Приспустив очки, к обильно напудренным щекам, она возразила:
– В нашем доме проживают приличные жители, так что убирайтесь, уважаемый. – Но увидев мой решительный взгляд, она всё же для приличия поинтересовалась:
– Вы к кому? – Ого. Раз задействовано такое обращение, значит я могу праздновать маленькую победу. Надев на лицо, самую что ни на есть милую улыбку из своего многочисленного арсенала, я сказал:
– К жрецу.
Неприязнь женщины смыло утренней росой. Она без особой искренности всплеснула руками и залепетала:
– Так вы к Камилу! Ой, здоровьичка ему желайте и передавайте привет от Саи. – Я тут же дал ей обещание, забыв о нём через секунду.
Вооружённая ключом, она поспешно раскрыла дверь подъезда и мы зашли в приятную прохладу, испорченную только запахам волглости, несущей из подвала и запахом кошачьего писсуарного творчества. В лифте, женщина нудно гудела, в унисон с наматывающимся тросом кабины. Лампочка под обрешёткой тускло мигала, на стенках понаприклеивали жвачек и я предположил, что дом запустили:
– Как давно, жрец не выходил из своей квартиры?
Женщина потёрла лоб над которым колыхалась высокая причёска, а потом вздохнула:
– Да уже неделю, как не видели. Может и уехал куда-нибудь, а может со здоровьем нелады… эх. Его внук портит ему жизнь. Родители в другом городе работают изо всех сил, а дедушка с ним просиживает. Старается его сделать хорошим человеком, а без толку. Горбатого могила исправит!
Я даже сочувственно покивал. Лифт доехал до её этажа, и отщелкнул. Напоследок, пожелав мне хорошего дня, она наконец-то исчезла. Я остался наедине с собственными ощущениями позора и принижения. Старая кошёлка приняла меня за бомжа, и поделом. Выгляжу и вправду ни к чёрту; когда была возможность убежать от отморозков, надо было не стоять на месте, полагаясь на авось. Фарт – субстанция абстрактная. Он или есть, или ты получаешь сюрпризы на каждом шагу. Причём, самого неутешительного свойства.
И только в лифте, я вспомнил что мне нужен девятый этаж. Да, давненько я тут не прохаживался…
– Здравствуйте. – Такими словами меня встретила маленькая альвийка, с ручным дзелгуном. Короткошёрстный, вислоухий демон оскалил клыки-сабли, и я сглотнул. Так и виделась сомкнутая пасть на моём грязном горле.
Торопливо пройдя, я кивнул девочке и сам нажал ей кнопку первого этажа. У альвов собственные понятия о красоте, без перекликаний со здравым смыслом. Жуть у них может возвестись в ранг прекрасного и наоборот; в случае с этим милым зверьком – так же. У натурального хищника в генах заложена тяга к убийству и насилию, но альвы сумели их одомашнить, превратить в кротких кроликов и те беспрекословно подчинялись непосредственному хозяину. Раз и навсегда.
Входную и что главное – нужную дверь, я узнал сразу: витиеватый орнамент, с фантасмагорическими цветами, вплетавшихся в цепочки. Лианы, исходя из верхов, струями опускались к звонку, образуя что-то наподобие указательной стрелки. Однозначно, красиво. Помнится я ещё в детстве восторгался замыслом эстетов – расписчиков. Тогда в детстве всё воспринималось по другому, а в конкретном месте – связь с реальностью терялась напрочь.
Поначалу реакция на трели звонков приравнивалась к нулю. Я звонил до посинения, мысленно матерясь. Чуть позже глазок зарябил, и стало понятно, что кто-то за ним усиленно зыркает; меня осматривая. А сегодня я как раз вложил в карман чистый носовой платок и расчёску, выпавшие при стычке. Теперь я мог разве что пригладиться ладонью.
Но хозяева отталкивались не от внешнего вида, и сим-сим открылся, визжа, как грешники в час пыток. За дверьми никого не оказалось. Я расценил это как предложение войти. При пройденном пороге, ноздри окутали благовония. Горница пылала ароматизированными свечами, с потолка спускались перепутанные нити цветов на фоне идеально белых обоев. Я словно попал в измерение, где отражался мир, запечатлённый на входной двери. Попадая в эту обитель, с каждым новым разом в душе усиливался священный трепет. Прочно вбитый материализм отступал, и все эти эзотерические замутки завладевали моим мозгом.
На кухне шумел журчащий кран, и сквозь курения пробивался запах очищенной рыбы. Зажжённые конфорки плиты трепетали, как разноцветные цветы, и на них грелись кастрюли с бурлящим варевом. По хлебнице, наполненной бубликами и шоколадным печеньем, полз мордатый таракан, двигая усиками. В скатерти, вышитой горошком, виднелись выжженные пятна. Почему то появилось стойкое желание хряпнуть самогона. Разница между двумя нестыковочными мирами горницы и кухни, была настолько велика, что пробрала изморозь.
