— Знаешь, в любой войне или военном противодействии есть то, чего никак не продумать в штабах и центрах. Это психология тех, кто реально противостоит друг другу. Помнишь здоровенного, почти двухметрового хозяина хутора под Пярну? Он давал информацию и нам, и им. Днем он принимал и кормил нас, а ночью — их. И случались ситуации, когда мы были у него в гостях, а на его сеновале скрывались «лесные братья». И все же потом его не привлекли к ответственности за пособничество бандподполью. Потому что никто ни из наших, ни из местных не погиб.
— Так уж и не погиб?
— На этом хуторе не погиб.
— А… только на этом хуторе.
— А ты хотел бы, чтобы хозяин хутора отвечал за всех сразу?
— Ну, за всех — ни за всех, а чуть подальше своего хутора.
— Ладно, не заводись. Давай лучше помянем наших ребят, — сказал Виктор Сергеевич.
— Но только не «Беловежской», — произнес Ветковский, — у меня есть водка.
— Далась тебе эта «Беловежская».
— И тем не менее у меня нехорошие ассоциации.
— Напрасные совершенно ассоциации.
— Почему?
— Потому что в Беларуси сегодняшней все называют соглашение о развале Советского Союза не Беловежским, а Вискулевским.
— Почему Вискулевским?
— Потому, что охотничий домик, где было подписание этого документа, находился рядом с деревней Вискули.
— Я что-то слышал об этом… А правда говорят, что этот охотничий домик находится в полукилометре от государственной границы с Польшей?
— В восьмистах метрах.
— Значит, правда, что участники этого действа боялись, что Горбачев может прихлопнуть их, как мух, и были готовы убежать за границу?
— У меня нет таких данных. Да и, скорее всего, это не так.
— Почему не так?
— Потому, что наш истеблишмент к тому времени окончательно выродился, потерял чувство реальности и жил чужими мозгами. Недаром же после подписания этого соглашения о нем информировались те, кто в наше с тобой время относился к странам главного противника.
— Как ты сказал, истеблишмент?
— Ну да.
— А ладно… Давай выпьем.
Они выпили по рюмке водки, закусили тем, что было на столе у Ветковского и продолжили разговор.
— Я догадываюсь, зачем ты приехал сюда.
— Я тоже догадываюсь, но не больше, — ответил Виктор Сергеевич.
— Давай еще выпьем.
— Давай, но это будет последняя.
— Почему?
— Потому, что мои сосуды большего принять не могут.
— Разведчик, который не пьет — не разведчик.
— Ты спутал разведчика с дипломатом.
— А чем разведчик отличается от дипломата?
— От дипломата не знаю. Знаю, чем дипломат отличается от верблюда?
— И чем же?
— Верблюд может неделю не пить.
— Ты это сам придумал?
— Нет, это мне сами дипломаты рассказали.
— Тогда все правильно, они знают, что говорят.
Они выпили еще по рюмке, а потом Ветковский сказал:
— Откажись от предложения.
— Почему?
— Почему? Сейчас поясню, — сказал он, налил себе еще рюмку водки и выпил.
— Так почему?
— Щас, щас, — произнес Ветковский. Он встал из-за стола и направился к некоей технической системе. Нажал кнопку, и в комнате зазвучали слова:
Оттуда-то подельник мой возник.Мы встретились и ляпнули с разбега,Заделали свой маленький пикникПо случаю последнего побега.Налей, Сергей, налей, Серега,Перекрестись и вспомни Бога.Налей и закуси, и отдыхайЗа то, что промахнулся вертухай…
Б.Н. История вторая
После очередного утреннего совещания Михаил Федорович просит меня остаться.
— Посмотри, — говорит он, — один из наших перебежчиков год назад уехал из Мюнхена в США. Он активно печатался в «Посеве». Сделай анализ его публикаций и просмотри черновые записи.
— Цель? — говорю я так, как бы задал дяде Мише вопрос дядя Женя.
— Возможная дискредитация структур, которые занимаются перебежчиками. Там, — он кивает на записи, — есть интересное наблюдение и упоминание о батальоне проституток, которым платят за тех, кого им удается сманить на Запад.
Я знаю конек Михаила Федоровича.
— Если бы не было искусственного перетягивания «восточников» на Запад, количество перебежчиков было бы одинаковым, — говорит он, — где-то чуть более полутысячи в год.
