не откликался. Тогда он повернул ручку, но дверь оказалась заперта, а “глазок” был заткнут полотенцем. Кальверо быстро протолкнул его пальцем внутрь и заглянул сквозь отверстие в комнату. Его взгляд остановился на кровати.