Жрец, сидел за столом, в плетёном кресле-качалке и покуривал мундштук, заходящийся сизым дымом. Его типаж не менялся: расшитая бисером рубаха, пышные соломенные усы, высушенное морщинистое лицо и родимое пятно под нижней губой. И очки с фиолетовыми стёклами на переносице. Считалось, что ни один служитель культа не имеет права смотреть своими глазами на мир, а только не иначе как очами богов, коим поклоняются. Повышенная религиозность иногда хуже вколотого героина, вредна и не менее опасна.
– Quirasil yadra cun clas nik! Yella, quin cha urn cudun biaz olc? – Выдал он набор слов на языке, мне известном, но не изученном. Пожевав губы, Камил сумел понять ошибку и исправиться:
– Прости. Давеча я проводил проповеди общине большого и гордого народа дворгов, на их родном наречии. Поэтому мой разум заполонён сложением словесных оборотов другого языка.
После чего, он обратился вполне адекватно, но не без своих фонетических приемов:
– Присаживайся, Роллинз. Давно ты не забегал в гости, очень давно. Надеюсь, твой путь вела добрая весть? – Вечно я робел перед жреческими причудами. Нагонят тумана, так что глаза режет, и довольными ходят. И в этом случае, служитель культа Большой Восьмёрки не мог устоять перед патетической речью. А я же просто пожал ему руку:
– Утро доброе, Камил. Я пришёл к вашему внуку, так что извиняйте – хочу управиться по-быстрому.
Понимающе покивав, жрец вдохнул порцию дыма и лукаво глянул:
– А может всё таки умоешься для начала, а потом уже будет терроризировать Киса? Когда он переходил на бытовую речь, зачастую становилось не слаще. Я спохватился и кинулся к умывальнику, где без полотенца, но с мылом навёл марафет. Корка грязи, смешанной с застывшей кровью смылась с лица. Критически оглядев себя в зеркало, я причесался предложенным гребнем и остался удовлетворён. Удивительно, но тело практически не болело, кроме разве что левого бока и двух подбитых глаз.
Тем временем, Камил теребил в руках плоский медальон, закручивавшийся по концам. С какой стороны не переверни, знак всегда будет образовывать бесконечность. Символично, и удобно. Так же считал и жрец, с видом опытного нумизмата, разглядывавший талисман:
– Ты ведаешь, в чём заключается мощь Большого Братства, или как принято называть – Большой Восьмёрки?
Я, как старательный и усердный ученик покачал головой. Деду нужно дать выговориться, а уж потом свалить подобру-поздорову. Желание и его посвятить в перипетии моих последних двух дней как-то быстро пропало. Я понимал какого бреда он нагородит, не дав ни одного полного ответа на вопросы… лучше пусть сказочки сочиняет, про:
– В единстве, Роллинз. Несокрушимость отдельного – показна. Однако когда наблюдается целостность и слитность – панцирь божественной общности непробиваем. Но на этот вопрос, тебе даст ответ любой катехизис. Я же хочу поговорить об отсчёте времён и смене позиций Бога, дабы не допустить путаницы.
Задумчиво покивав, я уселся на выдвинутую табуретку и бесцеремонно ухватил свежую выпечку из хлебницы. Её запах даже перебивал вонь, валящую из кастрюли с очищенным осетром.
– И Акен был первой эпохой, предтечей всему. Прародитель и глашатай новой эры, что синтезом духовной и небесной плоти породил творений, впоследствии ставших богами. Спаянный союз одухотворённых разумов, создал жизнь на планете, разделяя существ по видам. Не для вражды, но индивидуальности. Созданные носят отметку творцов и по сей день.
Кроон заменил создателя, обучив народы: умению охотиться, возделывать землю и изготавливать оружия из камня. Дремучее правление оного – свергнулось дальновидным Тавром, и так век древнего мира ушёл в небытие. Заменой ему послужила античность. Тавр властвовал мудро, и стада обрели пастыря. Создание государственных образований, расширение границ ведомого и покорение мира великими полководцами… век золота, век философии.
Лотарне не хотелось больше пресмыкаться пред мудрым господином и напустила она затмение на великую альвийскую цивилизацию и цивилизацию матури. Возгордились своенравные альвы и союзом объединились с хитиновой погибелью и началась столетняя экспансия.
Ужаснулся Тавр, узрев истребление детей своих, закрыл в ужасе очи и кротко сложил бремя власти с плеч своих. Возбоялся допущения новых смертоубийств, и решил покинуть блистательный пьедестал. Хитроумная богиня отвадила матури с земель падших и остались только руины. Прозревшие альвы бесчинств не терпели дальше, разорвав отношения со всеми и ушли назад в свои заветные края. Воинственные матури не захотели убираться восвояси и оброки платить Лотарне. Вздумали войной пойти на владетельницу и поплатились вечным изгнанием. Недра, скрытые под твердью земной приняли этот упрямый народ в заточение.
