Когда за окнами совсем стемнело, Конан направился на постоялый двор Флатуна, прихватив несколько безденежных собутыльников, которые, воспользовавшись хорошим настроением варвара, не прочь были угоститься за его счет.
Постоялый двор и духан при нем назывались "Верблюжий горб". Очевидно, хозяин хотел подчеркнуть свое основное богатства, меланхолично жевавшее губастыми ртами в карале за домом. Стояли там вьючные желто-пегие силачи, беговые красавцы с длинными сухими ногами, одногорбые дромадеры и даже волоокая белая верблюдица, которая одна стоила больше, чем весь постоялый двор и флатуновы сундуки с золотом, до которых Конан почти было добрался, да мастафы помешали. Откуда брались верблюды — одному Митре известно. Флатун утверждал, что покупает их в Хауране, но многие подозревали за ним нечистое: приводили животных по-одному, по-двое какие-то подозрительные личности увешанные оружием, да и клейма им явно сводили, прежде ем новый хозяин свое ставил. Как бы то ни было, пользуясь купленной щедрыми подарками дружбой со светлейшим Эдартом, Флатун продавал верблюдов с выгодой для себя, а белую красавицу, по слухам, собирался даже отправить в Вендию.
Киммериец толкнул скрипучую дверь, и вся компания гурьбой ввалилась в духан. Здесь было шумно и душно, вдоль стен стояли низкие топчаны, на которых возлежали гости, булькая посапывая кальянами. Возле иных на коленях стояли невольниц, обмахивая своих хозяев опахалами из птичьих перьев или пальмовых листьев. Те, кто еще не удалился на покой, сидели за низкими столами, вкушали фрукты и сладости, запивая винами из серебряных и медных сосудов. Блестели драгоценные камни в перстне, во множестве унизывающих жирные пальцы, слышался разноязыкий говор, рыканье, утробное урчание в толстых животах и иные звуки, сопровождающие обычно трапезу людей, привыкших набивать свои чрева до самого горла. "Чтобы последний кусок изо рта торчал", как любил выражаться Ши Шелам.
Сам Ловкач, кажется, уже достиг этого вожделенного состояния. Животик его под дорогим халатом круглился, глазки масляно блестели, а вся острая мордочка была измазана розовой мякотью какого-то плода. Развалясь на мягком диване, Ши ковырял в зубах костяной палочкой, прихлебывая вино из тонкостенного кубка и небрежно метал на стол кости. Рядом восседали вдрызг пьяные стражники и еще несколько человек, наблюдавших за игрой.
— И опять себе, — заплетающимся языком объявил круглолицый игрок и сгреб кучку монет. — То есть, говорю, снова меня… вала Белу.
— Ты жадный и противный, — капризно сказал его сотоварищ.
— А ты Хабиш, в голове твоей кишмиш, — объявил круглолицый и захохотал.
Хабиш замахнулся на него чашей, но тут же уронил ее и сразу же задремал.
— Почтенные, почтенные, — примирительно пискнул Ши, — не будем ссорится! Ибо сказано в «Заветах»: "Люби ближнего своего, пока он тебя любит…" Если я не путаю. Ты, Басрам, и вы, Хамза и Хабиш, любите дуг друга, и да наполнятся сердца ваши миром и благолепием…
— Пусть наполнятся, — согласился Басрам, — а сначала пусть наполнятся наши кубки, у меня во рту словно Нергал нагадил.
— Не поминай этого имени, о чресла приватной сажи, — откликнулся Ловкач. — То есть, я хочу сказать… мнэ-э-э… честность привратной саржи. Нет, стражи… Ибо речено: "Явится из бездны зверь стоглазый, девятиголовый, шестирукий…" Дальше не помню, но поминать его поему-то не надо.
— Не буду, — согласился круглолицы, — давай выпьем за светлейшего Эдарта!
— За всех светлейших Эдартов, а также Руперов, — поддержал Ши. — Знавал я одного Руперта из Немедии, ох и шельмец был, подметки на ходу резал…
Поняв, что его приятель окончательно захмелел и может испортить все дело, киммериец решительно направился к его столу, локтем отодвинул безучастного Хабиша и уселся рядом с Ловкачом. Безденежные приятели уместились среди зрителей и принялись жадно поедать остатки пиршества.
Ши уронил правое веко, а левым мутным глазом уставился на варвара.
— А, Ко… — начал было он, однако, получив под ребро, охнул и заткнулся.
— Хочу сыграть с тобой, купец, — сказал Конан. — Ставлю сто золотых.
— А у него нету, — встрял Басрам, — он все продул.
— Желаю играть! — Варвар треснул по столу кулаком. — Пусть товар ставит. Или товара тоже нет?
— Товар есть, — сказал Ловкач и уронил левое веко.
— Ты ведь не хочешь, чтобы его украли?! — гаркнул Конан.
Ши распахнул глазки и завращал зрачками.
— Украли, — захихикал, — украли! Да кому нужно это го…
Он снова охнул и принялся хватать ртом воздух.
— Купец говорит, что желает надежно спрятать свой ценный груз на ночь, — объявил Конан.
— Разве он что-нибудь говорит? — удивился Басрам.
— Ничего не кишмиш, — пробормотал Хабиш, просыпаясь.
— Кишмиш спрятать? — спросил туговатый на ухо Хамза.
— Я тебе сейчас спрячу! — вызверился вдруг Басрам. — Ты зачем мой золотой в туфлю сунул?!
Они сцепились и принялись кататься по ковру, награждая друг друга тумаками. На шум прибежал сам хозяин в сопровождении слуг, вооруженных дубинками. Ухватив пьяных стражников под микитки, слуги поволокли их на двор. Хамза, мстительно улыбаясь, отправился следом, чтобы поглядеть, как о спину Басрама обломают палки. "Кишмиш, — бормотал он, удаляясь, — из тебя самого сейчас кишмиш сделают…"
Флатун, дородный мужчина с завитой бородой, подождал, пока шум утихнет, после чего вежливо осведомился, не помешали ли драчуны почтенным гостям.
— Бывает хуже, — отвечал Конан, в упор разглядывая человека, чье золото чуть было не перекочевало в его мешок позапрошлой ночью. — А что, хозяин, не выпьешь ли ты с нами за процветание славного Шадизара?
Флатун ответствовал, что вина вообще-то не пьет, но за процветание чарку пригубит. Присел за стол, сделал глоток, вытер губы тончайшим платком и аккуратно отправил в рот маленький кусочек лукума. После чего внимательно глянул на киммерийца.
— Лицо не твое вроде бы знакомо, почтенный, — сказал он, поглаживая бороду, — не припомню только, где я тебя видел…
— Мир велик, — сказал варвар, проклиная мысленно Ловкача за то, что тот налился до ушей в самый неподходящий момент, — может где и встречались.
Ши Шелам вдруг осмысленно глянул перед собой, заметил Флатуна и заговорил почти трезво:
— О почтенный хозяин, да сделает Митра так, чтобы борода твоя как можно дольше оставалась густой и черной, а жены твои имели достаточно молока, дабы вскармливать чад твоих, а в хозяйстве твоем царил порядок и прибыток прибывал… мн-э-э… не иссякал, богатство же умножалось…
