Андpе Олдмен
Ум на три дня
(Конан)
Драка кончилась слишком быстро. Лишь четверо корчились на земляном полу таверны, выплевывая зубы, да еще один тихо сидел под столом, клевал разбитым носом в ладони, стараясь унять кровь. И тут появились стражники, два десятка. Неспроста появились, не иначе навел кто-то. Люди светлейшего Эдарта не имели обычая соваться в подозрительные заведения Пустыньки без особой на то надобности. Сегодня надобность, видать, была немалая, если два десятника, брюхатый Аббас по прозвищу Выбей Зуб и тощий Уруб, обладатель знаменитого на весь Шадизара длиннющего носа, притащили в воровской квартал своих толстопузых вояк — с копьями, щитами и мотками веревок у пояса.
Они вихрем влетели в дверь как раз в тот момент, когда Конан прикидывал, как бы половчее врезать пятому молодцу из компании, которая сумела-таки разогнать мутную одурь его похмелья и втянуть в махаловку. Тоже неспроста. Уж очень они старались: сначала корчили ему из-за своего стола гнусные рожи, перешептывались, подталкивая друг дружку локтями, похохатывая. Странные людишки, неизвестные. Похоже, рвань какая-то из предместий. Иначе как объяснить такое нахальное поведение? Киммериец, хоть и недавно появился в славном Шадизаре, но известен был уже не только в Пустыньке, но и далеко за ее пределами. Ну, может, не во всем городе, но по эту сторону Большого Канала — точно. Да и возле Восточных Врат, где селится люд побогаче, тоже.
Конана мучила неудержимая икота и полное отсутствие денег. Тааз-ака, духанщик, поднес, конечно, стаканчик в счет будущих услуг, но это дело не исправило. На душе было паршиво. Тем паче, давеча золотишко ускользнуло прямо из рук. Слышал, как говорится, звон… Что за собаки, Нергал их забери, у этого Флатуна? Разве Митра сотворил собак не для того, чтобы лаять, отгоняя воров? Нет, эти твари таились молча, а когда оставалось лишь протянуть руку и взять — на тебе! Ладно, одну он задушил, сломав шею, вторую проткнул ножом… Но их было десять, а может быть и двенадцать, здоровенных туранских мастафов, черных, как ночь, разъяренных, как быки, которым под хвост насыпали. Еще две остались лежать у забора, но в доме уже зажигали огни, и пришлось уносить ноги.
Он потратил последнюю пару золотых в самой грязной таверне Пустыньки. Этого хватило, чтобы опустошить запасы Тааз-аки на две трети и получить на остаток ночи грязненькую девочку, к которой в другое время Конан не подошел бы и на полет стрелы. От девчонки пахло чесноком и дешевыми духами, которыми она, видимо, поливалась вместо того, чтобы мыться. Впрочем, неудачливому вору было все равно: напился он весьма изрядно.
Понятно, что творилось в юной душе киммерийца, когда наутро он появился в кривобоком зальце таверны. Выпив поднесенный вкрадчивым духанщиком стаканчик, он тут же высказал все, что думает по поводу качества его вина, присовокупив, что тех, кто держит подобное пойло, следует давить в чане вместе с паршивыми ягодами, сорванными не иначе как с дерева, растущего на могиле самоубийцы. Тааз-ака заискивающе улыбнулся и побежал за следующей порцией.
Пока он отсутствовал и случилась молниеносная драка. Видит Митра, не хотелось Конану махать кулаками, а случалось это редко, очень редко. Но уж больно старались неизвестные людишки, прямо-таки из кожи вон лезли. Когда наскучило корчить рожи, приблизились валкой походочкой, поигрывая рукоятями ножей, и разом загоготали, словно увидели перед собой невесть что смешное.
— Чего ржете? — не слишком злобно спросил Конан. — В морду захотели?
— Ой страшно мне, — глумливо заголосил рябоватый человечишко в широких шароварах и цветастой безрукавке на грязном теле, — ой побьет он нас! Сила твоя велика есть, отец доблести, краса четырех царств, не изволь гневаться, изволь слово молвить…
— Валяй, — разрешил киммериец, — только покороче, а то языком подавишься.
Он оставил свой пояс с ножом и свинцовой гирькой в комнате, где ночевал, но это обстоятельство нисколько его нее беспокоило, хотя людишек против него стояло не меньше десятка. Хилые людишки, можно сказать, плевки зловонные. Киммериец испытывал нечто вроде вялого любопытства: чего нарываться?
— А правда ли, — ерничал дальше рябоватый, — что в твоей Киммерии, о волк свирепости, жрут сырое мясо, поливая его для вкуса мочой?
Если бы Конан успел принять второй стаканчик, этот вопрос оказался бы последним в приятной беседе, но тошнотворная муть и ломота во всем теле склоняли варвара к необычному терпению.
— Правда, — отвечал он, рыгнув в лицо собеседника, — едят печень врагов и поливают ее тем, что не держится в брюхе у трусов, подобных тебе. Очень вкусно. Сейчас Таа притащит кусок тухлой конины, ты на нее помочишься, а потом сожрешь, чтобы убедиться.
— Я же только спросил, — застонал с притворной жалостью рябоватый, — но если ты не ведаешь, как стоит разговаривать в культурных местах, мы напомним тебе, шакал, что ты не в своей дикой Киммерии. Пощекочем немножко, может, рассмешим…
С этими словами он потянул из-за пояса нож.
Если бы Конан желал продолжить беседу, он объяснил бы этому недоноску, что нож надо не тащить, а выхватывать, если, конечно, ты собираешься воспользоваться им всерьез. Но киммерийцу уже наскучили словопрения, поэтому пускаться в объяснения он не стал, а просто засветил рябому промеж глаз и тут же пнул кого-то еще под дых. Людишки загалдели, бестолково размахивая ножами, перепрыгивая через падавших под ноги сотоварищей…
Однако развернуться Конан не успел — ввалились стражники. Успевший очухаться рябой сразу же пополз к ногам десятника Аббаса и, лобзая украшенный бисером сапог, стал громко жаловаться на мужлана, каковой набросился на них, честных и законопослушных, не иначе взбесился… Выбей Зуб пнул его по ребра и коротко бросил своим людям, кивнув в сторону киммерийца: "Вяжи!"
Конан не стал дождаться, пока разъевшиеся на казенных харчах блюстители порядка отцепят свои веревки. Подхватив лавку, он запустил этим снарядом в гущу стражников, вызвав среди них умный переполох, потом вскочил на стол, ухватился за стреху, качнулся и выбил голыми пятками квадратный щиток, прикрывавший лаз на крышу. Лазом этим пользовались не часто и знали о нем лишь самые доверенные люди.
Внизу горестно завопили, и Конан услышал, как толстый Аббас проклинает какого-то Наззира, не ведавшего, очевидно, что выйти из духана можно и через потолок. Решив, что Наззир, кто бы он ни был, несомненно созрел, чтобы слопать собственные кишки, киммериец припустил по крышам.
Дома здесь тесно лепились друг к другу, так что бежать было легко и привычно: юный варвар давно прозвал эту дорожку, позволявшую, если нужно, пересечь почти всю Пустыньку из конца в конец, не спускаясь на землю. Единственным препятствием были неглубокие овраги, рассекавшие воровской квартал и используемые местными жителями в качестве сточных каналов. Однако имелись места, где над этими зловонными ущельями заботливо перекинуты были доски, и знающему человеку овраги путь не заграждали: давай, Митра, только ноги!
