недовольна.
– Спасибо за вечер, – улыбнулась она, отстёгивая ремень безопасности, и прямо посмотрела на Ваньку.
Он заметил, как её взгляд скользнул по его губам. Руками крепче уцепился за руль, чтобы ненароком не сорваться, не схватить Леру в охапку и сбежать с ней куда подальше. От всех и от всего.
– И тебе спасибо, – Ванька напряжённо растянул губы в ответ, думая, как ему сейчас не хватает холодного душа, который бы привёл в чувства и потушил горящее от желания тело.
– До завтра.
Всё ещё смотря на Ваньку, Лера взялась за ручку, но так её и не дёрнула, не открыла дверь. Бесконечно долгую секунду они смотрели друг на друга, а потом Лера прошептала:
– Ваня, – она нервно облизала губы, и было в этом желания и призыва больше, чем в дальнейших её словах, – поцелуй меня.
Ваньку просить дважды не надо. Не смотря, как и что делает, трясущимися руками он отстегнул ремень безопасности и медленно стал наклоняться, чтобы насладиться ожиданием, чтобы дать время Лере – мало ли передумает, хоть так не хотелось, чтобы это произошло.
Она ждала и смотрела на Ваньку с участившимся дыханием. Ладонь убрала от двери и неуверенно – какая же Лера неуверенная! – потянулась в сторону Ваньки. Он перехватил её руку и немного неудобно закинул её себе за шею. Лера обняла его за плечи и подвинулась ближе, чтобы было сподручнее.
Ванька и Лера оказались лицом к лицу. Оба замерли. Был вечер и фонари прекрасно освещали и улицу, и их сидящих в машине. Но Ваньке было на это всё равно. И судя по поведению Леры – ей тоже.
Ванька взял Леру за затылок и притянул ближе к себе. Почувствовал, как её прерывистое дыхание стало ещё более рваным, горячим. Губы её раскрылись, как и глаза, словно каждый миг она хотела запомнить в мельчайших деталях. Но когда Ванька легко, совсем неуловимо поцеловал её верхнюю губу, она закрыла глаза, из груди её послышался будто бы стон, который был очень тихим и каким-то вибрирующим, словно кошка мурчала.
– Киса, – прошептал Ванька, не сдержался: Лера так была похожа на балдеющую кошку. Такая же уютная, домашняя, ластящаяся и мягкая.
Лера приоткрыла потемневшие осоловелые глаза и чуть приподняла уголки губ, отчего стала ещё более манящей и привлекательной.
И Ванька поцеловал её. Глубоко и страстно, вдавливая свою руку в её талию, прекрасно чувствуя каждое ребро, каждую мягкость под ладонью. Другой ладонью держал за шею, боясь того момента, когда Лера решит закончить, отстранится. Но она крепче сжимала его плечи и цеплялась сильно и отчаянно, дико и уверенно. А он гладил большим пальцем по её щеке и пытался мысленно успокоить: всё хорошо, киса, теперь всё будет хорошо.
*
Ванька проснулся от смутной тревоги. В животе опять крутилось предвкушение чего-то или неприятного, или хорошего. Но если учесть, что это предчувствие до такой степени скрючило живот и заставляло волноваться, случится оно должно в считаные часы. Ванька нахмурился: скорей всего это будет связано с Лерой – в последнее время только из-за неё Ванька мучился подобным ощущением.
– Оладушек? – мама уже и поднялась, и наготовила, и прибралась дома: вот тебе и выходной – Ванька усмехнулся, подумав, что она, вероятно, никогда не отдыхает.
– Позже, – и поспешно добавил, пока не последовало тирады о неблагодарности и смерти от голода: – но спасибо, выглядит очень вкусно, я правда пока не хочу.
– Хорошо, – сказала мама с тяжёлым выдохом, словно устала уже бороться с этими его странностями.
– Кстати, – после минутного молчания и заваренного чая начала мама. – Ты же сейчас вроде бы общаешься с Лебедевой, да?
Ванька немного напрягся. Он не говорил маме о Лере, так получилось. Точнее, пока не хотел ничего рассказывать. Да и что там было сообщать: вот мы ходили в лес, вот мы гуляли вечером, вот мы целовались – да так, будто ничто другого не существовало в этом мире, только мы и наши желания. Ванька проморгался, прогоняя воспоминания о губах Леры.
– Ну да, немного общаемся.
Совсем чуть-чуть, ага.
– Говорят, она уволилась со школы в городе. Просто прибежала в один день и написала заявление по собственному. Директриса чуть с ума не сошла: такая учительница хорошая и ушла. Тебе Лера ничего не говорила по этому поводу?
– Уволилась? Сама? – неправильно ответил на вопрос Ванька. – Ты уверена?
– Ну да.
Сомнения не слышно. Ванька бездумно взял оладушек и запихнул его в рот.
– А говорил, есть не хочешь, – недовольно отозвалась мама. – Ладно, я к бабушке. Про дрова не забудь.
Ванька выглянул на улицу: пасмурно. Вероятно, душно, но хоть солнца нет. Дрова колоть будет сподручней.
– Бог в помощь.
За спиной послышался до боли знакомый, нежный голос. Ванька от неожиданности промахнулся, рубанул криво, но, благо, обошлось.
– Спасибо, – отозвался удивлённо.
Лера улыбалась, но как-то вымученно и грустно – да сколько уже можно грустить? Глаза так вообще не затронула улыбка: водянистые и будто бы пустые. Опять что-то надумала себе. Ванька не хотел ничего слушать, точнее, боялся, что услышит такое, отчего потом не сможет нормально спать.
– Принесла тебе, – Лера достала из висящей на плече сумки Ванькину кофту и протянула ему.
Смотрелось это глупо: Ванька, стоящий с топором среди колотых дров, и Лера, чуть в стороне, с кофтой, в которую хотелось опять её укутать. Чтоб неповадно было.
– Пошли, зайдёшь, у меня руки грязные, – Ванька воткнул топор в пень и направился в дом.
– Но я… – начала было Лера, но он даже не обернулся к ней, не прислушался. Понял, если не реагировать, она последует за ним. А Ванька хотел, чтобы она зашла, потому что разговаривать на улице, где за забором могла притаиться соседка, не хотелось. А Ванька знал, что разговор, какой-никакой, да случится.
– Пить будешь?
Ванька скрылся на кухне, оставив Леру в прихожей.
– Нет, спасибо.
Он помыл руки, взял стакан с водой и вышел к Лере. Забрал у неё кофту.
– И чего ты шла в такую даль. Вечером бы отдала… – Ванька старался говорить беззаботно, будто вчера ничего необычного не происходило, отчего сейчас хотелось заграбастать её в объятия, расцеловать, наговорить комплиментов.
– Не получилось бы, я уезжаю, – перебила она его.
Лера сжимала кулаки и не смотрела на Ваньку, который замер со стаканом у губ. Кровь потекла медленней, будто стала вязкой, что сироп. Руки похолодели, ноги ослабели, налились тяжестью, а в голове нарастал отвратительно раздражающий писк, будто комариный, но отмахнуться от него не было возможности.
– Это из-за поцелуя? – спросил, поставив стакан