С этим можно согласиться, за десять послевоенных лет пропагандистская машина визави сделала свое дело. В Западной Германии существует целая система фильтрационных лагерей для перебежчиков. Кладезь информации для разведок. Среди огромного количества «восточников», то есть немцев из Восточной Германии, есть там и наши соотечественники. И не только гражданские лица, но и дезертиры, и разведчики. Впрочем, в противостоянии разведок всегда есть такой элемент, как охота за сотрудниками друг друга. Но вот так просто охотиться не имеет смысла. Для того чтобы перетянуть на свою сторону сотрудника визави, нужно создать условия. Например, все время говорить, что ты работаешь на плохую разведку плохой страны. А есть хорошие страны и хорошие разведки. Так что меняй хозяев.
А можно на этом фоне спровоцировать представителей оппонента на поступок, который компрометирует его в глазах руководства, и тогда сотруднику вообще некуда деваться.
Время от времени то одна, то другая сторона празднуют маленькие победы. И если в политике государств нет кардинальных перемен или смены политических ориентиров, лидеров, этот процесс выглядит вполне обычным в год по одному-два человека. Словно размен осуществляется.
Для нас в этом отношении был весьма тяжелым период с 1953 по 1956-й. Умер Сталин, и тут, как из рога изобилия, то массовые выступления в Восточной Германии, то путч в Венгрии и, конечно, резкое возрастание количества перебежчиков с нашей стороны. В это время перебежали на сторону противника исполняющий обязанности резидента внешней разведки в Австралии подполковник Петров и его жена. Сотрудник внешней разведки в Японии Юрий Растворов. Сотрудник внешней разведки в Австрии майор Дерябин. Капитан Хохлов в Западной Германии. С 1953 года стал сотрудничать с ЦРУ и сотрудник военной разведки подполковник Попов. Он работал в Вене и влюбился в австрийку. Эта любовь обходилась ему дорого в буквальном смысле, и он решил сдаться ЦРУ.
Уединяюсь в кабинете, начинаю читать записки. Они написаны человеком не без литературных способностей. Откладываю бумаги, берусь устанавливать личность автора, потому что фамилия Крымов — это, скорее всего, его литературный псевдоним.
Петр Комков его настоящие имя и фамилия.
Устанавливаю обстоятельства бегства Комкова в Западную Германию. Ничего криминального, ссора с руководством, причины которой не вполне ясны, откомандирование в Советский Союз.
А вот дальше — интереснее. Выписываю фактуру, которая может пригодиться для неких обобщений. Любопытная вырисовывается картина судьбы перебежчика, написанная почти искренно, только с долей самооправдания и самолюбования. Но это свойственно человеку вообще, тем более человеку, в подсознании которого сидит чувство вины за свой поступок.
«Подал я заявление о приеме на работу оператором электропечи, которая предназначена для жарки кукурузы. В заявлении сообщил, что был ведущим инженером в Советской Военной Администрации и руководил десятками крупнейших электрозаводов и, разумеется, способен управлять одной электропечью. Но мне отказали. И даже честно сказали, почему: как политически неблагонадёжному.
“Чёрт бы вас подрал, — думал я, — стоило бежать из Советского Союза, по причинам неблагонадежности, чтобы стать неблагонадежным тут”.
Чтобы убить время, я написал несколько очерков из жизни в СВА, назвав ее главный штаб “Берлинским Кремлем”. Очерки напечатали в “Посеве”».
И действительно, «Посев» печатал его регулярно.
Что же подтолкнуло его к выезду в США?
«Пробовал эмигрировать во Францию, — писал далее автор записок, — отказали. Пробовал в Австралию — отказали. Как политически неблагонадёжному. При этом в третий раз таинственно исчезли все мои документы. Те, кто эмигрировал раньше меня, уверяли, — все американские чиновники, имеющие отношение к эмиграции, — это международная шпана, коммунистические попутчики, советские агенты или просто воры, которые продадут на чёрном рынке даже свою родную мать и которые, без сомнения, продали все мои документы и анкеты, где от меня требовали всю правду, в советскую разведку. Впрочем, я уже сталкивался с ними в Камп-Кинге[8], где персонал лагеря прикарманил мои 5000 рублей, золотую булавку для галстука и даже дешевый портсигар из желтого металла.
